— Конечно, спросим, только не сразу. Нужно поручить Козленкову его еще раз проверить и поподробнее собрать сведения об этом парне.

— Его половина нашего городского отдела как облупленного знает.

— Неважно. Пусть заново Козленков поинтересуется. Впрочем, я ему сам об этом скажу. Что-то мне теперь вся история совсем перестала нравиться.

Киселев промолчал.

— Был я утром в парикмахерской. Там одно говорят. Потом пошел на завод, отыскал Богданова, техником он у главного механика работает, тот другое рассказывает. Между прочим, этот Богданов прямо чуть ли не целиком повторяет официальную версию убийства Славина. Вы его знаете?

— Не знаю я Богданова, а что касается Лаврова, то просто убежден, что еще несколько дней — и вы сами со мной согласитесь.

— Боюсь, что нет. Боюсь, что здесь все значительно сложней, чем кажется. У меня к вам две просьбы. Первая — прикажите дежурному доставить ко мне Олега, и пусть этот самый дежурный не сетует, если я ему отдам передачу.

— От себя, что ли? — опять съязвил Киселев.

— Нет, капитан, не от себя, а от его невесты. Она еще вчера вон тот портфель мне оставила. Вторая просьба — поручите дежурному вызвать на завтра ко мне, ну, скажем, к девяти часам утра, начальника уголовного розыска Степного и Железнодорожного районных отделов вместе с сотрудниками, которые ведут дела по кражам из магазинов. С делами, конечно. Сами подготовьтесь доложить, что сделано по магазинной краже.

— А в связи с чем, если будут спрашивать?

— А в связи с моим приездом. Ну посудите сами. Разберемся мы с вами с делом Лаврова…

— Дай-то бог.

— Надеюсь, бог даст, с нашей помощью, конечно. Вернусь я в Москву, доложу, что все в порядке, задание выполнил, меня мое начальство спросит, как оперативная обстановка в городе. Конечно, я должен вспомнить и нераскрытую вашу кражу. Ну, а у меня опять спросят, нет ли таких краж в соседних районах. Я отвечу — есть. Ну, хочешь не хочешь, а следующий вопрос будет о том, какую я практическую помощь оказал по этим делам. Ехать в эти районы пока мне недосуг, а сюда затребовать дела в самый раз. Короче, пусть к девяти ноль-ноль соберутся.

Двое суток прошло со дня их первого знакомства, а Олег сдал за это время. Под глазами появилась синева, лицо осунулось. Пропал тот ершистый вид, с которым он явился к Дорохову на первый допрос. Перед ним был глубоко несчастный человек, видно начавший терять самообладание и понявший, что все случившееся может закончиться для него плохо.

Полковник усадил Лаврова, отпустил конвой и обдумывал, как вывести этого парня из подавленного состояния. Сейчас Дорохов почти был убежден, что если он сумеет расшевелить Лаврова, вернет ему оптимизм, то сумеет получить ответ на единственный вопрос, который собирался задать. Четкий, толковый ответ был необходим Дорохову, он был сейчас основным, главным и позволил бы все расставить на свои места.

— Олег, я вчера не вызывал вас просто потому, что у меня не осталось времени.

Парень опустил голову. «Не тот ключ», — решил Дорохов.

— Я был у тебя дома, разговаривал с отцом, с матерью, был в дружине, на заводе. Теперь я знаю о тебе значительно больше, чем в день нашего знакомства.

Дорохов помолчал, внимательно взглянул на парня, тихо добавил:

— Мы ищем, все ищем тот нож. Олег сидел все так же безучастно.

— У меня вчера была Зина. Возьми вот тот портфель. — Дорохов указал Олегу на сейф. — Кстати, я не смотрел, что там, так уж не обессудь, взглянем вместе: не полагается мне вот так передачи передавать, без проверки, хотя твоя невеста вряд ли положит что-нибудь неподходящее, или я ни черта не разбираюсь в людях.

Олег несколько оживился, тут же отставил стул, на котором сидел, и стал выкладывать содержимое портфеля. В пергаментной бумаге были завернуты булочки, видно собственного изготовления, кусок сырокопченой колбасы. С десяток крупных яблок. Учебник по сопротивлению материалов, две тоненькие чистые тетрадки и записка на клочке бумаги.

