— Полковник Соколов прибыл по Вашему приказанию, господин Рейхсфюрер.

— Полно, товарищ, полно, — он встает из-за стола и подходит ко мне. — Прошу Вас, товарищ, без чинов. Называйте меня просто «рейхсфюрер». Вы прибыли ко мне не по приказу. Я просто пригласил Вас к себе. — Он напрягается, и вдруг произносит по-русски — В гости, правильно?

— Совершенно верно, рейхсфюрер.

Он жестом приглашает меня сесть и садится напротив.

— Коньяк?

— Не откажусь.

Коньяк великолепен, о чем я и сообщаю гостеприимному хозяину. Я осматриваю его кабинет, и вдруг замечаю лежащую на столе скрипку. Гиммлер прослеживает направление моего взгляда и оживляется:

— Играете, товарищ?

— Увы, нет, мой рейхсфюрер. Но очень люблю скрипку. Есть в ней что-то нежное, совсем человеческое…

— Я понимаю Вас, — Гиммлер согласно кивает, — я сам очень люблю скрипку и даже немного играю.

Сам играет? Это интересно. По-моему, он не прочь продемонстрировать мне свое искусство, но я не уверен… А, где наша не пропадала:

— Рейхсфюрер, а может ли гость просить Вас о великом одолжении?

— Что именно Вам нужно, товарищ? — Гиммлер явно заинтересован моим вопросом. — Слово гостя — закон.

— Мой рейхсфюрер, я бы очень хотел услышать Вашу игру…

Он польщен. Легким движением он поднимает скрипку и кабинет заполняет нежная мелодия «Колыбельной» Грига. А играет он и в самом деле очень и очень прилично. По крайней мере на мой взгляд дилетанта…

Когда он заканчивает, я рассыпаюсь в похвалах. Гиммлер доволен. Ну что ж, маленькое тщеславие позволительно даже великим людям.

Но вот он сообщает мне и о подлинной цели своего приглашения. Оказывается, рейхсфюрер просил наше командование предоставить в распоряжение войск СС офицера-танкиста, который мог бы быть инструктором при освоении новых тяжелых танков. И теперь он видит, что прислали именно такого офицера, которого он и хотел. Приятно слышать и приятно слушать. Я ведь тоже не чужд тщеславию…

По окончании аудиенции мне зачитывается приказ Фюрера германского народа, Адольфа Гитлера о награждении меня Рыцарским Крестом, поскольку все предидущие я уже получил. Гиммлер сердечно поздравляет меня с наградой, и выражает уверенность, что мы еще встретимся. Он тепло пожимает мне руку и просит запросто обращаться, если в чем-нибудь возникнет нужда.

На выходе из Рейхсканцелярии меня догоняет адъютант Гиммлера. Не слушая никаких возражений он почти насильно вручает мне футляр, в котором лежат две бутылки того самого коньяка, который мне так понравился. На все мои возражения, он вежливо отвечает только одно: "Рейхсфюрер приказал передать Вам". Ну ладно, попробую доказать, что русский полковник-дружинник умеет отдариваться. Дело в том, что из Нанси я захватил отменную скрипку работы Ивана Батова. Не знаю, какими путями эта соотечественница попала к лягушатникам, но мне почему-то показалось грешно оставлять работу великого русского мастера в плену у галлов. Правда, в моей семье на скрипке никто не играет, но я рассудил, что, может быть, внуки возжелают… Но теперь у меня в голове возник дерзкий и нахальный план…

Вихрем я влетаю в гостиничный номер. Раскидываю багаж. О, вот она. В футляре старинного шевро, лежит, поблескивая матовым лаком, русская красавица. Ну, держитесь, камераден…

Я вызываю метрдотеля, и интересуюсь, можно ли послать посылку в Рейхсканцелярию? Слегка опешив, метрдотель отвечает, что, разумеется, можно. Я прошу его распорядится запаковать вот эту скрипку, и послать по адресу, указанному выше. Он бросается исполнять. Через пять минут он приносит мне хорошо упакованный сверток и просит меня лично начертать адрес. Бестрепетной рукой я вывожу: "Рейхсфюреру СС, Генриху Гиммлеру". Адрес производит на метра впечатление, сопоставимое с близким разрывом шестидюймового фугаса. Кажется, в глазах достопочтенных берлинцев я буду пользоваться некоторым весом.

