Не по себе Хасанбеку. Будь ты храбрее всех на свете – кто ты есть против Неба? Не рубит меч облака. Не защитит щит от молний…

Шевелятся губы Теб-Тенгри.

Вытягивают слова из памяти.

Долго тогда бродили среди суеверных монголов слухи, что труп Теб-Тенгри на третий день после смерти исчез. А кое-кто из караула даже утверждал, как сам видел – на рассвете ушёл шаман через дымовое отверстие юрты, которая была поставлена над ним. Ушёл. Сначала тяжело привстал и, поворочав туда-сюда непослушной сломанной шеей, уставился на постовых жутким неподвижным взглядом. После с трудом поднял руку, поднеся её к груди, и кое-как ухватил свой амулет. Сжал скрюченными задеревеневшими пальцами. А дальше – часто-часто заколотился, затрясся и – о Вечное Синее Небо!* – обернулся дымящимся облаком. Заклубился чёрным дымом, восходя вверх, и вырвался через дыру в крыше… Вскорости всё небо затянуло тучами. И долго ещё плакали холодные дожди над притихшей степью.

Хасанбек тряхнул головой, стараясь прогнать наваждение. Это не укрылось от внимательных глаз пленника. Темнику показалось, что тот понимающе усмехнулся. Вернее, просто дрогнул уголками губ. Кровь прилила к лицу Хасанбека. Рука потянулась к рукояти меча. Коснулась и… тотчас отдёрнулась, как от раскаленной.

Сдержался.

До боли стиснул челюсти. Зачем-то поднял свой взор к небу, будто испрашивая совета. Словно желая получить от Вечных Небес подтверждение – пайцзу* с печатью, заверявшей полномочия этих непонятных посланников… Да и посланников ли?!

…Погасил взор.

Небо равнодушно гнало стада грязновато-белых облаков, выпасая их на своих бескрайних кочевьях. Ему не было дела до сомнений Хасанбека. Кто он, человечек, пред Вечным Синим Небом?! Червь? Пыль под копытами Небесного воинства? Капля, упавшая в сухую почву степи? Кто он, чтобы сомневаться?! Требовать Небесную Пайцзу! Да не ослепнешь ли ты от вида заоблачной печати, Хасанбек? Не забывайся, Воин…

В голове темника, похоже, вновь ожила тень Теб-Тенгри. Зазвучала.

«Нет, нет, довольно! Пусть Демоны Войны сами разбираются с этими двумя. На всё воля Небес…»

– Не терзайся, отважный нойон… Отведи нас к Великому Хану… к чему тебе гневить Небо… – продолжал пытливо глядеть на него пожилой пленник. Речь его по-прежнему странно прерывалась, делясь на отрезки паузами. Выглядело это, будто кто-то подсказывал пленникам слова, но подсказки эти – несколько запаздывали…

– К Хану, говоришь?.. – Хасанбек с неимоверным трудом взял себя в руки и холодно улыбнулся. – А не станешь ли ты жалеть о своей просьбе? Не лучше ли тебе, незнакомец, умереть по-тихому, без ненужных мучений?

– Не стану, нойон… Не лучше… Мы слишком долго шли… И теперь вряд ли нам суждено вернуться назад… Но мы обязаны выполнить волю пославших нас…

Он помолчал. Прикрыв глаза, опустил голову и произнёс едва слышно, шёпотом:

– Не тебе, Хасанбек, гадать… заслужил ли я мучения при смерти… Посмотри лучше в глаза Неба… Сможешь ли прочесть… сколько отпущено тебе?

Шёпот прозвучал в повисшей тишине ещё страннее, чем сильные, но неравномерно пульсирующие, прерывистые голоса пришлых людей. Зловеще прозвучал.

Непонятно почему – повинуясь ли шёпоту этому или безотчётно – темник снова поднял лицо к небесам… и обмер.

В самой вышине над ними, намного выше плывущих выпасаемых облаков, в образовавшихся разрывах – проглянули два тёмных пятна.

Осколки чёрной бездны сквозь прорванное небо.

«Тучи?.. Глаза?!!»

И сразу же, спустя несколько мгновений, их затянуло грязно-белой массой. Только и успел выхватить взором Хасанбек, как на одном из них возникла крупная яркая точка. И передвинулась по косой линии сверху вниз, остановившись у нижнего края. Словно всевидящий безжалостный глаз оценивающе шевельнул сверкающим зрачком.

