Но в это время раздался страшный треск. Юрок подпрыгнул от восторга. Тарас и не думал отступать. Подпилив сосну, на которой висели две спиленные раньше, он свалил на них стоящее поодаль дерево. Оно упало на сцепившиеся сосны и тяжестью своей увлекло их.

— Бойся! — крикнул Тарас торжествующе.

А старичку сказал:

— А ты говоришь!

— Да-а, — закрутил тот остреньким войлочным колпачком, — башка тебе, значит, не зря дадена.

Во время обеда появился Леша Крутилин. Он бежал по тайге, прыгая через кочки, размахивал бумажкой.

— Телефонограмма! — кричал он зычным голосом. — Мартыненко за вчерашний день свалил 50 кубометров.

Бригвадзе бросил ложку. Смуглое лицо налилось горячей кровью.

— Пошли, ребята! — крикнул он, срываясь с места.

За ним побежали лесорубы из его звена. Бросились было и ковылкинцы, но Тарас удержал их.

— Дай-ка телефонограмму.

Внимательно прочел торопливые Лешины строчки. Потом спокойно сказал своим ребятам:

— Все правильно. Ешьте поплотнее. Заправляйтесь. Кубиков шестьдесят сегодня положить надо.

Марина долго ждала Тараса в своей будке. Приняв дежурство и проводив Женю, она привела в порядок рабочий стол и, не зажигая огня, села к столу. Огненное небо пылало над тайгой. Оранжевые отсветы проникали в избушку, окрашивая стены ее в теплый цвет зари.

Она сидела и думала о Тарасе. Наверное, он скажет ей сегодня о своей любви. Обязательно скажет. Слово — закон, говорили про Тараса. Он скажет о своей любви, и она должна ответить ясно и определенно. Зачем играть в прятки? Нет, все эти уловки, якобы присущие женщине, все эти мелкие хитрости не для нее и не для Тараса. Надо ответить ему честно и прямо. И она знала, что скажет: «У нас разные дороги, но это еще ничего не значит. Мне надо учиться, вам тоже. Не помешают ли нам наши чувства?» Он ответит: «Нет, не помешают» И тогда? Что наступит после его ответа, она еще не знала. Но одно ясно для нее: надо, чтобы в сердце и мыслях было чисто и светло.

А может быть, и не так. Может быть, все надо совсем наоборот. Ведь тогда, в юные годы, когда ее сравнивали с далекой звездой, тоже не было никакой ясности. Ничего определенного. И только через много лет она убедилась в постоянстве чувства, мимо которого высокомерно прошла.

Сейчас она чувствует одно, но в этом трудно признаться даже самой себе, — она любит Виталия Осиповича. Но имеет ли право на это? Ведь есть еще Женя, и есть Тарас.

Почему же он не идет? Надо поговорить с ним, как вот сейчас говорит сама с собой. А говорить другое она не сможет.

Но он не идет. Скоро восемь. В это время, лесорубы обычно уже бывают дома.

Она вышла из будки, прислушалась. Было тихо, если не считать извечного шума тайги, к которому привыкаешь так, что и не замечаешь его. Легкая, как облачко, тревога начала обволакивать сердце. И вдруг Марина поняла, что тревожится за одного Тараса. Что там случилось в лесу? Она растерялась от этой внезапно возникшей мысли.

Марина вспомнила, как впервые мысленно разговаривала с Виталием Осиповичем. Тогда все было проще. Она сразу определила свое отношение к нему. О любви не могло быть и речи. Он должен ждать свою невесту. Тогда она не разрешала себе любить. Это было трудно, но по-другому нельзя поступить.

Есть чувства, но есть и долг. И сила на стороне того, кто чувства не противопоставляет долгу.

Теперь все сложнее. Тарас ждал прямого ответа. Но чувства молчали, а долг предоставлял полную свободу сердцу, мыслям, поступкам. Чувство свободы становится в тягость, когда надо решать и не знаешь, что решить.

Значит, надо ждать. Если придет любовь, она откроет перед ней свое сердце широко и бездумно, как Женя. Так, кажется, будет лучше.

Придет Тарас, и она скажет ему все, что думает, и они вместе решат — как должно быть. Но что же он не идет?

Он ворвался, гремя сапогами, стремительный, торжествующий. Смуглое от таежного загара лицо пылало возбуждением.