После разгрома Франции основная работа выпала на долю наших лётчиков. Для наступления имелись в распоряжении следующие силы, объединенные во 2-й воздушный флот (командующий — фельдмаршал Кессельринг) и 3-й воздушный флот (командующий — фельдмаршал Шперрле): 14 эскадр бомбардировщиков, 9 эскадр одномоторных истребителей, 2 эскадры тяжелых двухмоторных истребителей. Это составляло примерно 1100 бомбардировщиков, 900 одномоторных истребителей, 120 тяжелых двухмоторных истребителей, то есть, включая пикирующие бомбардировщики, в общей сложности 2200 самолетов с опытным и хорошо обученным закалённым личным составом. Ещё четыре с половиной тысячи машин выделили русские, и около трёхсот итальянцы, отвлекаемые боевыми действиям в Африке, где англичане напали на их колонии. Огромная сила. Просто колоссальная.

Для ведения боевых действий против Англии наши авиационные соединения находились в весьма благоприятном положении. В результате завоевания Голландии, Бельгии и Франции базы приблизились к Англии и широкой дугой тесно охватили ее юго-восточную часть, что сильно увеличило глубину ударов авиации. Стали возможными концентрические действия, а благодаря небольшим расстояниям до целей наступления можно было совершать по несколько вылетов в день. Стратегическая же действовала вообще круглосуточно и безраздельно. Кроме того, широкое рассредоточение немецкой авиации в исходном районе затрудняло действия противника против ее аэродромов. План действия союзных военно-воздушных сил, сводился к следующему: сначала, уничтожая истребители противника в воздушных боях и на земле, разрушая их аэродромы, вытеснить их, по крайней мере, из Южной Англии, а затем соединениями бомбардировщиков, нанести удары по всем важнейшим объектам и добиться экономического краха страны. При этом с самого начала приоритетными целями были определены все промышленные предприятия и крупные города. Так что пока мой друг Макс со своим ребятами не давал англичанам спать, я со своими прибыл в Берлин. Где в связи с развёртыванием Тяжёлой Латной Дружинной дивизии "Александр Невский" до бригады должна была осуществлена передача техники моему пятьсот второму батальону СС. Что нам передавали я знал и ждал этого момента с нетерпением. Многие наши танкисты посидев в моём «ЗГ» и опробовав его завидовали моей удаче и мечтали о таких же танках. И вот их мечты сбывались… Наши «Т-28» уехали в Африку, мы передали их итальянцам, а сами же прибыли поездом в пункт назначения… После прибытия нас рассадили по автобусам и повезли в лагеря рядом с городом, где мы должны были дожидаться своих новых машин. Там всех расселили по палаткам, благо стояло лето, и разрешили отдыхать. Часть ребят пошла купаться — Рейн протекал в пятистах метрах от лагеря, кто-то стал писать письма, кто-то просто спал. Я с четырьмя товарищами взял автомобиль начальника лагеря вместе с шофёром и переодевшись в парадную форму мы поехали в город. Нам хотелось поесть нормальной пищи, сходить в кино, просто немного отдохнуть от войны и расслабиться… Водитель быстро доставил нас до площади перед бывшей ратушей, где теперь размещалась комендатура и покинув машину мы двинулись на поиски какого-нибудь заведения. При виде наших чёрных мундиров прохожие освобождали нам проход, но мы искали ресторан, досадуя на себя за то, что не догадались расспросить шофёра. Наконец заметив долгожданную вывеску, устремились к ней чуть ли не бегом. В дверь, правда, уже нормально вошли, как полагается настоящим посетителям. Я вообще-то по ресторанам не часто гулял, некогда было, да и не на что. Жалованье у меня не очень то было, поначалу. В молодости моей вообще… Молчу. А когда в чины выбился- опять же, занят оказался: то война, то учёба… Заходим, значит- там народ вовсю гуляет, веселье кипит. На сцене кордебалет ляжками тощими трясёт, оркестр надрывается, дым столбом клубиться табачный. Официанты носятся как наскипидаренные, пот с них градом. А главное — сидят одни черномундирники. Я вначале не понял: это что же, мой батальон в самоволку удрал в полном составе? Потом сообразил- соратники веселятся. Форма то у нас одного цвета, чёрная. Даже покрой похож. Ну, осмотрелись мы- мест свободных нет… Приуныли мои орлы. Вдруг вижу- знакомая до боли физиономия средней степени алкогольного наполнения восседает в гордом одиночестве- Всеволод Львович! Мой друг и учитель. Недолго думая я фуражку поправил, ремень с портупеей- смотрят мои манны на меня, как на чокнутого, мол, с чего бы это их командир вдруг оправку обмундирования задумал в кабаке проводить, и строевым шагом к столику подлетаю, честь отдаю: