– Знаете, судья, эта дверь открывается в обе стороны. У меня тоже есть способы выразить свое несогласие с тем, как вы ведете дела.

Куигби надменно выпрямился:

– Вы смеете угрожать мне жалобой?! Думаю, вам лучше немедленно покинуть мой дом.

Кейд не сдвинулся с места.

– Я предпочел бы обойтись без подачи официальных жалоб. Именно поэтому я к вам и пришел. Я хочу, чтобы мы пришли к взаимопониманию и чтобы вы обещали мне впредь карать преступников, невзирая на цвет кожи их жертв.

– Меня бы не назначили на эту должность, если бы не сочли достаточно мудрым и компетентным, чтобы судить людей.

– А меня не назначили бы на мою должность, если бы не рассчитывали, что я буду ловить преступников, чтобы вы их судили.

– Если приговоры, которые я выношу, не находят вашего одобрения, Рэмзи, то это, черт возьми, ваши проблемы, а не мои.

Кейд понял, что зря потерял время. Куигби явно уже все для себя решил, и переубедить его невозможно, сколько ни старайся. Подать на него жалобу? Но это скорее всего не поможет и только еще больше все осложнит. И дело вовсе не в том, что у судьи сложилось предвзятое мнение обо всех агентах по делам индейцев – просто ему не по вкусу именно он, Кейд. Так что впредь надо будет передавать своих арестованных агенту из другого округа, чтобы их судил другой судья. Пусть это будет выглядеть так, будто он не выполняет свою работу, но это все же главное, что преступления, совершенные против индейцев, теперь не останутся безнаказанными. Он встал:

– Вижу, судья, что с вами невозможно вести дела.

– Имейте в виду, Рэмзи: я не забуду этого разговора.

«И я тоже», – вертелось на языке у Кейда, но он промолчал.

Что ж, он попытался образумить этого человека, потерпел неудачу и теперь будет искать правосудие в других местах. Он хотел было спросить, что Куигби собирается делать с Бэллардом, но потом решил, что не стоит. Ему не хотелось больше думать ни о чем, кроме Сэм. Она ждала его, и он поспешил к ней.

Они были вместе почти две недели и за это время сблизились и лучше узнали друг друга. Сэм еще больше полюбила Кейда за его сочувствие к индейцам, особенно к детям и старикам.

Они посетили несколько резерваций.

Особенно Сэм была рада тому, что снова побывала у канза. Сначала те не поняли, почему она приехала с Буйным Духом, но Кейд быстро объяснил им, что Селеста на самом деле не Селеста, а Сэм, и что теперь она все знает и они друзья. Все это было очень запутанно, но белая женщина понравилась канза еще в первый раз, она тогда вела себя смело и мужественно, и они были рады увидеть ее снова.

Увидев Храброго Орла, Сэм добродушно пожурила его за то, как с ней обращались, когда сняли с поезда, а он заметил ей, что ни от кого не слышал такой неописуемой брани.

– Некоторые слова белого человека я предпочитаю не знать, – сказал он, скорчив гримасу.

Они извинились друг перед другом за все прошлые обиды, и к тому времени когда Кейд собрался уезжать, Сэм знала, что Храбрый Орел стал и ее другом.

– Если когда-нибудь я тебе понадоблюсь, достаточно послать мне телеграмму, – сказал он ей.

– Телеграмму? Но куда?

– Мой народ все время слушает провода белого человека. Мы знаем, какие звуки издают слова, когда летят по воздуху, и твое послание дойдет до меня. Спроси Буйного Духа – он подтвердит, что может найти меня в любое время.

Пребывание Кейда и Сэм у канза оказалось недолгим – Кейду потребовалось выехать на индейскую территорию. Пришло известие о том, что припасы, предназначенные для индейцев, живущих в другой резервации, опять украдены бандитами. Кейд сказал себе, что поймает этих ублюдков, но не станет передавать их судье Куигби, а позаботится о том, чтобы их судили в другом округе.

В последний перед отъездом вечер Кейд и Сэм, стараясь не привлекать к себе внимания, въехали в Эбилин и сняли комнату в одной из самых маленьких гостиниц. Сэм поднялась в номер по черной лестнице. В конце концов, ее здесь многие знали, и она не хотела, чтобы о ней пошли сплетни, тем более что она сказала Лайману, что уезжает в Ливенуорт, к старой подруге. Нельзя, чтобы ее видели в гостинице вдвоем с мужчиной.

