Самодельный «Град» не подвел. В наступающих сумерках огневой налет (абсолютно безобидный по сути — до футбольного поля долетали только обгорелые «спички») был весьма эффектен. Огненные хвосты потрясли крепких, но морально неподготовленных футболистов. Они просто разбежались. Авиамоделисты были отомщены.

Одна из громких Ефимовых акций — запуск летающего батона. Купленный в булочной, он стал причиной потери Шмагиным зуба — такой оказался черствый. Возмущенный Шмагин, человек традиционного менталитета, предложил написать жалобу. Но прошло предложение Береславского. Золотые руки Шмагина (у Ефима здесь был прокол: он мало чему научился в рукоделье, разве что приобрел пожизненную любовь к хорошим инструментам) плюс надежный моторчик МК-12В позволили выставить летающий батон на городские соревнования, где тот был отмечен призом за оригинальность. А присутствующий на празднике секретарь горкома партии, узнав о предыстории феномена, говорят, прилюдно обругал директора хлебного треста. Так что шмагинский зуб также не остался неотмщенным.

Максим Флеров в подобных акциях, как правило, не участвовал, но одобрял. Вообще они с Ефимом чувствовали взаимную симпатию. Хотя что-то мешало Береславскому искать с ним дружбы.

Была, например, такая ситуация. В кружок ввалилась драка. Один — приятель кружковского деятеля. Собственно, поэтому он и искал спасения в авиамодельном. Двое других, соответственно, его лупили.

Флеров сидел у входа, паял бензобак к своей модели. Делал он это мастерски. Когда клубок ввалился в дверь, Макс вытер жало паяльника, — большого, стопятидесятиваттного, — и повернулся к дерущимся. Прямо перед ним маячила задница одного из преследователей. Вот к ней-то и приложил Флеров свой здоровенный паяльник! Даже не приложил, а ткнул им несчастного. Через мгновение раздался пронзительный вопль, и пацан, не переставая орать, покинул помещение. Максим чуть передвинулся и повторил экзекуцию со вторым. Все это время с его губ не сходила спокойная улыбка.

Остальные ребята откровенно хохотали. Это и в самом деле было смешно. Кроме того, паяльник Флерова наказал злодеев, вдвоем избивавших одного.

Не смеялся, наверное, один Ефим. Он хорошо представлял себе ожог под синтетическими спортивными штанами пэтэушника, и смешным ему это не казалось.

Как ни странно, Флеров заметил реакцию Ефима. Еще более странно, что это его задело.

— А если тебя будут убивать, ты тоже будешь их жалеть? — спросил он.

— Тебя же не убивали.

— Но они первые начали, — уже злился Максим. Береславский отмалчивался.

Флеров действительно был справедливым парнем. Не было случая, когда он первым кого-то задевал. Но, на взгляд Ефима, его ответ далеко не всегда соответствовал причине.

И все же именно Флеров положил руку на плечо Ефиму, когда его выстраданный самолет на первом же витке превратился в груду обломков. Береславский изо всех сил старался не зареветь. Но Флеров подошел и поздравил. С первым полетом. Ведь полет-то был! И подарил солдатский ремень. Весьма ценный для любого пацана подарок.

Потом Володя объяснил причину неуправляемости модели.

— Значит, ты все заранее знал? — расстроился Ефим.

Володя кивнул.

— Почему же не сказал?

— Ты не спрашивал.

Позже Береславский оценил преподанный урок. Он, безусловно, стоил дороже разбитой авиамодели.

Вообще, кружок сильно сказался на Ефимовом развитии, несмотря на то что во взрослой жизни он отношения к авиации не имел. И хоть после десятилетки он почти не общался с кружковскими, но воспоминания остались теплыми.

С Флеровым же контакты были. Пересекались то в секции карате (Береславский — любитель, больше сражался с растущим собственным весом, чем со спарринг-партнерами; Максим — почти профессионал, уже имевший собственных учеников), то на стоянке, где ставили на ночь свои «Запорожцы». С удовольствием перебрасывались фразами: взаимная симпатия осталась.

И лишь пару лет назад Ефим узнал о новой ипостаси Флерова, или Флера, как величали его криминалитет и правоохранительные органы. Он стал известным «авторитетом», своего рода объединителем славянского криминального сообщества против засилья кавказских преступников.