Она поднялась навстречу, охваченная непонятным волнением.

— Что, Тарас, что? — спросила Марина одним дыханием.

Он сел, хлопнув большими ладонями по коленям. Шумно выдохнул:

— Устал. Хорошо!

В тайге послышались возбужденные, ликующие голоса. Они приближались, но Тарас не говорил того, чего ждала Марина весь день.

Люди шли из тайги шумящей толпой.

— Ну, что, Тарас? — спросила она опять. — Да скажите же скорее!

— Сейчас, — ответил он и всем телом повернулся к столу, где стоял телефон.

Тогда Марина поняла причину необычайного оживления Тараса, которое она второпях приняла на свой счет.

С шумом вошел Бригвадзе, за ним — Юрок, Панина и еще несколько человек, пока не заполнилась избушка.

Тарас заговорил. Наступила тишина.

— Иван Петрович! Говорю от всех лесорубов. Сегодня получили добрую весть от друга моего Мартыненко. Он вчера со своим звеном свалил пятьдесят кубометров. Что? Сколько я? В общем, ответили достойно. Тут учетчики все промерили и записали.

Повесив трубку, он сказал:

— Пошли, ребята!

И вышел последним, шумно попрощавшись с Мариной.

Марину сначала оскорбило такое невнимание. Она готовилась к свиданию, она советовалась со своим сердцем и знала, что он тоже ждал этого вечера. И вот что-то оказалось сильнее любви. Да была ли любовь? Скорее всего ничего не было. И напрасно ока мучила себя, готовясь к какому-то большому и очень важному разговору.

Она гуляла по дорожке около будки, маленькая, одинокая, под огромными соснами, которые равнодушно шумели. Конечно, Тарас не изменился, он остался тем же, что и был. Но сегодня он увлечен другим, что никогда не затмится никакими любовными туманами.

Поняв это, Марина почувствовала себя не такой уж маленькой и одинокой.

Звонил телефон, она разговаривала с Крошкой, с Клавой, принимала и отправляла машины и снова гуляла под соснами по гулкой лежневке, слушая, как звонит телефон, считая звонки. Если пять, — она заходила в будку и брала трубку.

Она делала все, что ей полагалось делать. И никогда никто, даже проницательная Крошка, не догадался бы, какое смятение царило в сердце самой неприступной из росомах.

Она ходила не торопясь мимо ярко освещенного прямоугольника двери — двадцать шагов туда, двадцать обратно. Потом перестала считать шаги и вдруг увидела далеко за поворотом огоньки машины. Они приближались, мелькая между сосен. Тогда она сообразила, что ушла от будки слишком далеко, и поспешила назад.

Она не опоздала. Машина только что остановилась на разъезде у диспетчерской. Шофер выглядывал в двери кабинки. Ослепленная лучами фар, Марина крикнула ему сквозь гул мотора:

— Свободно! На разъезде не ожидай! На прямую.

И сошла с дороги. Машина, звеня цепями, тяжело прошла мимо. Проводив ее взглядом, Марина резко повернулась и пошла в свою будку.

Там, на ее месте, за столом сидел Тарас. Она не удивилась. Тарас был в своем новом костюме, очень солидный и очень смущенный.

Он поднялся и отошел в сторону, давая девушке дорогу, но она не спешила на свое место, впервые забыв отметить в паутине графика ушедшую в лес машину.

— Я уезжаю, Марина Николаевна, — сообщил Тарас, — через час идет поезд.

— Так вы опоздаете, — сухо сказала Марина, поглядывая на часы. Стрелки показывали, кажется, два, но она тут же забыла — сколько. Вообще никакой ясности ни в чем не существовало.

— Но я не мог уехать, не увидев вас.

Она все еще стояла посреди комнаты. Тогда он подошел к ней и взял ее руку, чего до сих пор не осмеливался делать.

— Я должен сказать вам…

Она не убирала руки. Она знала, что сейчас он скажет то, что еще никто никогда ей не говорил. Но почему же он молчит? Марина не смела взглянуть в лицо Тараса и очень досадовала на свою непонятную нерешительность. Растерялась, как маленькая. Никогда еще такого не было.

Она заставила себя поднять голову и посмотреть в глаза Тараса.

— Марина Николаевна, — тихо и восторженно прошептал Тарас.