После ночи, полной страсти, которую, казалось, они никогда не утолят, Сэм и Кейд лежали, тесно прижавшись и наслаждаясь близостью друг друга.

– Если бы ты знала, как мне не хочется уезжать от тебя, Сэм, – сказал он после долгого молчания. – И оставлять тебя здесь, в Эбилине. Это опасное место. Я уже рассказывал тебе о маленьком внуке судьи Куигби, убитом шальной пулей.

Да, Сэм знала об этой трагедии и всем сердцем сочувствовала Мириам Эпплби. Однажды она видела ее на улице, но не подошла поздороваться, боясь, что бедная женщина узнает ее и начнет уговаривать провести спиритический сеанс.

– Может быть, ты переедешь в какой-нибудь другой город? Я тебя провожу.

– Нет, Кейд. Здесь я зарабатываю хорошие деньги.

– Разве деньги так для тебя важны?

– Деньги важны тогда, когда у тебя их нет. Бедность делает человека слабым, уязвимым. Я это знаю, потому что сама была нищей. И не допущу, чтобы это повторилось.

Кейд мгновение помедлил, потом заговорил снова:

– Я говорил, что не могу тебе ничего обещать, Сэм, но ты мне дорога, да ты и сама это знаешь. Я надеюсь, что когда-нибудь мы оба захотим остепениться. А до тех пор мне бы хотелось, чтобы ты жила в каком-нибудь тихом, безопасном месте и мне не приходилось бы так о тебе беспокоиться.

Стало быть, он уверен, что она будет смиренно ждать, пока он соблаговолит решить, хочет он на ней жениться или нет? Какова наглость! Но вслух Сэм не сказала ничего. Она помнила, чему ее учила Белл: держи свои чувства при себе, а то другой игрок поймет, что у тебя за карты, и получит преимущество. Это золотое правило годилось и для той игры, в которую играли они с Кейдом, игры, ставкой в которой было ее сердце.

Кейд прервал молчание:

– Если у тебя мало денег, я могу тебе помочь.

Она взвилась:

– Ты что, вообразил, что я буду твоей fills de jole?[2]

– А что это такое?

Сэм вскочила с кровати и начала яростно натягивать на себя одежду.

– Во Франции такую женщину называют fille de joie, в Мексике – puta, здесь – продажная голубка, или ситцевая королева. Названия разные, но смысл один. Шлюха. Проститутка. Да я скорее сгорю в аду, чем пойду на содержание к мужчине. – Она бросила на него испепеляющий взгляд. – Да и кто ты такой, чтобы предлагать мне деньги? Ты говорил мне, что получаешь сто двадцать пять долларов в месяц, а я могу заработать столько за одну самую удачную игру.

Тут она немного преувеличила, но ему незачем это знать.

– Заработать шулерством?

– Да будет тебе известно, что я никогда не жульничаю, если против меня играют честно, и очищаю карманы противника, только когда вижу, что он сам пытается меня обмануть. И тогда, клянусь Богом, меня не мучает совесть.

Кейд понял, что еще немного – и они наговорят друг другу такого, о чем потом сильно пожалеют. Он молча встал с кровати и принялся одеваться. Закончив, он застегнул на бедрах пояс с пистолетами, взял шляпу и двинулся к двери.

– Думаю, ты найдешь выход сама, – холодно сказал он.

– И вернусь туда, где меня ждут, – в «Счастливый олень». По крайней мере там мне не надо извиняться за то, что я такая, какая есть.

Кейд открыл дверь, но на пороге остановился и обернулся. В кошачьих глазах, которые он так любил, в их золотисто-зеленой глубине горели красноватые огоньки; блестящие серебряные волосы Сэм в беспорядке рассыпались по плечам, щеки раскраснелись – но не от страсти, а от бешеной ярости.

– Я думал, что нам надо подольше побыть вместе, но теперь я так не считаю. Береги себя, Сэм.

И он вышел.

Сэм, сдерживая слезы, спустилась по черной лестнице. Она любит его, любит без памяти, но она никогда не пожертвует своей независимостью! И сейчас она пойдет туда, где может быть самой собой…