Приостановившись и оглянувшись на надменного Пендегаста, Деймиан заявил:
– Пожалуй, тебе придется встать в очередь, Джулиан.
Деймиан смотрел вслед Шеллону, пока тот поднимался по лестнице к хозяйским покоям. Он улыбнулся, глядя, как Джулиан перепрыгивает через две ступеньки, спеша к жене.
Пустота, которая терзала его за ужином, теперь появилась вновь, заставляя гадать, каково это – знать, что кто-то ждет твоего возвращения. Он со вздохом повернулся и устремил взгляд на длинный коридор, освещаемый только одним факелом на стене. Деймиана никто не ждет. Никто не согревает его постель – или его жизнь.
Всю жизнь он носил в себе это чувство отстраненности: не сын Шеллона, всего лишь кузен. Отвергнутый собственным дедом. Деймиан – наполовину шотландец, и все же эта земля чужая ему. Ему хотелось одолеть это беспокойство, эту неугомонную жажду быть частью чего-то. Ему хотелось того, что было у Джулиана, – любовь, дом, будущее. Чтобы было кому ожидать в постели.
Деймиан хотел Эйтин.
Она одна могла дать ему то, чего так давно жаждала его душа.
Его взгляд устремился к двери, за которой была Эйтин. Спит ли она, или эта рыжая бестия ждет звук его шагов? Может, кто-то все-таки ждет его, в конце концов.
С улыбкой он сделал было шаг в сторону ее комнаты, но послышавшиеся у основания лестницы голоса отвлекли его внимание. Волосы зашевелились на затылке, и привычки воина взяли верх. Отступив так, чтобы скрыться в густой тени, он осторожно глянул вниз. Несколько людей Джулиана шли из большого зала, направляясь к выходу из главной башни. Они разговаривали достаточно громко, чтобы быть услышанными, однако большинство слов были неразборчивы. Рыцари засмеялись над какой-то шуткой, потом шаги и голоса стали удаляться.
Но один рыцарь задержался. Дирк. Он остановился у основания лестницы, положив руку на балясину перил, глядя вверх, словно пытался что-то решить.
Ладонь Деймиана легла на рукоятку меча. Если Дирк хотя бы только поставит ногу на первую ступеньку, то умрет еще до того, как доберется до третьей. Факелы по обеим сторонам лестницы освещали жесткие черты лица Пендегаста. Лица, которое женщина могла по ошибке найти привлекательным.
После того как Джулиан завладел тремя поместьями, он приказал Дирка и других воинов, напавших на Тамлин, привязать к столбу во дворе замка и дать по сотне ударов плетью. Пендегасту повезло, что Джулиан не убил его. Когда Деймиан смотрел в эти холодные, пустые глаза, у него возникало опасение, что Дирк не усвоил урок. Деймиан затаил дыхание, готовый нанести удар.
Наконец, бросив последний холодный взгляд наверх, Дирк пошел восвояси. Что-то в его движениях подсказало Деймиану, что какой бы яд ни отравлял душу Пендегаста, его действие будет лишь усиливаться. Дирк нес на себе печать безумия. Деймиан с беспокойством взглянул в сторону лестницы. Моффет и Джервас спали в коридоре, ведущем в хозяйские покои. Они защитят Шеллона и Тамлин.
Деймиан повернулся, глаза его устремились к двери, за которой была Эйтин. Никто не спал перед дверью, охраняя ее покой. Она даже не взяла с собой горничную, значит, кроме нее, в комнате никого не было. Да даже если бы и была служанка, она бы не смогла защитить Эйтин. Если признаться честно, он бы никому не доверил заботиться о леди Койнлер-Вуд.
Деймиан улыбнулся:
– Рыцарский кодекс гласит, что рыцарь должен защищать свою даму. Если она не пустит меня в свою постель, мне придется устроиться на тюфяке на полу. – Бросив последний взгляд на лестничный колодец, он отправился исполнять свою охранную миссию.
Эйтин резко села в кровати, когда он распахнул дверь. На ней была только тонкая ночная рубашка, такая прозрачная, что это чуть не погубило его. Темные круги грудей отчетливо выделялись на фоне бледной ткани, вызвав волчью улыбку на его лице, эти вершинки выступили тем явственнее, чем ближе Деймиан подходил к кровати. Даже в свете свечи он увидел, как Эйтин залилась краской и потянула на себя одеяло из волчьих шкур, прикрывая грудь. Длинные волосы были заплетены; коса спускалась через правое плечо до самой постели.
Широко распахнутые глаза придавали Эйтин невинный вид. Он знал, что это ложь. Эйтин – мастерица обмана. Только когда он смотрел на нее, то не мог дышать, не говоря уже о том, чтобы думать, что она скрывает от него. Она была просто отчаянно нужна ему.
– Что вы здесь делаете, лорд Рейвенхок? – Она постаралась, чтобы голос звучал ворчливо, надменно.
– Сними свою рубашку, Эйтин. – Он начал расстегивать перевязь.
– Пойдите поцелуйте своего коня в задницу, милорд, – огрызнулась она, слегка раздув ноздри. Было ли это от растущего желания или от гнева, он не мог сказать. Возможно, и от того, и от другого.
– Ты уже говорила это прошлый раз, – заметил он, ухмыляясь. – А миледи сегодня изображает недотрогу, холодную и неприступную. Согласен. Потому-то я и подумал, что тебе может понадобиться грелка в постель.
– Она не холодная, милорд. Так что можете продолжать свой путь дальше по коридору… или в конюшню, – парировала она.
– Верно, не холодная. – Он наклонился и прислонил меч к стене, на расстоянии вытянутой руки от кровати, затем сел на край. – Но бывает и другой холод, Эйтин, который проникает не в тело, а в душу. Он идет от одиночества. Тебе когда-нибудь бывает одиноко, девочка?
Он увидел такую печаль, такую тоску в ее глазах, но она подтянула колени к груди и отвела глаза. Биение его сердца замедлилось, ее боль стала его болью.
– Пожалуйста… – чуть слышно прошептала она.
– Пожалуйста что, Огненный Цветок? Ведь именно это означает твое имя, не так ли? – Взяв в руку ее косу, он поиграл с ней. – Думаю, имя тебе прекрасно подходит. У тебя горячий, огненный нрав и…
Ее голова дернулась вверх. Печаль была все еще настолько осязаемой, что казалась почти живой силой между ними.
– Если ты скажешь «веснушки», я… я пну тебя.
Деймиан усмехнулся, хотя все в нем хотело смягчить ее боль, вызвать улыбку на прекрасном лице.
– Веснушки? А, миледи, вы болезненно чувствительны, когда речь заходит о них? Даже при ярком солнечном свете я едва замечаю их. При свете свечей их совсем не видно.
– Не смейся надо мной, Деймиан Сент-Джайлз, или я… я…
Он протянул руку и пальцем приподнял ее подбородок.
– Я не смеюсь над тобой. Веснушки – божественные отметины, Огненный Цветок. К примеру, раз у тебя есть веснушки в одном месте – на носу, – значит, может быть, есть по крайней мере одна или две… или три… где-нибудь еще. Мужчина может провести полночи, отыскивая их. – «Может провести полжизни», хотел сказать он, но побоялся, что она еще не в настроении услышать это. – А поскольку я оказался внезапно пленен веснушками, это будут поиски, достойные рыцаря Шеллона.
Эйтин скрестила руки на груди и спрятала голову в коленях.
– Ох, уходи, – последовала приглушенная просьба.
Все еще играя с косой, он усмехнулся:
– Плачь, и утром у тебя будут опухшие глаза и большой красный нос. Что скорее всего сделает твои веснушки еще заметнее.
– Я могу возненавидеть тебя, Сент-Джайлз. – Ее ореховые глаза метали в него молнии. Слова, может, и имели бы какую-то силу, если б ее подбородок не дрожал.
Большим пальцем он провел по едва заметной впадинке на подбородке. Кто-то мог бы посчитать эту крошечную ямочку изъяном в совершенстве ее красоты. Но не он. Это делало Эйтин более реальной. Чувства переполнили его, когда больше не осталось никаких сомнений, что он смотрит в лицо, которое являлось ему в снах, которое помогало ему цепляться за жизнь, когда он готов был сдаться, потому что все его существование было пустым. Он хотел в жизни большего, хотел корни, дом, сыновей, таких как Моффет. Быть может, дочку с этими колдовскими глазами.
– Возненавидеть меня? – Он отрицательно покачал головой. – Ты негодуешь на то, что я вошел в твою жизнь, где ты имела заключительное слово во всем. Теперь я говорю тебе, что и как будет. Тебе это не нравится. Слишком долго ты поступала по своему усмотрению. Дай время, Эйтин. Мы научимся трудиться вместе на благо Глен-Шейна. Ты будешь делать то, что хорошо для твоих людей. Я тоже. Они теперь и мои люди. Когда ты поверишь в это – поверишь мне, – возможно, ты также доверишь мне свои секреты, которые так ревностно охраняешь.
