Ярослав Садовский в третий раз выполнил проверочный маневр, прокатившись по переулкам. Немецкая или чья-то там еще «наружка», наверное, в этот час пасла других. Во всяком случае, «хвоста» не наблюдалось. Правда, могли ждать в конечной точке маршрута, но на этот случай у кафе Ярослава уже страховали. Сегодня в обеспечении вновь работал Витек. Вспомнив о молодом опере, Ярослав улыбнулся. У парня наверняка поджилки тряслись от страха и потная рубашка прилипла к спине. Подробностей операции он, конечно, не знал, но проникся ответственностью момента после часового инструктажа у и.о. резидента.

Вспомнив о Крысе, Ярослав болезненно поморщился. И его Крыс мурыжил не меньше часа. При этом сделал такое лицо, будто страдал от недельного запора. Провожал на плевое, по мнению Ярослава, мероприятие, словно речь шла не о возврате раритетной бляхи, а о передаче капсулы с концентратом бактерий дизентерии, чтобы усадить на горшок всю штаб-квартиру НАТО.

Причину кислой мины на лице Крыса Ярослав знал, поэтому во время инструктажа тихо злорадствовал. Москва дала санкцию на дальнейшую работу с Эрикой и Леоном, усмотрев в этом тонкую политическую интригу с далеко идущими последствиями. И сам Глаголев ради такого дела срочно прервал отпуск и на днях должен появиться в родной резидентуре. О последнем Крыс еще не знал, потому что не имел папы, находящегося на короткой ноге с половиной Ясенева. А Ярослав такого папу имел, поэтому чуть не рассмеялся в лицо Крысу, когда тот в заключение часового занудства потребовал для пущей надежности вербануть Эрику.

«Нет, если человек дурак — то это надолго, — злорадно усмехнулся Ярослав. — Так подставился! Я же Глаголеву обязательно доложу. Вот старик обхохочется. Нет лучше способа завалить операцию, чем подрулить к Эрике с вербовочным предложением. Пошлет открытым текстом. И еще по роже даст».

Ярослав стал размышлять, не является ли требование вербануть красивую и свободную женщину проявлением подсознательного желания ее унизить за недоступность. В психоанализе он был не силен, но пришел к выводу, что Фрейд умер несчастным человеком, потому что так и не дождался своего коронного клиента — подполковника Забелина, по прозвищу Крыс.

Он притормозил, уступая дорогу мамаше с коляской. Подобная вежливость по отношению к пешеходу в Москве стоила бы ему помятого зада машины. Но в цивилизованном Берлине считалась нормой. Мамаша послала ему благодарную улыбку, на которую Ярослав ответил не менее лучезарной. При этом он мимоходом оценил экстерьер немки, выставив ей три балла. Себя сегодня перед зеркалом он оценил на все пять. Как всегда бывало, кураж от рискового мероприятия придал дополнительный шарм его благородно костистому лицу. Даже глаза много повидавшего сорокалетнего мужчины сегодня приобрели азартный блеск. Он еще раз убедился в этом, бросив взгляд в зеркало заднего вида.

Ярослав въехал на маленькую улочку, в центре которой находилось арабское кафе, в твердой уверенности, что выглядит прекрасно и «хвоста» за ним нет. Виктор поднял солнцезащитный щиток своей машины, дав сигнал, что все в порядке.

Уверенной пружинистой походкой Ярослав вошел в кафе. Как и в прошлый раз, здесь царил полумрак, затемненные стекла не впускали внутрь солнечный свет, и приятно пахло кофе по-турецки. Его Ярослав и заказал, как старому знакомому кивнув хозяину.

Заказ был выполнен в кратчайшие сроки, и кофе появился на столе со всей причитающейся порцией вежливости. На хмурой родине, как привык считать Ярослав, царило бытовое хамство, усугубленное всеобщей нищетой, а здесь, в привычно сытой Европе, деньги водились у каждого, а значит, каждый был потенциальным покупателем, и только сумасшедший будет хамить тому, за чьи марки и пфенниги он содержит себя и семью.

Хозяин оглядел пустой зальчик и с грустной миной на оплывшем лице удалился в подсобку. Судя по всему, заведение не процветало.

Ярослав достал бумажник, сделав вид, что проверяет, не забыл ли положить в него мелкую наличность. Незаметно вытащил пластиковый пакетик и вытряхнул из него золотой кругляшок. Брактеат со змейками беззвучно упал на мягкую обшивку дивана рядом с бедром.

Как сообщалось в сопроводительных бумагах Центра, брактеат оказался подлинным, и Ярослав счел за благо не держать в кармане кругляшок стоимостью в сотни тысяч. В случае опасности, тьфу-тьфу-тьфу, можно сделать круглые глаза и заявить, что вещь не его. В качестве подстраховки в кармане лежала собственноручная расписка Эрики фон Вестарп, но, как известно, береженого бог бережет.

Он бросил взгляд на часы. Сам пришел за десять минут до назначенного времени. Насколько знал, Эрика на свидания никогда не опаздывала. Да и Леона в его Иностранном легионе должны были приучить к точности.

Ярослав закурил и стал снова анализировать ситуацию. Больше всего его и Центр, кстати, беспокоил самостийный журналист с диверсионно-разведывательным прошлым.

Если пишешь об искусстве, сам бог велел клубиться в розово-голубой тусовке, клепаешь статьи о спорте — не вылазишь из раздевалок; о финансах и прочем экономическом бандитизме — дружишь с беловоротничковой плесенью из кондиционированных офисов. Но если рыщешь по местам боев и в районах спецопераций, будь готов к встрече с холодноглазыми ребятами из спецслужб. На каких условиях тебе позволят блуждать в запретной зоне — вопрос отдельный. Но договариваться придется непременно. Спецслужбы и их визави независимых собирателей информации не жалуют. Там, где стреляют, взрывают и беззвучно суют нож под ребра, извечный вопрос «быть или не быть» перефразирован в «свой или чужой». И не дай бог ответить неправильно. Журналистское удостоверение — не бронежилет, от пули не спасет.

Центр, прокачал Леона через все компьютерные архивы. Кого именно снабжает информацией Леон Нуаре, делать вывод еще рано, но в том, что журналист подрабатывает шпионажем. Центр не сомневался. Все это привносило в предстоящую операцию острый привкус опасности, как мексиканский перец в хорошо поджаренное мясо.

Ярослав отметил, что пальцы отбивают по столу марш матадоров из «Кармен». Именно им, матадором, готовым к смертельно опасной игре с быком, он себя сейчас и чувствовал.

К кафе подъехал приплюснутый «Порше». Из ярко-красной машины выскочила женщина. И у Ярослава екнуло сердце.