Эйтин бросилась в спальню прямо к ночному горшку. В желудке ничего не было, поэтому все ограничилось рвотными позывами. К счастью, горшок оказался чистым! Это было бы последней каплей. Эйтин попыталась проглотить тошноту, но когда подумала было, что справилась с ней, все внутри всколыхнулось и забурлило. Наконец, дотащившись до таза с водой, Эйтин зачерпнула немного рукой и попила, а потом ополоснула лицо.

Почувствовав себя чуть лучше, она стала мерить шагами комнату. Когда тревоги и неприятности стали давить на сознание, поднялась паника. Дабы противостоять ей, Эйтин стала бить себя ладонью по лбу, позволив боли отвести растущее беспокойство.

– Дура! Дура! Дура! Я проклята! Обречена! Боги всласть потешились надо мной! Я позабавила их этой безмозглой путаницей, в которую влезла. Уна! Проклятая старуха, где же ты? Может ли быть что-то запутаннее этой ситуации? Его внук! Все это время я строила замыслы и планы, пытаясь сохранить Лайонглен от посягательств Кэмпбеллов, Коминов и Брюсов… а у Гилкриста есть внук! О, черт бы все… У-у-на!

«Эйтин, у меня нет наследника. Ты, и только ты, можешь спасти Лайонглен, защитить наших людей». Гилкрист повторял ей эти слова снова и снова, пока угасал, слабея с каждым днем.

Старый Гилкрист Фрейзер был так добр к ней и ее братьям, после того как они потеряли родителей во время лихорадки. Он взял их к себе и предоставил им свою защиту. То, что у него, как оказалось, был ребенок и что он полностью и навсегда отрекся от дочери, заставило Эйтин посмотреть на человека, которого она любила и которым восхищалась, в ином свете. Трудно было постичь, что он так ненавидел свою дочь и рожденного ею сына настолько, что отвергал сам факт их существования. Никогда в жизни Эйтин бы не подумала, что Лайонглен, которого она знала, способен на такое жестокосердие. Эта мысль расстроила ее, и Эйтин подумала, что вся ее жизнь построена на запутанной лжи.

– Уна!

Наконец вплыла знахарка. Старуха, казалось, ходила не как все люди, а словно скользила с места на место. Не в настроении для этих ведьминских фокусов, Эйтин нахмурилась.

– Ты знала, что существует внук? – обвиняюще спросила она.

Уна оставила ее вопрос без внимания и принялась смешивать зелье. Затем протянула чашку Эйтин:

– Выпей-ка. Это поможет справиться с беспокойством и облегчит душу.

– Смерть облегчит мою душу! Тогда мне не будут досаждать три братца-остолопа, глупый викинг и старуха, которая все от меня скрывает. Ты хоть представляешь, какая, черт возьми, неразбериха творится в моей жизни? Рейвенхок – мужчина, который был в моей постели, теперь новый хозяин здесь.

Уна вздохнула и протянула чашку:

– Ты слишком возбуждена. Это нехорошо для ребенка. Выпей.

– Для ребенка? – Эйтин почти забыла о ребенке, которого носит, настолько была расстроена Динсмором, Драконом и его проклятым кузеном. Она прижала ладонь к животу и застонала.

– Ох, прекрати так изводить себя и выпей это, Эйтин Огилви. – Уна прибегла к тону, которым мать говорила бы со своим ребенком.

Нахмурившись, Эйтин схватила чашку и залпом проглотила противную жидкость.

– Брр… это ужасно. – Она испепелила взглядом осадок на дне. – Надеюсь, этот отвар подействует лучше, чем тот, который ты дала Рейвенхоку. – Эйтин устремила на Уну обвиняющий взгляд. – У меня такое ощущение, что он помнит. Ох, святители небесные, а если он помнит? Может, отвар был недостаточно крепким? Или твое колдовское мастерство подкачало? Неужели твоя сила ослабела, старуха? Ох, что же мне делать? Ответь!

Уна пожала плечами, судя по всему, ничуть не обеспокоенная происходящим.

– Измени, что можешь. Прими, что не можешь изменить, девочка.

– О, как будто я сама этого не знаю. – Эйтин замолчала и подбоченилась. – Ты знала про дочку Гилкриста.

