Буслай удивленно присвистнул:

– Надо же, ни кусочка дерева! Думал, будет основа каменная, а поверх, как у людей, дерево, а тут одни камни, половина вывесок из металла.

Лют пожал плечами:

– Каждый строит из подручного. Ну нет у них деревьев, одна трава, вот по нужде и складывают булыжники.

– Дурачье!

– Да, – согласился Лют со смехом.

Кони остановились у въезда в освещенный двор, заполненный звуками хмельного веселья, бьющими из корчмы в два яруса. Лют прищурился, кивнул удовлетворенно:

– Вот, кажись, тот самый «Горный великан», картинка красочная.

Буслай посмотрел с подозрением:

– Конюшни не нравятся, кабы коней не сперли. Слышь, бедовый, поспишь сегодня на сене.

Нежелан от грубого тона обомлел и с ответом замешкался. Лют глянул успокаивающе, кони процокали в освещенный двор.

Мальчишка конюх подбежал к приезжим, на чумазом лице появилось любопытство: откуда взяли таких одинаковых коней? Гридни спешились, передали поводья, сладко потянулись, оглашая двор суставным хрустом. Нежелан ревниво отобрал поводья у мальчонки, повел коней по кругу. Конюх глянул насупленно, сказал, глядя на здоровых дядей с опаской:

– Ночь в конюшне стоит четверть трура с коня, зерно даровое, а за воду – два трура.

Лют почесал в затылке: что еще за труры? Запустил ладонь в мошну, мальчишка недоверчиво схватил золотую монету.

– Хватит?

Конюх часто закивал, как дятел в поисках корма, губы разъехались, обнажив белый ряд зубов, чернеющий щербиной.

– Ага, еще сдача причитается, только спрашивайте у хозяина, у меня нету.

Лют отмахнулся великодушно.

– А что вода такая дорогая?

Лицо конюха потемнело, веселый блеск в глазах исчез.

– Недавно беда случилась, почтенные чужеземцы. Наслали злые колдуны птицу Юстрицу, много жизней унесла.

Буслай вылупился удивленно:

– Что за птица?

– Такая огромная, черная, со змеиными головами и хвостом.

Буслай отмахнулся, глянул на мальца снисходительно:

– Что лепечешь, это аспид.

Конюх упрямо мотнул головой, губы сжал в нитку.

– У аспида две головы, а у Юстрицы три да крылья железные. Как заденет крылом поганым воду, так разразится повальный мор. Покуда отогнали да чистые истоки нашли… – Мальчишка выдохнул горестно, в глазах заблестели слезы.

Буслай смущенно крякнул, ладонью потрепал спутанные волосы конюха. Лют покивал сочувственно, дал мальцу еще монету.

Гридни направились к двери корчмы, сочащейся по периметру желтыми полосками, в спину догнал голос Нежелана:

– Лют, у тебя стремя повреждено.

Лют запнулся, Буслай посмотрел выжидательно, после кивка направился в корчму. Нежелан ткнул пальцем в перекладину стремени, готовую не сегодня-завтра изломиться.

Гридень развел руками, вполголоса выругался: проклятый врыколак, халтурил по-черному!

– Где ближайший кузнец? – спросил витязь конюха.

– Направо, а там иди на звуки грохота, они до полуночи спать не ложатся, – пояснил мальчонка охотно.

Лют отвязал стремя. Нежелан покорно выслушал наставления не шалить, скорее выходить коней, и проводил взглядом спину витязя до въездных ворот. Глянул на коней – мышцы противно застонали – и со вздохом принялся расседлывать.

Найти улицу мастеровых оказалось несложно, грохот и впрямь указывал не хуже зазывалы. Окрестные улицы степенно погружались в сон, жители наверняка елозили на кроватях, проклиная непоседливых кузнецов. Что ж, если торговать дозволено лишь под присмотром Дажьбога и любая сделка во тьме считается недействительной, то кузнецам на подобные запреты плевать.

Совсем недавно умелец, способный из бесформенного куска железа сковать плуг, светец либо женскую висюльку, казался кудесником, любимцем богов. Сказать по правде, и сейчас многие так думают. Лют мальчишкой в том был крепко уверен. К тому же кузнец работает с огнем, стихией благостной, божественной, от скверны очищающей. Потому и могут работать в любое время суток.

