– Посмотрите на Алешу. Такой большой парень, а делает в штаны, как маленький. Тебе разве не стыдно, Алеша?

…Именно с этого эпизода я начала свой разговор с Элис Уайрен, заведующей кафедрой дошкольного воспитания Мичиганского университета. Элис закрыла лицо руками.

– О Боже! – воскликнула она после паузы. – Бедный малыш! Надеюсь, эту женщину сразу же уволили?

Впрочем, я пришла в центр не для того, чтобы обсуждать особенности отечественной системы дошкольных учреждений. Мне было интересно сопоставить свои впечатления об американских детских центрах с их принципами. Однако я тут же себя поправила: а есть ли общие принципы, если нет единой системы организации?

– Конечно, есть, – заверила меня Элис. – Воспитатели ведь учатся, получают licenses (лицензии), дающие им право на работу. Вот там, во время учебы, они и приобретают вместе со знаниями представления о принципах.

Главный из них – self-esteem. Воспитатель обязан создать у ребенка стойкое уважение к себе самому. Он не должен опасаться перехвалить воспитанника – все равно за что, лишь бы тот был хорош хоть в чем-то. Второй принцип – атмосфера безопасности. У ребенка должно быть стойкое чувство, что ему ничего не грозит. И он должен быть уверен, что может делать все, что захочет, кроме, разумеется, того, что вредит другим. Отнимает игрушку, дерется, плюется? Нет, этого делать нельзя. Наш третий принцип, – продолжала Элис Уайрен, – не создавать чувства вины. Это очень плохой путь воспитания – укорять, подчеркивать дурные стороны, стыдить. Ну, что-то вроде того, что вы мне рассказали об этой ужасной воспитательнице. Кстати, вы мне не ответили, ее сразу уволили или она еще какое-то время работала?

– Не знаю, – сказала я нехотя. И отвела глаза в сторону. Потому что и сейчас, несколько лет спустя, все еще вижу Марину Федоровну за забором детского сада рядом с моим домом.

– Вы знаете, наш Толик в Петербурге не вылезал из двоек, троек, а здесь сплошные «a» и «b», – с умилением говорила мне одна мама, недавно приехавшая с сыном в Чикаго. Я слышала это много раз: бывшие двоечники, переместившись из России в США, чудесным образом становились здесь отличниками. Объяснение этому феномену лежит на поверхности: уровень требований в американской школе ниже, чем в российской. Да и сами программы значительно сокращены. Как пишет Йел Ричмонд, «американские школьники отстают от российских на два-три года в математике и естественно-научных знаниях; они также хуже знают литературу и историю».

Ирвин Уайл, профессор русской литературы СевероЗападного университета, в конце 1980-х увлекался соревнованиями школьников Америки и России в телестудии. Привозил своих младших соотечественников в Москву и приглашал юных москвичей в Чикаго. Они скрещивали клинки своих познаний в различных конкурсах, викторинах. Ирвин вспоминает, что россияне неизменно побеждали своих заокеанских ровесников. Правда, не знаю, повторился ли бы этот результат, возобнови профессор Уайл эти конкурсы сегодня. Не потому что уровень знаний у американских детей поднялся, а потому что снизился у наших.

«Молодое поколение весьма искушено по части потребления: они отлично знают, что по чем и что именно им нужно купить. Но ребята из этого поколения малограмотны. Не в силах обнаружить Вьетнам на карте мира. Или на вопрос, когда же все-таки была в США война Севера и Юга, ошибаются лет на пятьдесят», – писал американский журнал «Business Week».

Я была потрясена, когда узнала, что от 13 до 15 % выпускников чикагских школ не умеют читать и писать: только расписываются и немного считают. Конечно, это в основном дети из бедных негритянских районов, где-нибудь за 80-й стрит. Они учатся в публичных (государственных), то есть бесплатных школах. В этих комьюнити всегда дефицит учителей, а у тех, что есть, не хватает подчас ни знаний, ни умений. Далеко не в каждой такой школе хватает компьютеров. Да и сами здания требуют ремонта, а у городских властей, как правило, денег на это нет.

