Она отвела взгляд.

– Трусиха, – усмехнулся он.

Эйтин резко вскинула голову.

– Я не трусиха.

Она замахнулась, чтобы ударить его, но он снова схватил ее за запястье прежде, чем ладонь соприкоснулась с его лицом. Ухмыляясь, позволил ей попробовать вырваться, потом сунул ее ладонь в открытый ворот своей рубашки и приложил к груди, туда, где билось сердце.

– Я предупреждал тебя, Огненный Цветок, насчет попыток ударить меня.

Отвлеченная биением под рукой, она смотрела на то место, где ее ладонь соприкасалась с его телом, завороженная волшебством, зарождающимся между ними. Потом захлопала глазами, вспомнив его слова о наказании, которое последует, если она еще когда-нибудь попытается ударить его. Эйтин хотела убрать руку, будто обожглась, но он не отпускал.

– Прости, – прошептала она извинение.

Он громко рассмеялся.

– Я не верю, что ты сожалеешь о своем поступке.

Она едва сдержала улыбку.

– Ну хорошо, я не сожалею. Но я на самом деле хочу, чтобы ты ушел.

– Этому я тоже не верю. Твое тело опровергает эти слова. – Он легонько коснулся тыльной стороной ладони темного круга ее груди. Тело Эйтин затрепетало. – Когда твое тело возбуждается, оно говорит со мной своими переменами. Нам не нужны слова, Эйтин. Слова могут лгать. Это – нет.

Он накрыл ее рот своим, не давая возможности запротестовать. Наверное, это несправедливо. К черту справедливость. Этой ночью он хочет быть с ней, обнимать ее в темноте, чувствовать, как ее сердце бьется рядом с его сердцем. Проснуться в теплом сиянии рассвета с нею в объятиях. Он воин. Всякий раз отправляясь на битву, он сражался, чтобы победить. Война, которую он разворачивал в ее постели, мало чем отличалась от прежних сражений. Он хотел завоевать сердце Эйтин, взять ее в заложники и никогда не отпускать. Возможно, он свяжет ее и будет щекотать павлиньим пером до тех пор, пока она не сдастся и не раскроет все свои секреты, как и свое тело.

Что-то, связанное с павлинами, вызвало череду неясных образов, проплывающих через сознание. Он вспомнил, что в Глен-Шейне нет павлинов. Однако в Глен-Эллахе есть. Что и привело его к комнате в башне. Деймиан намеревался проверить, почему это воспоминание тревожит его, но Эйтин вошла в комнату, и он велел ей снять одежду. А потом павлины напрочь вылетели у него из головы.

Прервав поцелуй, Деймиан глотнул, заглядывая Эйтин в глаза. Слова витали в воздухе, поэтому он сделал их своими.

– Полумерами делу не поможешь, Эйтин.

Он услышал ее резкий вдох и понял, что задел какую-то струну в ней. И все же ему снова было мало дела до загадок, пока он смотрел на эту языческую чаровницу. Свет свечей отражался в ее глазах, отчего они сияли. Умные, проницательные, они имели притягательную силу. Их прямота могла смутить некоторых мужчин. Мужчин, слишком слабых, чтобы принять вызов, вспыхивающий в их ореховых глубинах. Мать рассказывала Деймиану истории о «кейт-сидхи», пиктских женщинах-колдуньях. Она говорила, что они могут принимать образ кошки в свете полной луны. Он вспомнил, что Шеллон говорил, будто женщины из клана Тамлин происходят от тех колдуний. Деймиан смотрел на Эйтин, и было легко поверить, что она – какое-то волшебное создание, в котором течет кровь колдуний. Женщина, за обладание которой мужчина может убить.

Только она пробуждала в нем безумную жажду. Потребность завоевать ее затопляла разум до тех пор, пока он уже больше не мог думать. Только молить.

– Прикоснись ко мне, Эйтин.

Несколько мгновений она не шевелилась. Потом уголок ее рта дернулся, она встала на колени и придвинулась ближе.

– Прикоснуться к вам как, милорд?

– Как хочешь. Обожги меня своим огнем, Эйтин.

Она толкнула его в плечи:

– Слезьте с кровати, милорд, на вас слишком много одежды.

Несколько секунд он не сводил с нее глаз, гадая, не пытается ли она обмануть его. Но внутренний голос велел рискнуть. Доверившись ему, Деймиан соскользнул с кровати и встал.

