— Ты явился, чтобы передать мне от Ахилла вызов на поединок?

Царь сделал глоток вина из кувшина и вытер рот тыльной стороной руки.

— Агамемнон делает интересное предложение. Думаю, ты должен его выслушать.

Гектор ничего не ответил, и Одиссей продолжал:

— Если ты сразишься с Ахиллом в смертельном поединке, то, каков бы ни был исход сражения, Агамемнон позволит женщинам и детям Трои живыми и невредимыми покинуть город.

Гектор посмотрел ему в глаза.

— Включая моих жену и сына?

Одиссей вздохнул и опустил глаза.

— Нет, этого он не позволит. Ни один член царской семьи не может покинуть Трою. Ни дарданский мальчик, сын Геликаона. Ни два фракийских царевича.

— Ты доверяешь Агамемнону?

Одиссей разразился смехом.

— Клянусь черными яйцами Аида, нет!

Он покачал головой, как будто его позабавило такое предположение.

— Тогда почему я должен ему доверять?

— Потому что я позабочусь о том, чтобы условия предложения стали известны всем царям и их армиям. Они бесстыдный сброд, большинство этих царей, но не позволят зарезать невинных, за безопасность которых поручились все. Это будет противоречить их представлению о чести. И мои итакийцы проводят женщин и детей на нейтральные суда в бухту Геракла.

— А почему я должен доверять тебе, Одиссей? Врагу Трои, который заплатил наемным убийцам, чтобы прикончить нашего родственника Энхиса?

Одиссей постарался сдержаться. Гордость толкала его рассказать царевичу подлинную историю Капрофороса и заговора с целью убить Геликаона, но Одиссей этого не сделал. «Это история Геликаона, — подумал он. — И он сам однажды расскажет ее Гектору, если захочет».

Поэтому Одиссей проговорил:

— Сдается мне, парень, у тебя нет выбора. Я доставил тебе весть о том, что ты можешь спасти жизни сотен троянских женщин и их детей. Если ты повернешься сейчас спиной и поскачешь прочь, ты никогда не сможешь жить в мире с самим собой. Ты человек чести. Ты не смог бы поступить иначе.

Гектор кивнул, но ничего не сказал.

Они долго сидели, пока не начала сгущаться темнота и воздух не стал прохладным.

В конце концов Гектор заговорил, и голос его звучал странно натянуто; он будто старался подавить некие глубокие чувства:

— Ты сказал, что я человек чести. Однако мне кажется, что каждый день моей жизни — ложь, и каждое произнесенное мною слово фальшиво.

— Ты самый честный человек из всех, кого я знаю, — ответил Одиссей без колебаний.

Гектор уставился на него, и Одиссей увидел муку в его глазах.

— Если ты повторяешь одну и ту же ложь достаточно долго, рано или поздно она становится правдой.

Одиссей яростно затряс головой.

— Правда и фальшь — две разные твари, они отличаются друг от друга, как лев отличается от ящерицы. Эти животные состоят из разных частей, хотя у них есть много общего: у обоих по четыре ноги, по два глаза и есть хвост. Однако ты не можешь их перепутать. Я узнаю правду, когда ее вижу, и узнаю ложь.

Он немного подумал.

— Ты когда-нибудь встречался с Еленой, женой Париса?

Гектор кивнул.

— Коротко. Она была застенчивой женщиной и глубоко любила моего брата.

Одиссей сказал:

— Я встречался с ней один раз. Я подумал, что у нее милый характер, но она робкая и простая. Ты знаешь, как она умерла?

Гектор кивнул, лицо его потемнело.

Одиссей продолжал:

— Люди, которые были там, когда она бросилась со своими детьми с высоты Радости царя, говорят о ней как о писаной красавице. По всем нашим лагерям идут разговоры о прекрасной Елене и о ее доблестной смерти.

— К чему ты клонишь, морской дядюшка?

— Только к тому, что их слова не фальшивы. Воины не могут говорить о женщинах, используя слова, которых не понимают; они не восхищаются добротой, скромностью или бескорыстием. Но они восхищаются самопожертвованием Елены, поэтому говорят, что она была красавицей, как будто среди нас ходила богиня. И это правда. Ты несешь огромную ношу, Гектор. Мы говорили об этом раньше, и ты не открыл мне, какую именно. Но если ты не открываешь что-либо о себе, это не делает тебя лжецом. Ты показываешь, каков ты есть на самом деле, каждым своим поступком.