Лавров близко поднес записку к глазам и прочел:

«Одежек, родной, крепись. Я верю Александру Дмитриевичу, все будет хорошо. Каждый день бываю у тебя дома. Наши ребята тебе тоже верят. Целую тебя, мой хороший. Зина».

«Значит, разбирает и без очков», — отметил про себя полковник.

Настроение у парня явно изменилось. Он сел как-то прямее, только книгу отодвинул в сторону.

— Учебник не надо, Александр Дмитриевич. Без очков-то я все равно не разберу.

Дорохов положил руку на телефон, хотел позвонить, но потом, видно, вспомнил что-то:

— В очках ты хорошо видишь?

— Нормально.

— Значит, там, под аркой, не мог ошибиться?

— Не мог. Когда нож выпал, я даже заметил сетку, нарезанную на пластмассовой ручке. Правда, может быть, она не нарезана, а отпрессована, точно сказать не могу.

— У меня к тебе, Олег, просьба, и очень важная: вспомни очень тщательно, очень подробно, не упуская ни единой детали, что с тобой происходило за последнее время… ну, скажем, за две недели или за десять дней до случившегося. Где ты бывал? С кем встречался? Ты помнишь историю с Ворониным и Капустиным?

— Возле кинотеатра? Помню.

— Вот и нужно вспомнить все другие подобные случаи, может быть, и не такие яркие. Одним словом, попытайся вспомнить каждый свой шаг. А впрочем, давай сделаем так: вот тебе тетрадь, шариковая ручка, пиши все. Главное, чтобы ничего не упустить. Не спи и думай, — улыбнулся Дорохов, отпуская Лаврова. — Да, подожди. — Он набрал номер телефона. — Товарищ дежурный! Это полковник Дорохов. Возьмите у меня Лаврова и верните ему очки. Те самые, что у него изъяли при аресте. Под мою ответственность.

Иногда день тянется медленно. Раз двадцать взглянешь на часы — и кажется, что стрелки на них совсем не двигаются. Думаешь, что уже дело идет к вечеру, а оказывается, только полдень. Сегодня день промелькнул незаметно. Третий день пребывания Дорохова в городском отделе.

После обеда Дорохов вернулся в кабинет и решил до конца изучить дело о краже из магазина. Ему предстояло подготовиться к завтрашнему разбору, а в связи с этим нужно было обдумать кое-какие вопросы.

Кража была дерзкой. Преступники накануне Ноябрьских праздников подобрали ключи к двум замкам, а в складе магазина, где лежала основная часть только полученного товара, замок на решетчатой двери открыть не смогли. Тогда они между прутьями решетки вставили домкрат и растянули их, образовав свободный проход.

Шерстяных изделий взяли довольно много. Среди них были дамские костюмы и платья, кофты, мужские свитера. Такое количество нелегко продать. Обычно подобные преступники попадаются на сбыте, а здесь не всплыло ни одной вещи.

«Вывезли? — подумал полковник. — А может быть, сбывают постепенно, мелкими партиями, а основная часть где-то лежит до сих пор?»

Когда Дорохов закончил изучение обоих томов и записал целый перечень вопросов, к нему снова пришел Киселев. Плюхнулся в кресло и начал рассказывать:

— В оба района сам позвонил. Явятся с делами завтра утром. Кстати, о Борисе Воронине нет ничего нового. Работает электриком в отделе главного механика. Живет с матерью и отцом, поступил в заводской техникум. От какой женщины приносил записки парикмахеру, узнать не удалось. На заводе много женщин. Есть красивые, одинокие. Но чтобы кто-то из них пользовался услугами этого Воронина или дружил со Славиным, не замечали. Давайте вызовем его и поговорим.

— Давай, Захар Яковлевич, только завтра, — попросил Дорохов. — Я еще с Капустиным разговора не закончил.

— Кстати, я тоже узнал о «Холодке». Нет в продаже у нас этих конфет. Были в позапрошлом месяце, их сразу расхватали. Вам Козленков докладывал? Я тоже поинтересовался. Все говорят, что «Холодок» нравится детям. Но берут их и мужчины, те, что курить бросают.

— Да, да, бросают курить… Совершенно верно. — Дорохов задумчиво прошелся по кабинету.