– Умиля, я десять лет не знал покоя, метался по миру, пытался заглушить нестерпимую боль, но всюду меня преследовал твой прекрасный облик. Каждый раз, когда закрываю глаза, я вижу твое лицо, такое милое, нежное, тонкое, чистое, восхитительное, несравненное. Мое сердце давно разлетелось лохмотьями, не выдержав постоянной боли. Я прошел горы и моря, пески и бескрайние леса, чтобы добыть для тебя драгоценные диковины, усладить твой взор, вызвать божественную улыбку. Я ради тебя направился в безжизненные пески и изменился, изменился! И все ради тебя. Почему отвергаешь меня?

Умила выслушала холодно, коротко кивнула. Слова степняка больно ранили.

– Это все? Спасибо за теплые слова, а теперь оставь меня, ты меня утомил.

Алтын дернулся, посмотрел неверяще. Ему казалось, после такой речи даже железное сердце дрогнет, смилостивится. Княгиня смотрела холодно, синие глаза блестели сталью, кромсали горячее степняцкое сердце. Повелитель повернулся, сгорбился и, пошатываясь, пошел к пологу. Тень съежилась, поблекла.

Умила с облегчением глянула в спину Повелителю. Руки мелко дрожали, над верхней губой застыли бисеринки пота. Страшная тяжесть, связанная с присутствием Повелителя, исчезла. Княгиня нашла в себе силы усмехнуться: и почему так боюсь этого глупца? Впрочем, все они глупцы. Может, только любимый Яромир не так глуп, а остальные – сущие болваны. Думают, если свалить к ногам драгоценные побрякушки – ух, как переливаются на полу! – наговорить кучу сладких слов, то женщина тут же кинется на шею. Дурачье!

Княгиня тяжело вздохнула, вспомнила супруга, сердце сладко защемило. Сейчас бы оказаться в его могучих объятиях, почувствовать жар крепкого тела. Кровь невольно заструилась по жилам, погорячела, княгиня мечтательно улыбнулась.

Алтын протянул руку к пологу, вздрогнул, глаза налились бешенством. Умила посмотрела недоуменно на хмурого степняка, идущего к ней, губы скривились для язвительного вопроса.

– Так ты думаешь – он лучше?! – рявкнул Алтын. Умила вздрогнула, в груди похолодело. – Сейчас я тебе покажу, кто лучше!

Звериным прыжком Повелитель оказался рядом с Умилой, схватил за запястье, вздернул на ноги. В прекрасных глазах мелькнул страх, но княгиня скривила презрительно губы и посмотрела холодно, надменно. Алтын зарычал, пятерней вцепился в ворот прекрасного платья. Тонкая ткань громко треснула, крупная грудь упруго качнулась – степняк отступил, ослепленный божественной красотой. Щеку Алтына ожгла пощечина.

Умила прикрыла грудь рукой, сказала холодно:

– Уходи, у тебя еще есть возможность сохранить лицо.

Алтын расхохотался. Ее лицо дрогнуло, проступила неуверенность, страх перед казавшимся невозможным ранее осквернением. Повелитель снял золотую цепь – звенья грянулись в углу – и пошел на гордую княжну, глядя хищно.

Умила отступила на шаг, в плечи жестко впились пальцы. Алтын увидел перекошенное болью лицо, злорадно рыкнул. Умила ударила коленом Повелителя в низ живота, отчего тот хрюкнул и согнулся в поясе. Мимо мелькнуло полуобнаженное тело – княгиня метнулась к выходу. Степняк жадно схватил за пышную косу, с силой дернул – нежная шейка хрустнула, пол ударил жестоко. От боли у Умилы выступили слезы.

Алтын, хрипло рыча, потащил за волосы, ворох подушек смялся под женским телом, руки потянулись к остаткам платья – ткань порскнула в стороны. Красота обнаженного тела ослепила, но Повелитель, трясясь от обиды, ногой перевернул Умилу на спину и камнем рухнул сверху. Твердое колено безжалостно раздвинуло стройные ноги, мышцы жалобно затрещали, женский крик взвеселил горячее сердце.

Алтын вошел грубо, резко, княгиню затопила волна омерзения, от бессилия потекли слезы. Зубы впились в загорелое плечо, степняк взревел, хлесткий удар ладони разбил полные губы, будто сочные ягоды. В голове княгини вспыхнуло солнце, во рту появилась противная сырость. Повелитель, стиснув тонкие запястья, уже багровые, вторгался грубо, зло – ярость прожитых лет нашла выход.

