Он посмотрел на табло, на котором зажглась зеленая лампочка напротив рейса из Вены.

«Произвел посадку рейс компании „Аустрия эйр-лайнз“ из Вены. Встречающих просим пройти в левое крыло зала прилета», — объявил механический женский голос.

— Я могу заказать еще один кофе. Выкурить сигарету. Встать и уйти. — Максимов не отрываясь смотрел в глаза Карине. — Или спуститься вниз, изобразить радость и долго обнимать Леона и жать ручку Эрике. И отправиться к черту на рога с малознакомыми мне людьми. Которые уже один раз подставили меня под пули. Искать клад, без которого мне прекрасно жилось.

— Можно я скажу…

— Нет, — остановил ее Максимов. — Сейчас решаю я. Ты свой выбор сделаешь позже.

— И что же ты решил?

Максимов медленно затушил сигарету.

В первые дни дефолта магистрали Москвы вымерли, словно ГАИ провела облаву, а взяток не брала. Машины встали на прикол, потому что в баках не было горючки, а у владельцев — денег. Мало-помалу жизнь наладилась. И проспекты, улицы и переулки столицы наводнили автомобили всех марок и степеней свежести. Государственные мужи все никак не могли поделить портфели в правительстве. Синеглазые «членовозы» слуг народа сновали по городу, то и дело безнадежно увязая в медленно ползущем стальном потоке.

Максимов время от времени бросал взгляд в зеркальце заднего вида. И с каждым разом настроение его ухудшалось.

«А „хвост“ мы цапнули, — без особой радости констатировал он. — Интересно, за мной или за гостями? Профилактическое наблюдение за иностранцами или целенаправленная разработка? Вроде бы не должны. Навигатор обещал дать по рукам и прочим частям тела инициатору и отбить охоту совать нос куда не следует. Но в ФСБ не один „майор“ служит. Черт, чем быстрее мы слиняем из города, тем лучше».

Он перестроил машину в левый ряд, скатился с Бородинского моста. Остановился у светофора.

«Да, вот они, родные!»

В зеркальце мелькнуло отражение «ауди», спешно спрятавшейся за синим пикапом.

На заднем сиденье бойко болтали Карина с Эрикой. Леон, сидевший рядом с Максимовым, за всю дорогу выдавил лишь пару фраз. Все крутил на пальце свой арабский перстень.

— «Рэдиссон-Славянская». — Максимов указал на европейского вида отель, подавивший своим великолепием Киевский вокзал.

— Слишком шикарно для меня, — обронил Леон.

— Нет проблем. — Максимов указал рукой за площадь перед вокзалом. — Гостиница «Киевская». Минимум удобств, масса впечатлений. Имеешь возможность вкусить прелестей русской глубинки прямо в сердце столицы. Соглашайся, в Диснейленде аттракционы дороже стоят, а такого кайфа не гарантируют.

— Спасибо, не надо. — Леон сверкнул улыбкой. — Я по России уже попутешествовал. Представление имею. Номера в «Рэдиссон» уже оплачены.

— Кем? — против всех правил европейской вежливости спросил Максимов.

Леон кивнул на заднее сиденье.

— Газета ее папы купила эксклюзив на все материалы, что я сниму. Представительские расходы — за их счет.

— Вот как? — не скрыл удивление Максимов. Зажегся зеленый свет. Поток разбился надвое. Левый ряд вырулил через площадь к гостинице, правый пошел прямо по Дорогомиловской.

«Ауди» ушел на стоянку перед вокзалом, передав эстафету серенькому «форду».

Максимов помог вытащить вещи из багажника. Леон, кроме тяжелого баула, привез металлический чемодан с фотооборудованием.

— Леон, два часа на отдых вам хватит?

— А мы вовсе не устали, правда, Леон? — вступила Эрика.

Леон засопел, но кивнул. «Эк тебя окрутили», — отметил Максимов.

— В гостинице говорить о наших делах нежелательно. На Смоленской есть приличный бар. Тихо, лишних глаз и ушей не будет, я гарантирую. Итак, устраивайтесь и спускайтесь сюда.

