«На гроб старушки я дряхлеющей рукой…» На гроб старушки я дряхлеющей рукой Кладу венок цветов, — вниманье небольшое! В продаже терний нет, и нужно ль пред толпой, Не знающей ее, свидетельство такое? Те люди отошли, в которых ты жила; Ты так же, как и я, скончаться опоздала; Волна твоих людей давно уж отошла, Но гордо высилась в свой срок и сокрушала. Упала та волна пред юною волной И под нее ползет бессильными струями; В них — еле видный след той гордости былой, Что пенилась, гремя могучими кряжами. Никто, никто теперь у гроба твоего Твоей большой вины, твоих скорбей не знает, Я знаю, я один… Но этого всего Мне некому сказать… Никто не вопрошает. Года прошедшие — морских песков нанос! Злорадство устает, и клевета немеет; И нет свидетелей, чтоб вызвать на допрос, И, некого судить… А смерть — забвеньем веет! «Здравствуй, товарищ! Подай-ка мне руку…» Здравствуй, товарищ! Подай-ка мне руку. Что? Ты отдернул? Кажись, осерчал? Глянь на мою, — нет ей места в гостиной; Я, брат, недаром, кустарник сажал. Старый товарищ! Печальная встреча!.. Как искалечен ты жизнью, бедняк! Ну-ка, пожалуй в мой дом, горемыка… Что? Не желаешь? Не любо! Чудак! Выпьем с тобой… Как? И пить ты не хочешь? Просишь на выпивку на руки дать; Темное чувство в тебе шевельнулось?.. Что за причина, чтоб мне отказать? Гордость? Стыдливость? Сомнение? Злоба? Коль потолкуем — причину найду… Да не упрямься, мы юность помянем, Дочку увидишь мою… — «Не пойду». И отошел он по пыльной дороге, Денег он взял, не сказав ничего… Разных два мира в нас двух повстречались… Камнем бы бросить… Кому и в кого? «С моря сердитого в малый залив забежав…» С моря сердитого в малый залив забежав, В тихом спокойствии я очутился; Лодку свою между острых камней привязав, Слушая бурю, в раздумье забылся… Как хорошо, прекратив неоконченный спор, Мирно уйти из бурунов сомненья, Руки сложив, ни себе, ни другим не в укор, Тихо качаясь на зыби мышленья… «Меня в загробном мире знают…» Меня в загробном мире знают, Там много близких, там я — свой! Они, я знаю, ожидают… А ты и здесь, и там — чужой! «Ему нет места между нами,— Вольны умершие сказать,— Мы все, да, все, живем сердцами, А он? Ему где сердце взять? Ему здесь будет несподручно, Он слишком дерзок и умен; Жить в том, что осмеял он, — скучно, Он не захочет быть смешон. Все им поруганное — видеть, Что отрицал он — осязать, Без права лгать и ненавидеть В необходимости — молчать!» Ты предвкуси такую пытку: Жить вне злословья, вне витийств! Там не подрежет Парка нитку! Не может быть самоубийств! В неисправимости былого, Под гнетом страшного ярма, Ты, бедный, не промолвишь слова И там — не здесь — сойдешь с ума! «Вконец окружены туманом прежних дней…»
Вконец окружены туманом прежних дней, Все неподвижней мы, в желаньях тяжелей; Все уже горизонт, беззвучнее мечты, На все спускаются завесы и щиты… Глядишь в прошедшее, как в малое окно; Там все так явственно, там все озарено, Там светят тысячи таинственных огней; А тут — совсем темно и, что ни час, темней… Весь свет прошедшего как бы голубоват. Цвет взглядов юности! Давно погасший взгляд! И сам я освещен сиянием зари… Заря в свершившемся! Любуйся и смотри!.. Как ясно чувствую и как понятно мне, Что жизнь была полней в той светлой стороне! И что за даль видна за маленьким окном — В моем свершившемся, чарующем былом! Ведь я там был в свой час, но я не сознавал. И слышу ясно я — мне кто-то прошептал: «Молчи! Довольствуйся возможностью смотреть Но, чтоб туда пройти, ты должен умереть!» «Я помню ночь. Мы с ней сидели…» Я помню ночь. Мы с ней сидели. Вдруг — теплый дождь! В лучах луны Все капли в нем зазеленели, Струясь на землю с вышины. Зажглась заря. Вновь упадая, Все капли ярко разожглись И, в блеске утреннем пылая, Дождем рубинов пронеслись. Где эта ночь с ее значеньем? Где годы те? Где взять ee? И сам живу я под сомненьем: Остаток дней — не бытие… |