Короче, парень сделал недюжинную карьеру. Это известие расстроило Ефима. Он всегда резко отрицательно относился к преступному миру, не веря ни в какие романтические представления о нем. Бандит есть бандит, и этим все сказано.

Но Флер — особый случай. Ефим помнил его руку на своем плече. И еще одна неприятная мысль не уходила: если в стране, хоть и временно (Береславский не сомневался, что временно) перестали работать законы, если их почти полностью подменили «понятия», то пусть уж в неидеальном мире за соблюдением «понятий» присматривает действительно справедливый (или хотя бы старающийся быть таковым) Флер, чем кто-нибудь другой.

Для себя Ефим никогда ни о чем бы его не попросил, равно как и генерала Юрку. Но Саша — случай особый. Нельзя быть щепетильным, рискуя жизнью другого человека.

Вот почему сейчас Ефим несся по ночному шоссе, спеша на встречу с Флером. Договорился о встрече он через секретаря (бандиты теперь обязательно имеют секретарей). А номер телефона узнал от одноклассника, который тоже кашеварил на этой кухне. Флер, поняв, кто звонит, моментально взял трубку и после обмена приветствиями назначил место и время встречи.

Место оказалось приятным. Старый подмосковный ресторан, около которого много лет назад молодой репортер Береславский с ребятами из угрозыска дежурили, пытаясь отследить валютных проституток. Кстати, статью тогда опубликовать не дали, тема считалась закрытой.

Теперь валютных проституток, в связи с конвертируемостью рубля, не стало. Наверное, это должно вызывать гордость…

Флер и Ефим сидели за столиком на двоих, в дальнем углу зала.

— Хорошо выглядишь! — одобрил Флер.

— Ты вроде тоже не жалуешься, — усмехнулся Береславский. Тренер по карате явно продолжал поддерживать боевую форму.

— Не боишься со мной общаться? Всех, кто ко мне приезжает, пишут на видеокамеру.

— Значит, войду в историю.

— Ты никогда особо не боялся. Только в тебе струны нет.

— Какой еще струны? — не понял Ефим.

— Мало иметь храбрость и кураж. Нужна еще струна. Чтобы в других резонанс вызывать. Если ты не влия-ешь на других, то зачем тебе твои достоинства?

— Макс, мои достоинства нужны мне. И моим детям. Я не хочу никого завоевывать.

— Я тоже не хочу. Ты же помнишь, я никогда не лез первым. Ну, ладно. А то я как перед тобой оправдываюсь. Чего ты хотел?

— Мой друг попал в СИЗО. В Матросскую Тишину. Он защищал свой дом и убил четверых.

— И чего ты хочешь?

— Он служил срочную в конвойных войсках.

— Сейчас с этим помягче. Кто из нас не был в комсомоле, а то и в партии.

— Но в конвойных были не все. Хотя он себе службу не выбирал.

— Понятно. Ладно, есть у меня некоторые возможности. Как зовут твоего друга?

— Орлов Александр Петрович.

— Не тронут твоего Александра Петровича, — подытожил Флер и сменил тему разговора. — А ты тоже бизнесом занимаешься?

— Что значит — тоже? — усмехнулся Ефим.

— Ты — говнюк! — вскочил Макс. — Ты же презираешь меня!

В дальнем конце зала синхронно вскочила на ноги охрана. Флер взмахом руки усадил ее обратно.

— Что, не так? — не унимался Флер. Его лицо исказила злобная гримаса.

— Такой ты мне не нравишься, — согласно кивнул Береславский.

— Ты говнюк и засранец, — с горечью сказал Флер. — Ты приехал ко мне за помощью и презираешь меня.

— За помощью своему другу, — уточнил Ефим. — Свои дела я решаю сам.

— Во-первых, не всегда сам. Я тут случайно узнал про твои игры с Ахметом. И немножко изменил ход событий. А во-вторых, какая разница, для себя или для друга? Можешь сам — сделай сам! Пойди в Матросскую Тишину и попроси граждан не опускать своего товарища за его грехи. Настоящие или мнимые — какая разница, если тот, кто решает, обладает силой?