Тиций сноровисто ухватил кожаную накидку, позабытую им в палатке, и выбежал под ливень. Трое постовых, ненадолго оставленных им, делали вид, что не замечали его отсутствия.

Он занял своё место у внешнего лагерного вала, обнесённого частоколом. Попробовал всматриваться в колышущуюся от дождя темноту сквозь колья – бесполезно. Да и что там высматривать?.. Какой безумец будет передвигаться в такую непогоду? Струи воды полосовали по шлему, стекали на начищенные металлические пластины лорики.* В этом сплошном водяном мареве оставалось полагаться только на слух.

Шум дождя нарастал. Тиций прислушался. Ему показалось, что где-то неподалёку глухо лязгнул доспех…

Ещё один!

И как ни странно – не за частоколом, а внутри лагеря! Судя по звукам, там, в расположении соседнего легиона, творилось что-то непонятное.

Из претентуры, передней части лагеря, уже доносились какие-то негромкие команды. В районе местонахождения претория,* похоже, строились спешно поднятые подразделения Первого легиона, готовясь покинуть расположение лагеря через передние, Преторианские ворота.

Всё это чертовски смахивало на тревогу. Однако трубы молчали!

Прислушиваясь к тому, как выдвигались за пределы лагеря когорты,* Тиций пытался объяснить для себя происходящее. Первой и самой правдоподобной была мысль, что это просто блажь легата* Первого легиона* – вывести воинов под дождь. Не иначе, чтобы остудить чьи-то буйные головы, чтобы не копошились в них крамольные мысли о бунте. А надо сказать – подобные мысли в последнее время появлялись всё чаще, со времени того памятного заговора знати в Египте…

Да и сам Тиций тогда – грешен! – не раз ворчал об этом, когда выпадало остаться наедине с Лацио. Уж больно долго загостился Цезарь у местной царицы Клеопатры, запамятовав и о делах, и о войске, и о Великом Риме. Невыносимо долго – почти год. Много вод унёс мутный Нил за то время… Но, хвала богам, а пуще всего, грозному Марсу – отвратил он очи великого Цезаря от колдовского взора смазливой египетской царицы и обратил их, как и прежде, на врагов Рима.

Пуще прежнего принялся тогда Цезарь за дела государственные и уже в начале лета двинул легионы на Восток, в Малую Азию. «Пришёл, увидел, победил!» Именно так, в свойственной ему манере, расправился он с непокорным Фарнаком, сыном Митридата Великого, в битве при Зеле.

В той памятной бойне азиаты в самоубийственном натиске смяли гастатов,* разметали боевые порядки принципов,* и только линия ветеранов Второго легиона остановила отчаянный порыв врага. В таких случаях говорили: «дело дошло до ветеранов». Подобное, на памяти Тиция, случалось трижды. В тот раз его глаза чуть не закрылись навеки – благо, скутум* спас… Огромный воин, голый по пояс, возник из людской каши, расшвыривая тела, и нанёс сокрушительный удар топором. Только-то и успел Тиций – приподнять щит. Удар пришёлся в верхний край скутума, наклонил его и соскользнул, потеряв силу, и уже потом угодил в шлем, отключая сознание его хозяина. Пришёл в себя римлянин только после битвы и насилу выкарабкался из-под завала бездыханных тел. Лишь два месяца спустя Тиций смог вновь приступить к дальнейшей службе…

Но все надежды Тиция на то, что нынче ночью всё обойдётся воспитанием боевого духа Первого легиона, рухнули. От одного только взгляда на приближающиеся к их постам фигуры.

«Цезарь!!!»

Уж он-то не будет ночью по лагерю бродить от нечего делать, по пустякам.

Тицию доводилось прежде видеть Цезаря. Десяток раз издали и пару раз вблизи. Поэтому воин сразу же узнал фигуру Предводителя и его напористую гордую поступь, несмотря на серость окраса солдатского плаща, едва различимую сквозь серую же пелену ливня. Постовой мгновенно подобрался и предпочёл незаметно отступить за линию палаток, растворившись в дожде. Консул, сопровождаемый обоими легатами, размашисто проследовал в направлении авгуратория,* что располагался по правую руку от претория. Тиций проводил их взглядом…

Ему ли, рядовому воину, знать было, что получасом ранее…

Именно в то время, когда центурионы перед рассветом отправляются с докладом к палаткам трибунов и оттуда вместе с ними идут за приказами к военачальнику…

Цезарь сидел нахмурившись. Напряжённо размышляя, стоит ли ему как обычно призвать толкователя снов и поведать тому измучивший тревожный сон. А потом внимать разъяснениям.

