– Вы очень добры и терпеливы: большинство людей находят предлог избавиться от общества моего отца гораздо раньше.

– О, я не имела в виду ничего такого…

Губы Мириам дрогнули в еще одном слабом подобии улыбки. Предупреждая возможные объяснения, она подняла руку:

– Прошу вас, не надо. Я знаю, какое впечатление он производит. Знаю и то, как и все вокруг, что ему очень хочется найти мне мужа, чтобы у Томми снова была настоящая семья. Все это неприятно, но тут уж ничего не поделаешь.

– Просто он вас любит и желает видеть счастливой, – предприняла Сэм неуклюжую попытку поднять настроение Мириам.

– Я не смогу быть счастливой, пока снова не увижу своего Томаса. И я его увижу. Очень скоро.

Сэм подумала было с испугом, уж не собирается ли Мириам совершить самоубийство, но, услышав следующие слова своей попутчицы, успокоилась.

– Мне необходимо поговорить с ним, чтобы он помог мне и сказал, что делать. Отец считает меня сумасшедшей. И это одна из причин, по которой он принял назначение и поехал в такую даль. Он хотел разлучить меня с моими друзьями, которые, как и я, верят в спиритизм.

– Я немного знакома с тем, о чем вы говорите, – вставила Сэм. Она хотела объяснить, что Мириам только зря потеряет время, что спиритизм – это шарлатанство, но та вдруг словно ожила.

– О, расскажите мне! – страстно проговорила она, подаваясь вперед и понизив голос, чтобы не услышал отец. – Вы когда-нибудь были на сеансе?

– Да, я…

– Вы пытались вступить в контакт с умершими, которых вы любили? – взволнованно спросила Мириам.

Сэм смущенно заерзала, жалея, что ввязалась в такой разговор.

– Нет, я помогала, и…

– О Господи. – Мириам поднесла руку к горлу. – Как же я раньше не догадалась? В вас чувствуется что-то такое, какая-то особая аура… Вы должны мне все рассказать! Вы последовательница мисс Хейден? Уверена, вы о ней слышали. Она американский медиум и поехала в Европу, чтобы основать там спиритические кружки. Насколько я знаю, ей это прекрасно удалось.

На лице Томми, услышавшего, что мать говорит на тему, которую так не одобряет его дедушка, появилось испуганное выражение; он поспешно взял свою тарелку и отправился туда, где сидел судья Куигби. Сэм стало жаль мальчика. Мириам Эпплби между тем просто преобразилась, казалось, ее озаряет какой-то внутренний огонь. Только что тихая и невыразительная, она вдруг стала живой и энергичной, увлекшись речью в защиту своей вновь обретенной религии.

– Спиритизм распространяется все шире и шире. О нем говорят все. Я старалась узнать о нем как можно больше, а когда встретила семью Фокс, начала участвовать в сеансах сама. Вы, разумеется, слышали о Фоксах.

– Нет, я…

– С тех пор прошло уже немало времени, но люди и теперь рассказывают, как Фоксы переехали в дом в Хайд-свилле и вдруг обнаружили, что могут общаться с духом человека, которого там убили. Конечно, любопытные не дали им житья, и им пришлось уехать. Они поселились в Рочестере, и миссис Фокс дает спиритические сеансы. Она провела два и для меня и, хотя Томас не появился, сказала, что ощущение его присутствия было очень сильным, так что он наверняка пытался пробиться ко мне. Это может занять некоторое время, но я не прекращу попытки. А как вы? – продолжала Мириам, не переводя дыхания. – Вам часто удавалось пробиться в потусторонний мир?

Сэм почувствовала себя в ловушке. Совершенно очевидно, что спиритизм – единственное, кроме сына, что есть в жизни Мириам Эпплби, что имеет для нее значение и скрашивает ее безрадостное существование. А раз так, то нельзя отнимать у несчастной женщины ее игрушку.

Сэм подумала, что потом, наверное, станет себя корить, но не все ли равно? Скорее всего она никогда больше не увидит Мириам, и что плохого, если ее маленькая ложь поможет бедняжке хоть ненадолго почувствовать себя счастливой? И она поведала об устроенном для маркизы Эглантины сеансе, сказав при этом, что медиумом была сама.

Закончив свое расцвеченное подробностями повествование, Сэм засомневалась: а не перегнула ли она палку? Мириам смотрела на нее, сузив глаза и сжав губы, и Сэм стало не по себе: а вдруг она сразу ее раскусила и сейчас закричит и назовет ее обманщицей?