– Да. Большинство тех, кто жил в Глен-Эллахе четыре десятка лет назад, помнят ее. Она была красавицей, копия своей матери. Старик прямо помешался от горя, когда лихорадка унесла его жену. Потом, когда он представил свою дочь к английскому двору, она сбежала с норманнским рыцарем, потому что барон не дал своего согласия на их брак. Казалось, душа его окончательно умерла. Сердце иссохло. Он был добр к тебе и мальчикам, но никогда не открывался для новой любви и утраты. Он запретил произносить в Лайонглене имя дочери. Думаю, она пару раз присылала весточку, хотела увидеть его. Он отказал. Она выбрала свой путь, сказал он, и навсегда умерла для него. После того она больше никогда не писала. О внуке я не знала. Возможно, для этого она и пыталась связаться со стариком – чтобы сообщить ему о том, что ждет ребенка.

Эйтин выдохнула:

– А как же ясновидение? Наверняка это то, что ты должна была предвидеть? Почему ты с самого начала не знала, кто он?

– Тебе, в ком тоже течет кровь древних друидов, должно быть известно, что образы часто неясны. Видения истинные, но мы, простые смертные, часто толкуем их значения неправильно. Его аура путаная, перемешанная с собственными жизненными нитями и переплетенная с аурой лорда Шеллона. Рейвенхок наделен тайной силой. Должно быть, это перешло к нему от матери.

– А не могла шотландская кровь сделать Сент-Джайлза более устойчивым к твоему колдовству?

– Может быть. Этот воин обладает могуществом, которого я никогда не встречала ни в одном мужчине. Оба этих Шеллона слишком похожи, чтобы понять их сны и видения. И в то же время слишком разные. Я предупреждала тебя быть осторожной с тем, чего желаешь. Ты хотела ребенка. Он у тебя есть. Через семь месяцев ты будешь держать ребенка на руках. Сына. Очень похожего на своего отца. Он поймет это, Эйтин. Узнает, что ты использовала его тело для своей цели, даже если его мозг не сможет вспомнить все. Так или иначе, он поймет, когда увидит ребенка.

– О, хотела бы я…

– Больше никаких желаний, девочка! Нам бы справиться с теми, что уже есть.

Деймиан стоял на бастионе, наблюдая, как Кэмпбелл и его люди отъезжают от Лайонглена.

– Скатертью дорожка, и чтобы ноги твоей больше не было в нашем доме, – пробормотал он.

Ветер поменялся, поднимаясь с Лох-Эллаха, кружа, обвивая Деймиана призрачными, игривыми дланями, которые ерошили его густые черные волосы. Запах дождя тяжело витал в воздухе, ощущение надвигающейся грозы, усиленное собирающимися грозовыми тучами, нависло над ущельями. Скоро грянет буря. И Деймиан будет рад ее мощи, ее силе, примет ее ярость.

– Похоже, Кэмпбелл очень скоро вымокнет до нитки, – с улыбкой заметил Шеллон. Он обратил взгляд своих темно-зеленых, проницательных, слишком проницательных глаз на Деймиана: – Хочешь поговорить?

Прислонившись к каменному зубцу, Деймиан позволил ветру ударить ему в лицо. Все чувства перемешались. Деймиан не знал, с чего начать, чтобы распутать их. Будучи легко поддающимся переменам настроения и, как большинство мужчин, не особенно любящий облекать в слова заботы, мнения или ощущения, Деймиан предпочитал размышлять о них. Он знал, что у Джулиана есть вопросы. Черт возьми, они и у него есть. Но, не имея немедленных ответов, было проще уступить потребности помолчать.

– Не особенно.

Шеллон кивнул:

– Уверен, сходство леди Эйтин с Тамлин смущает тебя и…

– Они очень похожи. Но несмотря на это, их различия заметны больше, чем сходство. Многие люди смотрят на тебя и на меня и думают, что мы – зеркальные отражения. Но это не так.

– Мы – двое с чертами Шеллонов, – согласился Джулиан, – и все же жизнь сделала нас непохожими.

Кивнув, Деймиан выдавил улыбку:

– Да, я выше… и красивее. – При этих словах усмешка на губах умерла раньше, чем вырвалась из его груди. «Я выше… и красивее». Один из этих странных отголосков, которые преследовали его после возвращения в Гленроа.

– Что тебя беспокоит? – Шеллон заметил его реакцию и подивился странной перемене.

Деймиан попытался задержать одну из этих странных, моментальных вспышек в сознании, чтобы тщательно рассмотреть ее, чтобы понять, что она означает. Мгновение во времени оставалось неуловимым.