Приезжие князья с завистью посмотрели на Яромира, сожалея, что не досталось им такой прекрасной жены. Яромир неотрывно глядел на Умилу, и сердце его полнилось щенячьим восторгом.

Супруга заметила взгляд мужа, и алые губы раздвинулись в мягкой улыбке. В палате будто сверкнула молния – мужчины ошалело трясли головами, пальцами терли ослепленные глаза. Восхищенный шепот наполнил палату шмелиным жужжанием.

Княгиня легкой походкой шла к трону. Серебряные височные кольца при ходьбе отзывались чистым звуком, щемящим сердце. Подошла. Яромир с любовью оглядел ладную фигуру жены, укрытую шелковыми одеждами, ожерелье из цветного бисера на груди, медовую косу толщиной в руку почти до пят. Мужчины, как завороженные мальчишки, смотрели на косу княгини, в их глазах застыл благоговейный восторг.

Умила улыбнулась мужу, и в ее синих глазах сверкнули теплые искорки. Князь едва устоял на ногах, глазами жадно пожирая чистое лицо, словно видел жену в первый раз. Или в последний.

Красота Умилы представляла такую редкость, что простолюдины давно пустили слух о том, что Яромир взял в жены самодиву. Ратьгой прекрасно знал ее родителей, не раз видел девчушкой, но, когда Умила расцвела, усомнился: не богиня ли?

Княгиня оперлась на руку Яромира, села подле мужа, благостно кивнула:

– Продолжайте, гости дорогие.

Первыми опомнились кравчий с чарниками.

– Славься княгиня! – заорали они.

К потолку взметнулись десятки чаш, мужчины наперебой заорали здравицы, и стены опасно задрожали. Каждый хотел мелькнуть перед взором княгини: пусть ничто не сулил ответный взгляд, но все равно в сердце расцветал пламенный цветок из первородного огня, создавшего мир.

Палата вновь наполнилась звуками веселья. Гости пировали чинно, выказывая руминское вежество – пальцы об одежу и бороду не вытирали. Музыканты вместо разухабистых плясовых заиграли светлые мелодии, подобные журчанию лесных родников и пению птиц на заре. В зале посветлело, словно Дажьбог пристроил на стене щит.

Княгине наполнили чару фруктовым взваром, поставили курицу во щах богатых. Умила переглянулась с мужем, и ее полные губы тронула улыбка. Потом поднялась. Тонкие пальцы оплели чашу. Серебряный ободок ярко блеснул.

– За вас, гости дорогие. Великая честь потчевать славных мужей.

Князья и бояре вскочили на ноги, от рева мощных глоток затрясся свод, пламя светильников жалко скукожилось, погодя несмело расправив смятые лепестки.

Заздравные крики посыпались горохом.

– И ты будь здрава, княгиня!

– Многие лета княжьей чете!

– Вот свезло Яромиру!

– Слава княгине, слава князю!

Яромир улыбнулся. Ратьгою что-то не понравилось в возгласах, но воевода не понял, что именно, и уткнулся в золотой поднос с жареным фазаном. Князю до смерти захотелось обнять девичий стан, прильнуть к губам, но приходилось сидеть с каменным лицом, наблюдать за гостями, улыбаться и кланяться в ответ.

Ладони Яромира коснулись мягкие пальчики, и раздражение смыло горячей волной, будто запруду в половодье. Умила без слов поняла мужа, глазами сказала: «Терпи».

Яромир вздохнул и с хрустом поднялся. Руку оттягивала золотая чара. В ответ на княжью здравицу гости заорали свои, и Яромир сел. Казалось, кожа на лице одеревенела от улыбки. Все знакомо, привычно, скучно до ломоты в челюстях, но пир надо продолжать.

Княгиня ела чинно. Сидящие рядом с нею гости удостаивались разговора и дивились осведомленности прекрасной женщины. Отроки сбились с ног, таская блюда из поварни. Палата была полна клубами ароматного пара: воздух загустел, еще чуть-чуть – и можно было бы его пить.

Музыканты сделали небольшой перерыв. Луженые глотки зашипели под потоками кваса. И людской гомон вновь разбавила музыка.

Ратьгой заприметил крадущегося у стенки паренька в простой рубахе, бледного. Палата отражалась в его больших глазах. Крылышко тетерева застыло у лоснящихся жиром губ – воевода хмуро наблюдал за учеником волхва, непонятно зачем зашедшего на пир, перехватил взгляд, нахмурился.