Взяв свою сумочку, Сэм пробормотала:

– Мне пора возвращаться к себе в вагон. «Пожалуй, я все-таки не создана для того, чтобы играть несвойственную мне роль, – подумала она. – Вечно забываю об осторожности, увлекаюсь, и меня заносит куда-то не туда».

Замершая словно статуя Мириам шумно выдохнула.

– Сделайте это для меня, – сказала она молящим голосом. – У нас отдельный вагон. Я уговорю отца, он мне разрешит, я…

– Мириам!

Сэм и Мириам повернулись и увидели стоящего рядом судью Куигби. Мужчина, к которому он пересел, сумел отделаться от докучливого собеседника, и Куигби, от нечего делать прислушавшись к разговору, который вела его дочь, понял, о чем идет речь. Он вперил в Сэм грозный, обвиняющий взгляд:

– Не надейтесь, что вам удастся завладеть деньгами моей дочери, вы, шарлатанка! Я знаю таких, как вы: вы набрасываетесь на тех, у кого кто-то умер, как черви на покойника. Если мне когда-нибудь доведется слушать ваше дело, то я уж постараюсь подыскать закон, чтобы вас повесить.

– Отец, нет…

Судья обернулся к Мириам; лицо его побагровело от ярости, ноздри раздувались, а грудь вздымалась и опускалась так сильно, что Сэм испугалась, как бы его не хватил удар.

– Когда ты наконец бросишь всю эту чушь? Неужели ты не понимаешь, что подобная дребедень отпугивает от тебя мужчин? Как ты собираешься искать себе мужа? Отца для Томми? Подумай о ком-нибудь, кроме себя самой, Мириам! Томас умер и похоронен, и тебе этого не изменить. А теперь пошли. Я не позволю тебе и дальше выставлять себя дурой.

Бросив последний испепеляющий взгляд на Сэм, он схватил дочь за руку и выволок ее из вагона-ресторана. Томми, понурив голову, плелся сзади. Даже сейчас, в пять лет, ему было стыдно, что люди откровенно палят глаза на его семью.

Сэм, осознав, что теперь в центре внимания осталась она, тоже поспешно вышла. Пробираясь к своему вагону по раскачивающемуся из стороны в сторону поезду, то и дело хватаясь за что-то, чтобы не упасть, она размышляла о том, что, пожалуй, будет рада, когда это путешествие закончится.

Боже, до чего она докатилась! Устраивает азартную игру в своем вагоне, учится уловкам карточного шулера, а теперь вдобавок ко всему прочему еще и навлекла на себя гнев окружного судьи, солгав, чтобы доставить удовольствие его дочери!

Конечно, участь, ожидающая ее в форте Ливенуорт, не назовешь счастливой, но с нее достаточно приключений – за последние несколько месяцев она пережила их столько, что хватит на всю оставшуюся жизнь. Отныне, даже если ей придется до конца дней своих притворяться Селестой де Манка, она будет вести размеренное, скучное существование.

Господи милостивый, хоть бы ничего больше не случилось, пока она не доедет до места!

Храбрый Орел спешно разыскал Кейда, чтобы сообщить ему содержание письма, которое он тайком прочел в комнате Бэлларда.

– Теперь нам известно, когда именно приезжает его женщина. Остается только решить, в каком месте лучше всего остановить поезд и похитить ее, – удовлетворенно сказал индеец.

Кейд знал, что из Канзас-Сити Селеста де Манка поедет вдоль Двухмильного ручья до остановки под названием «Перекресток Нормойла». Бэллард, разумеется, приедет встречать ее, но вряд ли он отважится отправиться один, особенно после сообщений о набегах шайеннов на поселения на реке Соломон, что на северных равнинах. Вообще-то каждый раз, когда разносилась весть о нападениях индейцев, обстановка крайне усложнялась, спешно предпринимались различные меры предосторожности, так что для успешного похищения нужно будет атаковать поезд до того, как он подойдет слишком близко к ожидающим его солдатам.

Объяснив все это Храброму Орлу, Кейд пришел к окончательному решению.

– Мы нападем, когда поезд замедлит ход на том небольшом подъеме, что находится за пять миль до Перекрестка Нормойла, – сказал он. – На этом маршруте всегда мало вагонов и совсем немного пассажиров, так что нам не придется долго разыскивать эту самую Селесту. Кроме того, все произойдет так близко от остановки, что, сходя с поезда, все пассажиры по-прежнему будут биться в истерике и вопить, что видели, как белую женщину увели с собой индейцы.