Конечно, в частных школах учат лучше, и здания там в порядке, и с современной обучающей техникой проблем нет. Но все равно даже и там – как пожаловались мне знакомые родители, вполне состоятельные американцы – учителя занимаются в основном с хорошими учениками, на слабых же обращают мало внимания.

– Да, – подтверждает мне этот факт молодой учитель Гордон Бардос, – неуспевающим в школе действительно уделяется меньше внимания. Но ведь условия в классе создаются для всех учеников равные. Только при этом одни пользуются ими сполна и прогрессируют в учебе, среди них сильно развита конкуренция. А другие не могут держать этот уровень. Или не хотят. Ну и не надо. Не всем же поступать в Гарвард. Зачем же учителю тратить на них лишнее время? Главное, чтобы они не чувствовали себя неудачниками. Учителю надо постараться помочь им выбрать себе специальность, не требующую большого уровня образования.

Однако Рут Хит, директор школы в небольшом городке Коламбия, штат Мэриленд, придерживается несколько иной точки зрения:

– Сегодня высокие технологии настолько широко вошли в производство, а само это производство так усложнилось, что даже на самых низких его уровнях от работников требуется довольно большой запас знаний. У наших выпускников в среднем его недостаточно. Так что проблема остается. Однако решить ее – отнюдь не значит просто нагрузить школьников большим объемом знаний. Все равно их не хватит надолго: мир развивается стремительно. Поэтому главная задача учителя – воспитать из ученика life long learner (ученика на всю жизнь).

– Как же такую потребность в постоянном обучении можно воспитать? – спрашиваю я.

– Только одним способом – сделать учебный процесс увлекательным.

Рут Хит приглашает меня в третий класс на урок по предмету science (основы научных знаний). Вместо парт – столы, рядом – пластмассовые ящички, на каждом имя владельца. Из них он берет учебники, книги, тетради и все, что относится к предмету. Потом, когда занятия закончатся, ученик поставит свой ящик на полку. Очень удобно, не надо таскать все это домой.

Столы составлены по четыре: два на два. За каждым – ученик. Все вместе – команда. Каждой такой команде дается общее задание. Они углубляются в ее решение. Обсуждают, спорят. Каждый подкидывает свои соображения. Рут объясняет, что каждая группа подбирается по более-менее равным способностям. Меня это удивляет: сильные могли бы быть примером для слабых, а последние могли бы подтягиваться к первым. Но у Рут своя логика:

– Нет, сильным это было бы скучно, а слабым – обидно. А наша задача не создавать ни у кого комплексов неполноценности, дать им шанс максимально проявить себя, каждому – на своем уровне.

Учитель время от времени обходит четверки, наблюдает за работой. Я то и дело слышу: «хорошая работа», «очень успешная работа»…

У каждой школы свои программы, свои предметы. Например, в одном расписании я увидела такую дисциплину: Packing skill (искусство паковать – чемоданы, коробки, старые вещи), в другом – Band (игра на струнных инструментах).

Из дисциплин, которые я часто встречаю в школьных расписаниях, больше всего мне нравятся две: Sexual education (сексуальное просвещение) и Communication (искусство общения).

Американские дети взрослеют с таким же ускорением, как и наши. К тому же они учатся в школе на год дольше. Так что сексуальная жизнь для многих начинается еще в старших классах. Когда Институт Гэллапа опросил учителей и родителей, считают ли они необходимым давать ученикам сексуальное просвещение, выяснилось, что преподаватели более прогрессивны, чем мамы и папы. «За» проголосовало 80 % родителей и 90 % учителей. Вот почему предмет этот преподается в каждой школе, а также во многих колледжах и университетах.

Программы, как здесь и положено, у всех разные. Где-то упирают на физиологию и способы контрацепции.

Где-то больше внимания уделяют самим отношениям между молодыми людьми разного пола. Мне не привелось побывать на самих занятиях. Но я несколько раз видела яркие брошюрки «Правила сексуального этикета». Для девушек и для юношей отдельно. Приведу здесь дословно мужской вариант. Это рекомендации, как молодому человеку надо вести себя в интимной сфере: