Сновидения были мучительны и приносили только разочарование, а вовсе не удовлетворение и радость, не душевный подъем и восторг, а горькую печаль. В такие моменты Элизабет яснее всего чувствовала, как что-то неведомое происходит с ее телом. Новые желания одолевали ее, точно неизлечимая болезнь, подтачивающая душевные и физические силы. Проснувшись, она долго лежала, приходя в себя и остывая. Ненасытная дрожь желания пьянила и приводила в трепет все ее силы. А днем, когда ярко светило солнце, Бетти внезапно краснела, если шальная мысль о ночных грезах неожиданно всплывала в памяти. Девочка-подросток обзывала себя самыми постыдными словами и вовсю бранилась на свое измученное тело, а потом, бросившись на колени перед распятием, неистово молилась, каялась в грехах и снова молилась. Но стоило сумеркам опуститься на землю, как все начиналось снова и снова. И не с кем было поговорить о том, что ее томит и угнетает.

Лишь ее нянюшка Анна понимающе смотрела на истомленную девочку и вздыхала с сочувствием.

Элизабет вернулась из воспоминаний о прошлом, когда над ее головой закружились шумные белоснежные чайки, отчаянно голося и что-то выпрашивая у нее. Бетти подняла голову и огляделась. К плотине, на которой она стояла, вода принесла немного разбухшего зерна и половы. Мальки скопились возле прикормки и жадно ловили открытыми ртами мутные струйки и размолотые зернышки. Над этой жирующей молодью и кружились чайки, отгоняя Бетти, мешающую им поживиться.

Бетти взмахнула хлыстом, пытаясь отогнать хищных птиц, при этом мальки, испуганные ее резким движением, дружной стайкой ушли на глубину. Девушка огорчилась:

– Всем я сегодня мешаю! – вздохнула она с досадой, вспомнив, как утром возле замка спугнула щуку, неподвижно замершую в засаде среди речных водорослей.

Ярость в душе понемногу стихала. Вайолент уже мирно подошел к своей хозяйке, потерся большой умной головой о ее плечо и сверкнул сочувствующими лиловыми глазами. Порывшись в небольшой седельной сумке, Бетти нашла несколько ломтей черствого хлеба и протянула их жеребцу на ладони. Конь мягкими бархатными губами осторожно принимал кусочки с руки и горячо дышал в нежную ладошку хозяйки. Подобрав весь хлеб, Вайолент принялся благодарно ласкаться к хозяйке, касаясь черными мягкими губами трогательной ямочки за ее розовым ухом.

Бетти засмеялась и поежилась от щекотки, а Вайолент довольно зафыркал, словно что-то понимал в человеческих ощущениях.

– Вайолент, дорогой, перестань! – Элизабет принялась отворачиваться от горячего дыхания рысака, но он никак не отставал от нее, прося нежности и ласки, словно назойливый, требовательный любовник. – Хватит целоваться, Вайолент! Ну, и наглец же ты, мой хороший! Все! Поехали дальше, дорогой!

Бетти поправила седло и потуже подтянула подпругу, затем, вскочив верхом, ударила Вайолента каблуками и направила скакуна в лес.

Вскоре она очутилась на поляне, посередине которой рос раскидистый дуб. В его ветвистой кроне скрывалось дупло, где в давние времена Бетти и Мэтью хранили свои любимые секретные игрушки. Когда же пора детства закончилась, и Мэтью пришлось отправиться в Лондон на учебу, двоюродные брат и сестра спрятали свои заветные сокровища навечно. Так, по крайней мере, они поклялись друг другу. И вот теперь Бетти почему-то страстно захотелось нарушить давнюю клятву и взглянуть на эти старые игрушки.

Расстелив на земле цветной шелковый платок, который она обычно носила вместо пояса, девушка по веткам взобралась к знакомому дуплу и, расчистив отверстие, осторожно просунула в него руку. Конечно, она понимала, что рискует, ведь в этом лесу всегда было много осиных гнезд. Однако, помнится, в детстве они с братом были неплохими знатоками природы, и, прежде чем превратить дупло в сокровищницу, старательно обожгли его изнутри при помощи нескольких смолистых факелов. Подростки отлично знали, что у лесных насекомых замечательная память на запах, и на горелых местах эти хищники не прилепят свои гнезда, похожие на большие неправильные шары.