Умила отвернула голову. Жестокая боль разрывала на части, от унижения трясло, безжалостно била дурнота. Тень на стенке шатра двигалась хищно, с ненавистью, будто убивала злейшего врага.

Слезы ослепили, оглушающий звон в голове возрос многократно, падение в спасительную темноту совпало с довольным рыком.

Лют очнулся, рывком поднялся. Широко распахнутыми глазами непонимающе оглядел дно провала: освещен малость красноватым светом, глубокие трещины густо паруют. Пальцы неверяще коснулись глаз, кожи лица: в зеркало можно не смотреться – все цело! И бедро здорово, в прореху ткани виден – застарелый! – рубец.

От мощной радости пустился в пляс, белое кольцо на шее выдвинуло недовольную морду, прошипело укоризненно. Лют потрясенно уставился на чешуйчатую морду, в голове со скрипом закрутились невидимые жернова.

– Это ты спас? – прохрипел он ошеломленно. – Но как?

Аспид-змей уткнул морду в шею, заснул. Лют запоздало поблагодарил гада и принялся старательно избавляться от мешанины мыслей в голове: то и дело прорывало то ужасом смерти, то животной радостью, то слезами облегчения.

Двинулся по дну провала, едва не провалился в скрытую паром трещину – глубину даже представить страшно. Пошел впритирку по стеночке, что тянулась бесконечным бугристым полотном. Глянул наверх, подивился узкой красноватой полоске, потом пробило испариной: это ж подземное небо!

Заскучал от бесцельной ходьбы вдоль стены, тряхнул головой, мысленно выругался.

– Ну, ничё, мне после… смерти простительно, – буркнул он.

На миг подумалось страшное: превратился в умруна, ожившего мертвяка! Желудок скрутило жестокой судорогой, жадно прислушался к ощущениям тела: все так же, как до… падения в пропасть.

– Человек я! – крикнул он, разгоняя дурные мысли. – Витязь!

Бодро зашагал к противоположной стене, которая выглядела расплывчатым пятном. По дну гулял недобрый ветер, от пакостных запахов корежило. Вокруг шипело, булькало. Лют вглядывался в слой пара, сквозь белесые складки виднелись смутные очертания каких-то гадов, насекомых размером с кулак.

Дважды едва не падал в широкие щели, клял слабое освещение и коварный туман, двигался дальше. Противоположная стена постепенно вырисовывалась, словно просто сфокусировал взгляд: трещины, бугры, выступы, россыпь норок, где что-то мелькает.

Куда дальше? Спуститься – одно, а вот подняться… Земля мелко задрожала, послышались животные крики, Лют повернул голову на шум. Пелена пара пошла рябью, мощная волна воздуха обнажила растрескавшееся дно пропасти. Лют со стоном поглядел на бегущую массу, похожую на падение валунов с вершины горы.

Стадо диковинных зверей взревывало, животные стукались лобастыми головами, копыта дробили сухую землю, в оскаленных пастях блестели слюнявые иглы. То один, то другой зверь с воплем ужаса проваливался в разломы. По стаду шла рябь, косматые звери падали, копыта сородичей плющили в мокрые лепешки.

Лют побежал со всей мочи, дрожь земли нарастала, разметая запахи гниения, в нос шибанула волна звериного духа. Стена приближалась медленно. Лют взревывал не хуже косматых четвероногих, мышцы трещали от натуги, ноги заливало проклятое онемение.

Узкая расселина со скрипом приютила разгоряченное тело. За спиной грохотало, от рева лопались барабанные перепонки, в железные кольца стучала мелкая крошка. Живая лавина проносилась бесконечно долго. Лют изнылся – плевал в грязную шерсть, топал ножкой.

В стену грянуло так, что она задрожала, сапоги обдала горячая волна, мимо расселины мелькнула оскаленная пасть, сородичи равнодушно мчались дальше. Голова лопнула, в опасной близости от ног просвистели иглы зубов. Лют выдернул из плотной, как камень, стены длинный голубоватый зуб, попробовал острие, по спине пробежал холодок от вида жирной капли крови на подушечке пальца.

Мелькнул последний зверь, похожий на валун, обложенный шерстистой шкурой, в расселину влетело облако пыли, плотное, как водяная взвесь поздней осенью, на зубах противно заскрипело. Топот удалялся. Лют вышел из расселины, спотыкаясь на проломленной корке земли. Дно уязвили широкие трещины, откуда били упругие струи горячего пара, злобно шипя.