Эйтин свесила ноги с края кровати, потом встала позади него, ее мягкие руки скользнули вокруг, чтобы взяться за край его рубашки и стащить ее через голову. Так чертовски медленно, что Деймиану пришлось стиснуть зубы. Он почти не дышал, пока она не стянула рубашку и не бросила ее на пол. Прильнув своим телом к его голой спине, она пробежала руками вверх по груди, затем спустилась вниз, чтобы расшнуровать его лосины. Когда ловкие пальцы чуть не довели его до безумия, Деймиан стал помогать ей.

С гортанным мурлыканьем она хлопнула его по рукам и куснула за спину. Деймиан улыбнулся и позволил ей продолжать свою игру. Она прижала свои мягкие груди к изгибу его спины, а Деймиан, как идиот, балансировал на одной ноге, распуская шнуровку на каждом сапоге. Она уже стаскивала с него кожаные лосины, позволив ему выйти из них. Издав еще один грудной звук, Эйтин провела ладонями вверх по его бедрам, ногтями слегка царапая кожу.

Ее ищущие руки скользнули вокруг пояса, одна поднялась выше, чтобы указательным пальцем очертить плоский сосок, другая спустилась вниз, к паху. Эйтин нежно сжала его плоть, заставив ее болезненно дернуться. Деймиан откинул голову назад, закрыл глаза, скользя по краю боли-наслаждения, к которому она подвела его.

– Таких прикосновений вы желали, милорд?

Он улыбнулся в восхитительной агонии, когда она игриво ущипнула сосок. Стрела молнии дугой пронзила его тело и взорвалась в паху. Ощущения, которых он никогда прежде не испытывал. Волшебные прикосновения Эйтин делали все это новым для него.

Развернувшись, он схватил ее за запястье. Она не сопротивлялась. Ее губы встретились с его губами, открывая их, чтобы вкусить его еще раз. Поворачивая голову, он воспользовался своим преимуществом, жадный до всего, что она могла дать ему. Самообладание – если таковое когда-либо существовало – разлетелось вдребезги по мере поцелуя. Деймиан услышал низкий стон – ее стон – почувствовал его всей кожей и каждой каплей крови. Вобрал его в себя и сделал своим. Углубив поцелуй, он отдал примитивный мужской приказ о подчинении. Немедленно.

Его ладони скитались по припухшей груди, играли с сосками до тех пор, пока ее дыхание не стало прерывистым, тяжелым. Деймиан улыбнулся самодовольно, счастливо, решительно, толкнул ее спиной на кровать, затем накрыл своим пылающим телом. Никогда еще первобытная жажда обладания не разрывала его с такой дикой силой, заявляя, что это его женщина, его пара.

Жажда была ненасытной, словно лесной пожар, пожирающий все на своем пути.

То, что Деймиан испытывал к Эйтин, пугало его. Но, черт возьми, она будет принадлежать ему. Он убьет любого, кто попытается забрать ее у него.

Страсть пылала так ярко, что взрыв пришел быстро, затем туг же вспыхнула заново, побуждая овладевать ею снова и снова.

Эйтин… Огненный Цветок. Да, она опалила его своим огнем.

В ее постели он больше не чувствовал ни пустоты, ни одиночества.

Эйтин провела большую часть утра в своей комнате по двум причинам. Наиболее настоятельной из них был ее неспокойный желудок. Запах еды, доносящийся снизу, заставил ее поспешить к ночному горшку, едва только рассвело. К счастью, Деймиан уже ушел завтракать. Другая причина, по которой она оставалась в комнате, заключалась в том, что она не готова была снова встретиться с Деймианом после прошедшей ночи.

Дверь открылась, и Эйтин вздрогнула, испугавшись, что это Деймиан. Но это была всего лишь старая Бесса.

– Я принесла тебе отвар, девочка, и сухих яблок. Они облегчат утреннюю тошноту.

Эйтин не удивило, что старая женщина знает о ребенке. Целительница, колдунья, она была одной из Трех Мудрых Священной Рощи, которые присматривали и заботились о людях Глен-Шейна и Глен-Эллаха. Бесса, Уна и Эвелинор были учителями Эйтин, показывали ей, как использовать высшее знание, наставляли в применении трав.

– Вороны несут слово от Энвина, из мира иного. Для тех, кто достаточно мудр, чтобы услышать. Твоя душа знает этого сурового воина.