Нас грузят в машины. Выезжаем. Небольшой рассветный туман. Прохладно. Я ёжусь в своей шинели, потом всё-таки пригреваюсь и начинаю дремать. Прибыли! Все спешат подняться на борт транспорта и разместиться по каютам. Предстоит дальний путь, но не такой, как в Китай. Я уже опытный путешественник. Сразу заваливаюсь на койку и погружаюсь в нормальный глубокий сон. Надо набрать запас. На войне выспаться вдоволь зачастую непозволительная роскошь. Так и сплю почти всё время. Просыпаюсь только поесть, да размять немного косточки. Между тем становиться всё холоднее. Мы поднимаемся в более высокие широты. Нас подгоняет мощный Гольфстрим…

Вот и Осло. Выгружаемся. Местные смотрят на нас не очень дружелюбно. Они прекрасно понимают, что наше прибытие означает конец их страны. Тем не менее разгрузка трюмов происходит быстро, и уже к вечеру автоколонна отправляется в путь. Нас ждёт аэродром возле столицы. Это маленький пятачок, зажатый между округлых сопок. Несмотря на поздний час — светло. Я впервые знакомлюсь с наступающим полярным днём. Удивительно. Хотя и поздняя весна, полно снега. Нас размещают в бараках. Хорошо, что там тепло. Металлические печки, так хорошо знакомые мне по Испании раскалены почти докрасна. Наши поляки обступают их плотным кольцом и отогревают замёрзшие руки. Что же будет, если ударят настоящие морозы? Механикам отдыхать не приходится — они сразу приступают к сборке самолётов, упакованных в громадные деревянные ящики. Мне даже жаль этих славных ребят, но что поделать, это их прямая обязанность…

Через два дня все сорок шесть «Харрикейнов» собраны и проверены. Подвезли, наконец, топливо, и мы приступаем к первым ознакомительным полётам. На Севере, оказывается, летать тяжело. Сопки похожи друг на друга, словно близнецы, и потерять ориентировку на местности очень легко. Сбивает с толку множество озёр. Говорят, норвежцы летом даже купаются в них. Вериться с трудом. Мы же за Полярным Кругом, зимой здесь наверняка жуткие холода. Странно, что наци молчат. Наше радио уверяет, что их громкое заявление было просто блефом. Блефом? Я вспоминаю Китай. Даже того, что я увидел там, хватило понять, что эти господа НИКОГДА не блефуют. Они не разбрасываются пустопорожними заявлениями. Чем грешат наши политики. Что-то будет. И страшное.

Уже месяц мы находимся на новом месте. Пока тихо и спокойно. Поляки пытались познакомиться с местными девочками и вернулись ни с чем, да ещё изрядно помятые. Рыбаки хорошо настучали гонористым панам по почкам. Двое из них вообще в госпитале. Одобряю норвежцев! Правильно поступили. Вообще, чем больше я узнаю этих пилотов, тем большим отвращением к ним проникаюсь. Всё-таки это отборная мразь! Надо будет смотреть в оба глаза когда начнутся бои. Мне уже намекнули, что собьют в первом же вылете. Ну, это мы ещё посмотрим. Начальству я жаловаться не побегу, а постоять за себя сумею. Ладно, пойду писать письмо жене. Как они там, интересно?

ТРЕВОГА!!! Я бегу со всех ног к своему "Мк II". Возле него меня уже дожидается механик, докладывающий о готовности к вылету. На моей машине стоят 6 «Льюисов». Винт медленно начинает вращаться, из патрубков вырывается сизый клуб дыма, потом чёрный, хлопок, и наконец двигатель начинает мягко работать. Быстро прогреваю его, принимая между тем приказ по рации. НАЧАЛОСЬ… На мгновение сердце замирает, но тут же начинает биться вновь ровно. Выруливаю на старт, белая ракета. Полный газ! Заправленный до предела самолёт нехотя ползёт в небо. Так… Вот и наши. Пристраиваюсь в хвосте эшелона, и мы мчимся в сторону порта, который бомбят целые тучи так хорошо знакомых мне по Испании «Ю-87». Один за одним они переворачиваются и стремительно пикируют вниз, не обращая внимания на зенитный огонь. Впрочем, быстро стихающий при нашем появлении. Только сейчас замечаю, что это какие-то новые модификации: выделяется более длинный нос, значит, мотор намного мощнее. Двухкилевое оперение.

— Атака!

