А тем временем обстоятельства стали складываться не в пользу Бухарина. Он и раньше сознавал, что Сталин ведет хитроумную игру, и его презрение к нему начало перерастать в ненависть.

Силы в партии поляризовались, но вопроса о смещении Сталина Бухарин себе даже не задавал. Недаром одна дама, знавшая его еще по эмиграции, вспоминала, что он был «похож на святого». Его вера в идеалы партии коммунистов как самой передовой силы эпохи была такой же незыблемой, как когда-то вера в мировую революцию. Он предпочел скрывать перед всем миром раскол в партии, молчать о нем, «чтобы не лишать пролетариев всего мира их единственного идеала».

Кроме того, на XIV съезде в декабре 1925 года партия сменила имя, превратившись из РКП(б) в ВКП(б). Провозглашенные ею цели совпадали с теми, которые ставил перед собой Бухарин. Он поверил ей и потому был готов пожертвовать ради нее и высокими постами, и своим добрым именем, и даже жизнью.

Нет, он еще боролся, призывал вернуться к «ленинским принципам». Но теперь вместо пророка он стал чуть ли не дьяволом номер один, «исказителем» учения.

Он еще мог уехать за границу. И не воспользовался предоставленной ему свободой выбора: в 1936 году он побывал в Париже, но вернулся, хотя его уговаривали остаться. Вернулся, потому что верил, что партия – это не Сталин, что еще придет «новое, молодое и честное поколение», как говорил он сам в своем тайном последнем слове, прося жену выучить его наизусть. Он лишился своих постов и в стране, и в Коминтерне, наконец, был исключен из партии и предан суду. Его обвиняли в попытках расколоть партию, в предательстве и шпионаже. На него наперебой клеветали его бывшие друзья и соратники. Насилие, которое этот выдающийся теоретик коммунизма считал необходимым условием для выработки «коммунистического человека», было наконец применено и к нему самому. На практике.

14 марта 1938 года его расстреляли.

Генрих Григорьевич Ягода (1891– 1938) с 1920 года стал членом президиума ВЧК, с 1924 года – заместителем председателя ОГПУ. Под его руководством строились величайшие объекты эпохи, на которых использовался рабский труд десятков миллионов заключенных, и создавалась бесчеловечная машина планомерного ареста и уничтожения людей с тем, чтобы к необходимому сроку на место погибших от непосильного труда встали новые тысячи заключенных. В 1935 году ему, первому в стране, присвоили специальное звание генерального комиссара государственной безопасности, приравненное к воинскому званию Маршала Советского Союза. В 1936 году его назначили наркомом внутренних дел СССР.

Тогда же он получил квартиру в Кремле, что в неофициальной иерархии поощрений свидетельствовало о высшей степени отличия. Уже поговаривали о вероятном избрании его в состав Политбюро.

В ожидании этого события генеральный комиссар государственной безопасности спешил украсить фасад возглавляемого им ведомства, придать ему еще больше величия и блеска.

Г.Г. Ягода

«Легкомыслие, проявляемое Ягодой в эти месяцы, доходило до смешного, – вспоминал один из его подчиненных. – Он увлекся переодеванием сотрудников НКВД в новую форму с золотыми и серебряными галунами и одновременно работал над уставом, регламентирующим правила поведения и этикета энкаведистов. Только что введя в своем ведомстве новую форму, он не успокоился на этом и решил ввести суперформу для высших чинов НКВД: белый габардиновый китель с золотым шитьем, голубые брюки и лакированные ботинки. Поскольку лакированная кожа в СССР не изготовлялась, Ягода приказал выписать ее из-за границы. Главным украшением этой суперформы должен был стать небольшой позолоченный кортик наподобие того, какой носили до революции офицеры военно-морского флота».

Генрих Ягода распорядился, чтобы смена караулов происходила на виду у публики, под музыку, как это было принято в царской лейб-гвардии. Была сформирована особая курсантская рота, куда подбирали парней двухметрового роста и богатырской силы.