Гектор молчал, и Одиссей подумал, не страдает ли он из-за любви Андромахи и Геликаона. Однако молодой человек, казалось, страдал от внутренней боли, скорее обвиняя в чем-то себя, а не проклиная других.

Царь мысленно пожал плечами. Если Гектор решил не делиться своими печалями, Одиссей ничего не мог с этим поделать.

— Ты однажды крепко побил Ахилла, на твоих Свадебных Играх, в кулачном бою, перед тысячами людей, — сказал Одиссей, вернувшись к своей миссии. — А теперь это будет сражение на мечах, до смерти. Ахилл ищет мести. Два дня тому назад ты убил его щитоносца Патрокла.

Гектор кивнул.

— Знаю. Я его узнал. Он был умелым воином.

— Так оно и было. И я очень его любил.

— Кто подал идею засады?

— Агамемнон. Он высчитал, что у тебя должно остаться мало припасов, и решил, что ты позаришься на караван с продуктами. Патрокл вызвался возглавлять караван. Он легко начинал скучать, и длинное лето без дел было для него тяжелей, чем для остальных.

— Ахилл согласился на это?

— Нет, он отказывался отпустить Патрокла с караваном. Но тот все равно отправился, нарушив приказ своего царя. Теперь он отправился на погребальный костер, а Ахилл обезумел от горя. Он считает, что ты намеренно выбрал Патрокла своей жертвой, чтобы отомстить ему за победу на Играх.

— Это безумие! Почему он так думает?

Одиссей долго размышлял, потом ответил:

— Мне очень нравится Ахилл. Я много раз сражался рядом с ним и жил бок о бок с ним все лето. Он нравится мне, — повторил Одиссей. — Но, как и у его сестры Каллиопы, у него есть свои внутренние демоны, с которыми он борется каждый день. Его честь значит для него все, однако честь эта означает, что он должен непрерывно соревноваться, и с самим собой, и с другими. Честь для него — это всегда выигрывать, а если он не выигрывает, это гложет его изнутри, как болезнь сердца. Похоже, он считает, что ты чувствуешь то же самое и что ты подводишь его, не желая с ним сражаться. Он не может понять, почему ты медлишь принять его вызов. Поэтому он называет тебя трусом, хотя и сам в это не верит. Агамемнон будет счастлив, если ваше сражение состоится. Если ты погибнешь, троянцам будет нанесен огромный удар. Если погибнет Ахилл, Агамемнон втайне тоже отпразднует это.

— Это еще почему?

— Отец Ахилла, царь Фессалии Пелей, был хвастуном и трусом. Агамемнон крутил им, как хотел, и считал его сносным северным соседом. Но Ахилл будет сильным царем и, если оба они вернутся в свои владения, станет устрашающей новой силой на границе страны Агамемнона.

— Если они вернутся на запад, Одиссей. Эти цари — дураки, если думают, будто могут так долго оставаться вдали от своих земель и не найти по возвращении беды. Для них ничто уже не будет таким, как раньше.

— Воистину, — со счастливым видом согласился Одиссей. — Говорят, жена Агамемнона, Клитемнестра, ненавидит его. Я уверен, у нее уже есть новый муж, и он ждет.

Лицо Гектора потемнело при этих словах, и Одиссей мысленно обругал себя. Гектор боялся, что Андромаха только и ждет его гибели, чтобы выйти замуж за Геликаона. «Как глупы люди!» — печально подумал Одиссей.

— Становится темно, и у меня нет настроения нынче ночью снова ездить верхом, — сказал Одиссей. — Я разобью лагерь здесь и буду ждать тебя до следующего полудня. Если ты не придешь, я вернусь к городу один.

Они оба встали, потом обнялись, как старые друзья.

Одиссей хлопнул царевича по плечу.

— Поехали со мной к Трое! — настойчиво сказал он. — Сразись с Ахиллом! Это будет великий бой, который когда-либо видели смертные, и имя Гектора будут помнить до скончания времен!

На следующий день помощник царя Полидорос сел в инкрустированную золотом колесницу Приама, и она потряслась через городские улицы в сопровождении тяжеловооруженных всадников. Рядом с Полидоросом стоял царь, завернувшись в толстый шерстяной плащ, хотя Полидорос обильно потел под своими бронзовыми доспехами на удушающей полуденной жаре. Он бросил взгляд на старика, который вглядывался вперед; лицо царя было маской смущения и страха. Приам впервые покинул дворец с начала лета, и многое изменилось за это время, и ничто не изменилось к лучшему.