Нет, не стоит!

Этот сон – странный, очень даже невесёлый, но до мелочей понятный – снился ему во второй раз. Впервые – неделю назад, и вот сегодня… Он помнил каждое слово, произнесённое в том первом сне, будто было это наяву.

И помнил он лица говоривших. Худощавые, с очень бледной нездоровой кожей и пронзительными внимательными глазами. Похожие на затворников, годами не видевших солнца… Не разобрал консул только одного – где это всё происходило.

Несомненно было лишь то, что шёл сильный ливень; испарина, поднявшаяся от земли, укутала и без того незнакомую местность.

Он стоял перед линией выстроившихся в боевом порядке подразделений легионов. Но воины почему-то смотрели назад, себе за спины, и не слушали его команд. А спереди, из дождливой пелены, вместо ожидаемых врагов – вышли эти двое. В серых плащах, в которых дождь вяз, не пробивая. И стали говорить невероятные вещи! Они предлагали ему, великому триумфатору, слушаться их приказов, иначе…

Слова и сейчас, казалось, бились внутри его: «Ты волен поступать как знаешь, Великий Цезарь… У тебя ещё много дел, событий и побед впереди, вот только одна весть омрачает ожидаемое… Жить тебе, о августейший, осталось всего-то навсего неполных три года…»

Он помнил, как вспыхнул гневом в ответ на эти дерзкие речи. Но, увы, не брал незнакомцев меч! Даже пронзённые наверняка, они не падали, а исчезали, как и не бывало их… Но тут же возникали поодаль, медленно подходили вновь и продолжали монотонно говорить, говорить, говорить, улыбаясь одними губами.

Выбившись из сил, взбешённый Цезарь оглянулся назад и не обнаружил ни единого римлянина. Легионы исчезли, словно провалились сквозь землю. Лишь косые струи дождя хлестали по голому полю. И тогда, внезапно присмирев, он склонил гордую голову и дослушал людей с бледными безжизненными лицами.

Из всего, сказанного ими, выходило, что по возвращении в Италию великого полководца вместо триумфа ждал мятеж легионов. Причём в числе мятежников будет даже наиболее преданный ему Десятый легион… А сразу же после жестокого подавления мятежа судьба уготовила римскому диктатору изнурительный поход в Африку. Туда, где Сципион соберёт огромную армию республиканцев, состоящую из четырнадцати легионов. Цезарь, конечно же, наголову разобьёт это войско в битве при Таспе. Большинство республиканских лидеров, при этом, будет убито, а ненавистный Катон покончит жизнь самоубийством. И только по возвращении из Африки, в течение четырех дней подряд, сможет он наконец-то отпраздновать четыре триумфа разом, в честь всех побед, одержанных в Галлии, Египте, Малой Азии и Африке. И сразу после этого – получит полномочия диктатора сразу на десять лет. Однако покоя это ему не принесёт: через пару месяцев будет он вынужден отплыть со своими победоносными легионами в Испанию, где по-прежнему правили сыновья Помпея. И воспоследует кровопролитная военная кампания… И только весной наголову разобьёт он врагов в битве при Мунде. Через полгода вернётся он в родной Рим… чтобы ещё через полгода, в середине марта – погибнуть в здании сената… и среди убийц будут многие знакомые и сподвижники, даже его ближайший друг Брут.

И молвили ему неуязвимые чужаки: «Разве для этого ты, августейший, когда-то обнажил свой грозный меч?.. Разве для этого твой штандарт с Золотым Орлом победно шествовал по всем окрестным странам?.. Разве ради лживого и коварного Сената положил ты горы трупов? Что тебе до бездушного зажиревшего Рима?..»

Напоследок добавили: «О великий Цезарь, если не хочешь ты погибнуть от мечей заговорщиков… и рухнуть бездыханно в сенате у подножия статуи ненавистного тебе Помпея… будь с нами… мы обещаем тебе нескончаемый Поход… от триумфа к триумфу… и ради Марса – не сомневайся в наших словах… Скажи, августейший, что значат три даже самых удачных года пред ликом вечности?.. Жди знака небес… и если когда-то на рассвете услышишь и узреешь невероятный, доселе невиданный ливень… Строй свои легионы!.. И без лишних раздумий и шума выступай… Твой Поход начнётся с первого шага в дождь… Мы будем ждать тебя там… на равнине, укутанной дождём… когда-то, однажды на рассвете…»