Ягода стал изучать царские уставы и, подражая им, издал ряд приказов, относившихся к правилам поведения сотрудников и взаимоотношениям между подчиненными и вышестоящими.

Генрих Ягода наслаждался властью, как гурман изысканными яствами.

По свидетельству А. Орлова, работавшего в то время в аппарате наркома, «Ягода не только не предвидел, что произойдет с ним в ближайшее время, напротив, он никогда не чувствовал себя так уверенно, как тогда, летом 1936 года... Не знаю, как себя чувствовали в подобных ситуациях старые лисы Фуше или Макиавелли. Предвидели ли они грозу, которая сгущалась над их головами, чтобы смести их через немногие месяцы? Зато мне хорошо известно, что Ягода, встречавшийся со Сталиным каждый день, не мог прочесть в его глазах ничего такого, что давало бы основание для тревоги».

И уж тем более не мог нарком предположить скорую перемену в своей судьбе, когда Сталин отправился на летний отдых в Сочи. Фактическим заместителем Сталина по партии в Москве на этот раз оставался Лазарь Каганович – давний недоброжелатель слишком уж быстро выдвигающегося наркома.

Вечером 25 сентября 1936 года Кагановичу принесли телеграмму, адресованную ему и другим членам Политбюро. Телеграмма была подписана Сталиным и Ждановым. В ней говорилось:

«Считаем абсолютно необходимым и срочным делом назначение т. Ежова на пост наркомвнудела. Ягода явным образом оказался не на высоте своей задачи в деле разоблачения троцкистско-зиновьевского блока. ОГПУ опоздало в этом деле на 4 года. Об этом говорят все партработники и большинство областных представителей Наркомвнудела. Замом Ежова в Наркомвнуделе можно оставить Агранова».

Ягоду отстранили от руководства НКВД и назначили наркомом связи.

Генрих Ягода был потрясен. И не только потому, что новая его должность по объему властных полномочий и месту в государственной иерархии не шла ни в какое сравнение с предыдущей. И даже не потому, что это означало конец надеждам на политическую карьеру (нарком связи – совсем не та должность, с которой позволительно мечтать о членстве в Политбюро). Более всего Генриха Ягоду озадачил тот факт, что на новом посту ему предстояло сменить Алексея Ивановича Рыкова. Это было скверным предзнаменованием. Руководящее место в Наркомате связи оказалось для Рыкова лишь кратковременной остановкой на пути дальнейшего падения. Его имя уже прозвучало на процессе шестнадцати обвиняемых во главе с Зиновьевым и Каменевым.

29 января 1937 года ЦИК СССР принял решение о переводе генерального комиссара государственной безопасности Г.Г. Ягоды в запас. Это был второй удар, означавший отрешение от власти.

3 апреля 1937 года за ним пришли люди в форме, которую некогда сам же Ягода и ввел своим приказом, предъявили ордер на арест, вежливо предложили пройти в машину. Быть может, как никто другой, бывший руководитель НКВД почувствовал: жизнь кончена. По иронии судьбы именно он приложил столько стараний, чтобы ни один, оказавшийся там, уже никогда не вырвался на свободу. И вот теперь ему самому предстояло пройти этот путь обреченных.

Нет и теперь уже, видимо, никогда не будет бесспорных свидетельств событий, происходивших в камере, куда поместили Генриха Ягоду. Есть лишь воспоминания А. Орлова, за абсолютную достоверность которых, впрочем, поручиться нельзя:

«Ягода был так потрясен арестом, что напоминал укрощенного зверя, который никак не может привыкнуть к клетке. Он безостановочно мерил шагами пол своей камеры, потерял способность спать и не мог есть. Когда же новому наркому внутренних дел Ежову донесли, что Ягода разговаривает сам с собой, тот встревожился и послал к нему врача».

Далее Орлов сообщает о том, что Ежов подослал в камеру к Ягоде начальника иностранного отдела НКВД Слуцкого. Последний был одним из немногих бывших сотрудников Ягоды, которые к тому времени еще не были арестованы Ежовым. Ягода обрадовался приходу Слуцкого – с ним его связывали многолетние не только служебные, но и дружеские отношения.