— Максим, а может, в холле подождем? — Карина взяла его под руку и заглянула в глаза.

— Галчонок, ты что-то мерзкопакостное задумала. Колись.

— Ничего подобного. Просто ты посидишь на диванчике, а я прошвырнусь по магазинчикам.

Максимов окинул взглядом высотку. По его представлениям, дамское «прошвырнуться» по этому лабиринту европейского изобилия могло растянуться не на один день.

— Ну, Ма-акс! — Карина подергала его за руку.

— Час?

Сделав кислую мину, Карина кивнула.

— Ох, дикарь, — вздохнула она.

Носильщик уже уложил вещи гостей на тележку.

Максимов бросил прощальный взгляд на «форд». В машине сидели двое. Антенна была не стандартной, а предназначенной для УКВ-связи с базой.

«Идиоты непуганые», — беззлобно выругался Максимов.

На соседнем диванчике устроились две подружки. Вели себя скромно и тихо, что не мешало им красноречиво давать понять всем проходящим мимо мужчинам, какие услуги и за какую примерно цену они готовы оказать. Послав Максимову несколько призывных взглядов и получив отказ, девицы больше не приставали. Очевидно, с воспитанием работников секс-услуг в отеле дело было строго.

Подушки дивана тяжко вздохнули, приняв на себя тяжесть грузного тела.

Максимов через край газеты бросил взгляд на подсевшего мужчину представительского вида. Все у него и в нем соответствовало представлениям российской нищеты о богатом человеке. Уверенная, не скрываемая властность, хищная складка губ, твердый, цепкий взгляд. И то неуловимое, что появляется в человеке, имеющем солидный счет в швейцарском банке.

«Из бывших советских ответработников», — определил Максимов.

— Есть необходимость представляться? — глухим голосом спросил мужчина.

Необходимости такой не было. Максимов никогда не пренебрегал правилом: больше знаешь, крепче спишь. А как не навести справки о человеке, с чьей приемной дочерью ты спишь?

Отчим Карины, Ашот Михайлович Матоянц, происходил из семьи потомственных инженеров. Только не надо путать затурканных советским производством бледных личностей с ромбиком на лацкане серого пиджачка — с Инженером, окончившим Политех при царе-батюшке. Дед Матоянца был именно из тех, старорежимных, в пенсне, в форменной фуражке. Революцию не любил, но Днепрогэс строить помогал, здраво рассудив, что при любой власти свет в доме должен быть. И советская власть отнеслась к нему с поразительным для той поры здравомыслием.

В семье жила легенда, что товарищ Сталин, великий человековед, однажды поинтересовался у деда его политическими взглядами. «За кого вы, товарищ инженер, за Бухарина или, скажем, за Зиновьева с Каменевым?» Вопрос был сформулирован так, что вне зависимости от ответа продолжить строительство Беломорканала деду светило с кайлом, а не с логарифмической линейкой.

Дед ответил просто: «Я инженер, товарищ Сталин. Привык работать с двумя силами: кариатидами — теми, что разрушают конструкцию, и атлантами — теми, что ее удерживают. Если мне удастся усмирить кариатид и усилить атлантов, то мои постройки простоят десятилетия. Вот и все мои взгляды на государственное строительство». Товарищ Сталин обжег Матоянца взглядом рысьих глаз. Понравился ему ответ или нет, стало ясно позднее.

Как гласит еще одна легенда, на доносе, подложенном на стол Генсека самим Лаврентием Палычем, вождь собственноручно нацарапал резолюцию: «Атлантов не сажают». Понимай как хочешь.

Берия понял правильно. Матоянца-старшего не тронули, когда его сын, Михаил; пропал без вести в октябре сорок первого. Ушел на фронт со второго курса строительного института и сгинул под Ржевом. Объявился лишь в мае сорок пятого. Оказалось, бежал из лагеря для военнопленных и воевал во французском Сопротивлении. Строить еще толком не научился, но подрывник из него вышел отличный. Вернулся с орденом Почетного легиона и званием почетного гражданина города Льежа.