Звучит в наушниках голос командира крыла. Я перевожу взгляд назад — никого. Странно… Взгляд вверх! О, Боже!!! Вот они! Резкий бросок машины в сторону буквально выхватывает меня из под залпа незнакомых мне громадных тупоносых машин, с бешеной скоростью пикирующих на нас с высоты. В огненном шаре взрыва скрывается командирский самолёт. Отлетает крыло у его ведомого. Воцаряется хаос. Собачья свалка. Самое страшное. На мгновение в прицеле мелькает "восемьдесят седьмой" и я жму гашетку. Мои пулемёты выплёвывают короткую очередь и я вижу, как пули рикошетят от борта. Не может быть! Вражеский пилот презрительно показывает мне палец. Сволочь! Как-то лениво «Юнкерс» делает рывок и легко уходит под защиту своих истребителей. Между тем уродливые гиганты на невероятной скорости проносятся мимо нас, за те доли секунды, которые мы мелькаем в их прицелах, они успевают нажать на спуск своего оружия. Как правило, от их залпа самолёт либо разваливается, либо взрывается. Весь эфир полон панических воплей наших пилотов. Как правило, выпрыгнуть никто не успевает. Лихорадочно ищу выход из сложившейся ситуации и не вижу ничего лучшего, как бежать. Здравая мысль приходит в голову не только мне: вижу, как распуская дымные хвосты форсажа удирает звено пайлэт-офицера Пшитыльского. Именно он больше всех похвалялся своими подвигами в Польше. К моей радости, буквально через пять секунд его машина взрывается, разбрасывая в разные стороны обломки. Сбившая его махина закладывает вираж с такой невероятной скоростью, что заметно, как срываются с концов плоскостей белесые струи уплотнённого воздуха. Что же делать?! Всё пространство вокруг наполнено обломками самолётов, огненными полосами трассеров, осколками снарядов. Ниже! Имитирую полёт с убитым пилотом. «Харрикейн» беспорядочно кувыркается к земле. Над самой сопкой выхватываю его из штопора и мчусь прочь во все тысячу двести восемьдесят лошадей. Почему же мои пули отскакивали от фезюляжа пикирующего бомбардировщика?! Ведь пилот врага явно был уверен в результате…

Я смотрю в окно купе, и на ум приходят слова из гумилевских "Записок кавалериста": "Южная Польша — одно из красивейших мест России". Прав классик: места изумительные, хоть и тронутые войной. Вдоль полотна мелькают фольварки, изредка проносится новенький купол Божьего храма. И буйная весна, дружно грянувшая во все свои колокола…

Нас везут во Францию. Единство армий Союза еще не достигло столь заоблачных высот, чтобы передавать, пусть хотя бы и братской армии, самые последние, еще не до конца испытанные образцы новейшего вооружения. «Лягушки» и «томми» зарылись в неприступных бункерах линии Мажино? Вермахту нечего противопоставить броне и бетону? Камераден, мы спешим как можем. Мы — это отдельная тяжелая латная дружинная бригада "Александр Невский". Мы — это сорок три танка ЛК-1, двадцать четыре — ЛК-2 и двенадцать двухбашенных чудовищ ЗГ ("Змей Горыныч"). К нам приданы четыре полка ТАОН, а это целых восемьдесят восемь "Кутеповских кувалд" Б-4, которым ничего не стоит сказать "тук-тук, откройте" любой галльской сволочи. В каком бы бункере она не пряталась…

Нас везут через Львов, Тырнув, Краков. Львов мне нравится. Львов мне нравится. Красивый город, старинный город. За два часа его не осмотреть. Но следов войны я совсем не вижу. Чистенькие улочки, опрятные дома.

С вокзала посылаю жене открытку. Полевая почта, цензура, военная тайна… А поверх всего наше обычное головотяпство: почтовая карточка с видом Львова! И откуда это я ее мог отправить? Не иначе как с Формозы!

Тырнув мы минуем ночью, и от этого города мне остается только впечатление от вокзального ресторана. Я и мой ротный, штабс-капитан Лавриенков, тщетно пытаемся отыскать обещанный на рекламном плакате "подлинный, изысканий арманьяк шестилетней выдержки". Первый раз нам приносят нечто подозрительно напоминающее самогон, для цвета подкрашенный луковой шелухой. После серьезного и вдумчивого разговора с официантом на столе появляется вполне приличный напиток. Бакинского производства. Мы орем и требуем метрдотеля. Дмитрий высказывается в том смысле, что он сейчас поднимет роту и устроит повальный обыск на предмет отыскания в данном ресторане аковцев, британских шпионов, иудеев и арманьяка. Метрдотель пытается его успокоить, клянясь лично проследить за поисками вожделенного напитка.