Паренек приблизился к князю, но его рукав схватили пальцы Ратьгоя, и в уши ученика противно ввинтился грубый голос:

– Куды?

– Я, э-э…

Паренек побледнел еще больше. Яромир, заприметив неладное, взглянул хмуро:

– Пусти, Ратьгой.

Воевода вытер жирные пальцы о рубаху парня и с ворчанием вгрызся в крылышко – под гнетом желтоватых зубов тонкие косточки раскололись на мелкие щепки. Потом слуха отрока коснулись нелицеприятные слова о волхвах и их приспешниках.

Яромир поглядел на покрасневшее лицо ученика волхва, спросил насмешливо:

– Чего пришел?

Парень справился с волнением и необычным для юного возраста густым голосом заглушил звуки веселья:

– Вольга просит прийти, дело очень важное.

Умила с любопытством глянула на мужа: в последнее время муж часто общался со служителем богов, бывал тревожным. Яромир успокоил любимую взглядом и встал из-за стола:

– Гости мои, пируйте, а я пока отлучусь ненадолго.

В ответ раздались пожелания поскорее возвращаться, добродушные смешки. Ученик Вольги направился к выходу. Князь, взглядом держа худую спину, хлопал гостей по плечам, говорил льстивые слова. Шею вдруг ожгла горячая волна, приправленная чесночным духом.

– Ты зачем потащился? – спросил князь не оглядываясь.

Ратьгой буркнул неприязненно:

– Мало ли чего?

– Да ты чего? Вольга отечеству служит не хуже тебя.

– Еще скажи – лучше! – огрызнулся воевода. По его морщинистому лицу скользнуло несколько любопытных взглядов, и Ратьгой оскалился. Гости уткнулись в подносы. – Просто волхвам не доверяю.

Яромир махнул рукой: ну, не любит старый воин кудесников, больше уповает на остроту меча и крепость щита. А что Вольгу не любит особо, так – уведут у тебя женщину, еще не то испытаешь. Как только не убили друг друга?

У выхода князь обернулся. Умила тепло улыбнулась, и Яромир посветлел лицом, но, заметив в глазах любимой тщательно скрытую печаль, помрачнел, как небо по осени.

Малая палата встретила князя оглушительным ревом. Яромир остановился, потряс дланями. Лицо онемело в улыбке. Витязи, прибывшие с приглашенными князьями, славили гостеприимство Яромира. Ратьгой сердито отметил, что крикнули здравицу для приличия, тут же уткнувшись в подносы. Палата потонула в чавканье.

Князь вышел за учеником волхва во двор. Солнце яро ударило в глаза, и рука Яромира невольно дернулась к лицу. Во дворе под навесами пировали те, кому не хватило места в княжьих палатах, горожане.

Город второй день утопал в хмельном веселье. Несколько человек с уханьем катили пузатую бочку, под дальним навесом нетерпеливо кричали. Звучал женский смех, шлепки по мясистым задам, фальшиво-оскорбленный писк.

Ратьгой вознегодовал, что простолюдины не обращают на князя внимания. Сидят, жрут!

Худой ученик просочился сквозь гомонящую толпу, как рыбешка через крупноячеистую сеть. Князь потолкался плечами с праздным людом. Некоторые доверительно обнимали его, приглашали подсесть к ним. Яромир спешно отказывал и шел дальше, чтобы разъяренный воевода не размазал гуляку по стенкам.

Вольга обосновался в укромном уголке детинца, поближе к источнику воды, надобной в чародейных нуждах. Возле небольшой избы было пусто – челядь и гости пугливо огибали обитель волхва.

За пару шагов до крыльца ученик остановился и посмотрел на князя с отсутствующим выражением:

– Вольга ожидает, князь, просил быть одному.

Яромир кивнул, слыша за плечом сердитое сопение воеводы. Воздух от выдоха воеводы насытился парами чеснока – муха пролетела сквозь темное марево, пала на землю безжизненным комком.

– Что за тайны, княже?

Яромир обернулся – насупленный вид воеводы едва не вызвал у него улыбку.

– Не ярись понапрасну, дядька. Пора забыть раздор с Вольгой.

Ратьгой потемнел, как грозовая туча, в глазах мелькнули злые сполохи. Ученик волхва испуганно попятился.