На краткий миг нойона затопило чувство безотчётного ужаса. Он ощутил, как заоблачная чернота притянула его взглядом, будто бы верёвкой аркана. Как верёвка вилась по вискам, закрывая глаза горячей колышащейся тьмой… И этот взгляд-аркан дернул его вверх.

Страшный взгляд Небес.

«А может, это была птица? Может…» – Да только никогда не видывал Хасанбек птиц на такой немыслимой высоте… Недоступной…

– Асланчи! Доставить их в расположение тумена. Содержать под усиленной стражей… Я сам доложу о них Великому Хану.

Темник наконец принял решение.

Но неприятный ознобный холодок меж лопаток не спешил таять…

Лицо старшего пленника было усталым и удовлетворённым. Он опять закрыл глаза, завесил пологами век явственно различимую синеву. И опять дрогнули уголки плотно сжатых губ.

Негоже беспокоить Великого Хана по пустякам.

И в обычае этом отражена не только забота о неприкосновенности его покоя.

Велики думы Потрясателя Вселенной – разве дано скудным умишкам слуг проникнуться их сутью?.. Будь они хоть рядовыми нукерами, вчерашними простыми скотоводами, хоть военачальниками, степными аристократами, спесиво кичащимися своими родовыми корнями.

Иначе Потрясателем Вселенной – по праву зваться бы кому-то из них, а не ему.

Иначе под священным знаменем восседать бы кому-либо из них, а не ему, Чингисхану. Под белым девятихвостым знаменем, на котором хищно реет дух войны Сульдэ, оборотившийся кречетом.

Восседать, внимая Голосу Неба…

Со стороны могло показаться, что Великий Хан дремлет, прикрыв веки. Но в том не могли поручиться даже те, кто хорошо изучил его на протяжении многих лет. Вполне могло статься, что на шёлковых подушках возлежало лишь тело, высушенное годами и постоянными военными походами, однако не утратившее взрывной упругой силы… А поди узнай, что в этот момент делала его душа. Может быть, летала неподалёку бесплотной птицей, зорко наблюдая за всем происходящим вокруг. Или незаметно вглядывалась в зрачки ближних, ответственных за безопасность повелителя, выискивая в них хотя бы мимолётный отблеск зарождавшейся измены. А может – развалилась на небесных подушках-облаках да посмеивается над ними, смертными. Поди знай…

Крепкий ещё, широкий костью, высокорослый старик лежал на подушках в просторной юрте из белого войлока. Был он укутан в атласный синий халат, по которому полз затейливо вышитый золотом дракон. Казалось, время остановило свой бег, и дракон замер, не решаясь шевельнуться. Лишь слегка подрагивал от спокойного и размеренного дыхания человека… Впрочем, покой давно уже обходил эту юрту стороною. Не иначе с того самого момента, как начало неподалёку от неё развеваться девятихвостое знамя, объединившее все монгольские улусы в разящий непобедимый кулак. С того момента, как слово этого, спящего сейчас, человека стало перелетать через степи и многократно пересказываться в самых ничтожных и дальних юртах на кочевьях, позабытых даже Небом…

Покой давно не гостил здесь. Поэтому в неровном свете факелов меж полами халата, что разошлись немного в стороны, – тускло мерцало воронёное железо; с кольчугой хан не расставался даже во сне. В изголовье же – притаилась неизменная спутница – сабля, неведомая постороннему глазу.

На самом деле укутанное в синий халат тело, разметавшееся на подушках, принадлежало стареющему барсу, который привык доверять единственному человеку в мире – самому себе.

Лицо Великого Хана было безмятежно. Лишь ненадолго сошлись к переносице брови, собирая глубокие морщины, да тут же разгладились. Чуть дрогнули сомкнутые веки. Уголки губ поползли вверх в полузаметной улыбке. Должно быть, снилось что-то приятное. Ой, снилось ли?!

…Великую Степь снова будоражило.

Опять взметнулись до неба пылевые облака из-под ног тысяч скакунов, несущих на себе безжалостных воинов. Опять всадники рвались за горизонт, готовые в любой момент перестроиться в ударные колонны. И, как от страшного степного пожара, заполошно спасались от них звери и птицы.

Стремительно растущий, неугомонный и жадный хищник – монгольская кочевая империя – ворочался в своих пределах, что становились тесными всякий раз, как только затягивалась передышка между военными походами. Огромному телу зверя опять мешали границы. Зверь желал расти дальше… И всё новые и новые народы с обоснованными опасениями прислушивались к сообщениям купцов, прибывавших из грозной Орды, – не на них ли обратится в этот раз воспалённый, горящий взор непобедимого Чингисхана?..