Лют толкнул первую дверь, за которой громыхал кузнечный молот. В лицо дохнуло жаром, и он сощурился в багровую тьму. Побратим огню обернулся на звон колокольчика над дверью, молот застыл над вишневой полосой металла. Помощник перестал раздувать мехи, ладонью утер с закопченного лба трудовой пот и взял у хозяина заготовку и молот.

Кузнец вытер руки о кожаный передник, надетый на голое тело, согнулся над бадьей воды – голова зашипела, как раскаленная болванка.

– Здрав будь, воин, – поздоровался кузнец густым басом.

Лют склонил голову и подошел ближе. С бороды и усов кузнеца стекали мутные струйки, в волосках поблескивали крупные капли, при виде стремени в глазах его мелькнуло разочарование.

Гридень передал стремя, железка в могучей ладони выглядела хрупкой игрушкой. Кузнец глянул мельком, несмотря на полутьму, в которой лучше виден разогретый металл, быстро определил поломку.

– Изделие – дрянь, – хмыкнул он с чувством превосходства. – Поправить – минутное дело.

Лют, задетый известием, что обладает плохой вещью, буркнул недовольно:

– Погоди, кузнец, раз такое дело, продай готовую пару или сделай.

– Ковать нужды нет, – отмахнулся кузнец. – Эй, сгоняй на склад, принеси пару стремян, – рявкнул он на помощника.

Тот отставил заготовку, затопал ногами, дверь скрипнула, парень исчез. Кузнец вернулся было к прерванной работе, но Лют от нечего делать спросил:

– А не слыхал ты кощуну о поражении Волоса?

Кузнец хмыкнул удивленно, отложил работу.

– Ты даешь, воин, еще спроси: могу за молот держаться?

Лют примирительно улыбнулся. В голове мелькнуло: мало ли какие люди здесь живут, может, молимся разным богам, несмотря на общий язык?

– Запало мне в сердце одно несусветствие.

– Эт какое? – глянул кузнец с любопытством.

Гридень помялся, собираясь словами. От горна тянуло страшным жаром, тело взмокло и истекало широкими струями. Лицо коваля в красноватом свете смотрелось загадочно, внушительно, в провалах глаз клубилась мудрость.

– Почему всюду поют, что Перуна освободил кузнец, а после еще и Змея за язык клещами поймал?

Валуны плеч приподнялись недоуменно.

– Раз поют, знать, так и было.

– Не-ет, – тряхнул Лют головой упрямо. – В кощунах ничего не поют спроста, всегда старики ввернут какое-то назидание, что западает незаметно.

Кузнец ухмыльнулся, ладонь поскребла бороду, на стене заплясала густая тень: смешной уродец, сунувший руку в голову.

– Хм, годами ты, конечно, не юн, но и не стар, а мыслишь здраво. Верно, что кощуны не только бают о сказочных временах, но и незаметно жить учат. Напрямую ведь не скажешь, тут же взбеленятся: не моги учить, старый хрыч, сам знаю, что для жизни надо! А так исподволь следуют доброй воле, даже не замечая.

– Не всегда доброй, – возразил Лют. Кузнец молча согласился. – Но тут дело особое: кощуна ведает о тяжких временах, когда исчезло солнце, землю сковала стужа, а люди от отчаяния жрали друг друга и молились темным богам. И героем сказа должон быть самый главный человек на свете, чтоб его примеру следовали грядущие поколения.

– Зело здраво, – кивнул кузнец. – И что такого: на кузнецов смотрят как на волхвов, уважают, не то что мельников, – закончил со злорадным смехом.

Лют запнулся, глазами обшарил темные стены кузни, глянул на россыпь углей, накаленных добела, ресницы суматошно захлопали, но долго тлели перед взором яркие пятна.

– Лучшие люди на земле – воины, – сказал он с горячей убежденностью. – Посему Змея бьет бог – покровитель витязей, а не Дажьбог или никчемные Лель и Полель. Воин стоит на страже мира и Правды, от зла ограждает, благодаря ему и его последователям мир существует. А кощуна бает о каком-то кузнеце, – добавил гридень с нежданной обидой.

Кузнец вздохнул, руки разошлись в стороны, Лют с невольной завистью скользнул взглядом по могучим бревнам, перевитым вздутыми жилами.