«Сколько хороших мечтаний…» Сколько хороших мечтаний Люди убили во мне; Сколько сгубил я деяний Сам, по своей же вине… В жизни комедии, драмы, Оперы, фарс и балет Ставятся в общие рамы Повести множества лет… Я доигрался! Я — дома! Скромен, спокоен и прав,— Нож и пилу анатома С ветвью оливы связав! «Порой хотелось бы всех веяний весны…» Порой хотелось бы всех веяний весны И разноцветных искр чуть выпавшего снега, Мятущейся толпы, могильной тишины И тут же светлых снов спокойного ночлега! Хотелось бы, чтоб степь вокруг меня легла, Чтоб было все мертво и царственно молчанье, Но чтоб в степи река могучая текла, И в зарослях ее звучало трепетанье. Ущелий Терека и берегов Днепра, Парижской толчеи, безлюдья Иордана, Альпийских ледников живого серебра, И римских катакомб, и лилий Гулистана. Возможно это все, но каждое в свой срок На протяжениях великих расстояний, И надо ожидать и надо, чтоб ты мог Направить к ним пути своих земных скитаний,— Тогда как помыслов великим волшебством И полной мощностью всех сил воображенья Ты можешь все иметь в желании одном Здесь, подле, вкруг себя, сейчас, без промедленья! И ты в себе самом — владыка из владык, Родник таинственный — ты сам себе природа, И мир души твоей, как божий мир, велик, Но больше, шире в нем и счастье, и свобода… «Всегда, всегда несчастлив был я тем…» Всегда, всегда несчастлив был я тем, Что все те женщины, что близки мне бывали, Смеялись творчеству в стихах! Был дух их нем К тому, что мне мечтанья навевали. И ни в одной из них нимало, никогда Не мог я вызывать отзывчивых мечтаний… Не к ним я, радостный, спешил в тот час, когда Являлся новый стих счастливых сочетаний! Не к ним, не к ним с новинкой я спешил, С открытою, еще дрожавшею душою, И приносил цветок, что сам я опылил, Цветок, дымившийся невысохшей росою. «Ты часто так на снег глядела…» Ты часто так на снег глядела, Дитя архангельских снегов, Что мысль в очах обледенела И взгляд твой холодно суров, Беги! Направься к странам знойным, К морям, не смевшим замерзать: Они дыханием спокойным Принудят взгляд твой запылать. Тогда из новых сочетаний, Где юг и север в связь войдут, Возникнет мир очарований И в нем — кому-нибудь приют… «И вот сижу в саду моем тенистом…»
И вот сижу в саду моем тенистом И пред собой могу воспроизвесть, Как это будет в час, когда умру я, Как дрогнет всё, что пред глазами есть. Как полетят повсюду извещенья, Как потеряет голову семья, Как соберутся, вступят в разговоры, И как при них безмолвен буду я. Живые связи разлетятся прахом, Возникнут сразу всякие права, Начнется давность, народятся сроки, Среди сирот появится вдова, В тепло семьи дохнет мороз закона,— Быть может, сам я вызвал тот закон; Не должен он, не может ошибаться, Но и любить — никак не может он. И мне никто, никто не поручится,— Я видел сам, и не один пример: Как между близких, самых близких кровных, Вдруг проступал созревший лицемер… И это все, что здесь с такой любовью, С таким трудом успел я насадить, Ему спокойной, смелою рукою, Призвав закон, удастся сокрушить… «Шестидесятый раз снег прело мною тает…» Шестидесятый раз снег прело мною тает, И тихо льет тепло с лазурной вышины, И, если память мне вконец не изменяет, Я в детстве раза три не замечал весны,— Не замечал того, как мне дышалось чудно, Как мчались журавли и как цвела сирень Десятки лет прошли; их сосчитать нетрудно, Когда бы сосчитать не возбраняла лень! Не велико число! Но собранный годами Скарб жизни так велик, так много груза в нем, Что, если бы грузить — пришлось бы кораблями Водою отправлять, а не иным путем… Противоречия красот и безобразий, Громадный хлам скорбей, сомнений и обид, Воспоминания о прелестях Аспазий, Труды Сизифовы и муки Данаид, Мученья Тантала, обманы сына, брата, Порывы глупостей, подряд или вразброд; Б одних я шествовал на подвиг Герострата, В других примером мне являлся Дон-Кихот… Шестидесятый раз снег предо мною тает… Лазурна высь небес, в полях ручьи журчат… Как много жизнь людей всего, всего вмещает, И что же за число в две цифры — шестьдесят!.. |