Ладонь Бетти почти сразу же наткнулась на что-то влажное и осклизлое от времени. Сжав пальцы, девушка вытянула из глубокого хранилища один за другим два деревянных меча в ножнах, обтянутых красной кожей. Рукоятки игрушечного оружия были покрыты такой же истлевшей от времени грубой кожей и проржавевшими гвоздиками с фасонными шляпками. Когда-то Бетти и Мэтью учились драться на этих мечах, постигая науку рыцарских состязаний.

Бетти бросила свою находку вниз на разостланный платок, потом спустилась, взяла один меч и помахала им в воздухе, словно приноравливая руку к весу игрушечного оружия. Пальцы не потеряли навыка, но дерево не выдержало, и, слабо хрустнув, рукоятка обломилась, обнажив трухлявую древесину.

– От детства остался только прах и тлен. Время не удержишь в ладонях, как и песок! – Элизабет не заметила, как к ней подошел кузен.

Он, похоже, давно наблюдал за двоюродной сестрой с печальной улыбкой на еще по-мальчишечьи нежных губах.

– Бетти, хочешь, я брошу лорду вызов, убью его и сам женюсь на тебе! Ты же знаешь, как я люблю тебя!

– Мэтью, дорогой! – Бетти серьезно, без улыбки взглянула на кузена. – Но ведь лорд уложит тебя с первого удара турнирным тупым копьем! Представляешь? Даже не боевым, а турнирным! Для твоего хрупко сложенного тела и одного удара окажется с лихвой!.. Я не желаю твоей смерти, Мэтью! Уж лучше поезжай снова в Лондон. Тебя ожидает великолепная карьера при королевском дворе. Твои знания тебе там пригодятся.

– Ты надо мной снова насмехаешься, Бетти? – Мэтью пробормотал это усталым голосом, безо всякого выражения, словно только что не он пылко говорил о своей любви к ней.

Элизабет пристально взглянула на кузена и неожиданно ужаснулась. Тень смерти витала на лице юноши, обрамленном золотистыми локонами! Оттого-то и не исчезало выражение смертельной усталости… Даже во взгляде беззащитных голубых глаз затаилось нечто роковое, трагичное, и Бетти невольно вздрогнула, словно ее саму коснулась ледяная рука смерти.

– О чем ты говоришь, Мэт?! – она попыталась избавиться от внезапной тревоги за кузена, но чувство опасности словно повисло в густом лесном воздухе, пропитанном ароматами цветущей липы, кружевных зонтиков болиголова и белого клевера. – Я никогда не смеялась над тобой и твоими чувствами, Мэт! Ты обиделся на меня, Мэтью?!

– Ты считаешь, что я могу на тебя обидеться?! За что?.. За то, что ты рассекретила нашу сокровищницу? – немного натужно засмеялся Мэтью. – Там и сокровищ никаких нет! Просто мы с тобой были когда-то такими глупенькими мечтателями!.. Давай посмотрим, что там еще?

Элизабет снова вскарабкалась к дуплу и запустила руку в глубокое отверстие. На этот раз она вытащила два арбалета и тут же брезгливо отряхнула пальцы от истлевшей тетивы, свитой когда-то при помощи Анны Торн из высушенных бараньих кишок.

– Фу, какая гадость! – сморщилась Бетти. – И зачем только я затеяла эту возню! Трухлявые детские игрушки навевают на меня тоску, Мэт!

– Но там была еще морская раковина! Помнишь, Бетти?.. Та, что мы нашли в подвале замка! Раковина была когда-то оправлена в серебро. Говорят, что такие использовали много веков назад вместо охотничьих рожков!

Запустив в очередной раз руку в дупло, она, наконец, достала завязанный в истлевшую льняную ткань сверток, с трудом распутала его слипшиеся узлы и увидела раковину. Крепкий домик морского моллюска мгновенно заиграл в бликах солнечного света оранжевым, золотистым и ослепительно-белым цветом, а внутренние стенки лабиринта, уходящего в никуда, засияли радужными переливами жемчужного перламутра.

– Смотри, Мэт, как красиво! – и на лице Бетти в первый раз за утро засветилась радостная улыбка.

– Погоди, Бетти! – Мэтью поднял голову и внимательно осмотрел корявый ствол дуба. – Там сверху должен был лежать колчан со стрелами, Бетти. Помнишь, мы еще придумали, как украсить его тиснением и звездчатыми заклепками?