Ты дышишь под железом. И наполняешь моё хриплое прерывистое дыхание своим спокойным ритмом. Но… ты не можешь безвольно лежать под кольчугой. Там, внутри – ты колешь меня. Напоминаешь, что у тебя также есть оружие, твоё. Колючки!..

Несмышлёная моя… Ты лишь делаешь мне больно – разве таким воюют?! Эта сладкая боль, смешанная с испугом, встряхивает меня и даёт силы… бояться.

СТРАХ!

Мои движения – выпады, замахи, удары, уклоны – сопровождаются твоими уколами изнутри. Движения скованы. Сколоты. Замри, родная, повремени! Самый момент выжить…

Страх липкой влагой проступает сквозь кольчугу. Мои движения проколоты изнутри тобой. Крохотные дырочки в теле. Из них не сочится по капельке кровь. В них, незримыми крохами (не остановить!) – просачивается внутрь страх!

Амрина! Замри, не шевелись! Я боюсь! Но не уколов… Я боюсь – тебя помять. Покалечить. Твои лепестки. Твой изящный стебель. Красота – страшная сила, но… не на этой войне, малышка… Замри, милая, я попытаюсь выжить за нас двоих… Ах, если б, хоть на время, можно было спрятать тебя под кожу! Амри…»

…Я распахнул веки. И тут же наткнулся на её взгляд. Проталины серо-голубой водицы. Кусочки неба, рвущегося из-под ресниц навстречу мне.

– Алексей?!

В голосе тревога, во взгляде – льдинки боли. Мгновенно выстудили глаза до тускло-серого оттенка.

Я попытался успокоить её. И не смог – онемевшие губы, шевельнувшись, перестали слушаться.

– Ты сравнивал меня… с цветком? Давал ему… моё имя?

– Ты?! Умеешь читать мысли? – собственный голос показался мне чужим.

– Ну, что ты… Если бы…

Её ладонь медленно поползла по моему лицу. Размазалась, распавшись на сладко ноющие частички-прикосновения. Глаза надвинулись, как опустившееся небо.

– Твои веки так судорожно вздрагивали… будто под ними билось что-то… живое… нежное… бережно хранимое… – Ее голос шелестел ветерком в листве. – Я впитывала растекающуюся от тебя энергию… и просто увидела колючий красный цветок. Вы, кажется, называете его – роза… Он был в заточении… за непонятной решёткой с круглыми дырочками.

– Кольчуга…

– Он кричал… рвался на волю…

– Если бы на волю… Он рвался на смерть. То-то и оно… Да ещё и мешал выжить своему собственному защитнику.

– А ты никогда не задумывался, что кому-то… даже это – несвобода. Лучше умереть… вместе с любимым, чем достаться врагам в виде пленницы, пожизненной рабыни… или оплакивать любимого до собственной смерти…

– Амри… Что же ты со мною творишь, милая?! Давай не будем о плохом… Знаешь, у меня тут вдруг… снова получились стихи. – И я, почти без паузы, начал:

Я ещё ни разу не чувствовал её пальчики на всём своём теле – но я предвкушал их прикосновение! Стихотворение говорило о том, что с нами обязательно случится. Когда наступит…

На этот раз она умело скрывала свои счастливые слезинки. Сглатывала, боясь при этом пошевелиться. Так же впитывала, как и мои строки, отзывающиеся сладкой незаметной болью. Вот ведь чудо истинное – людям, рождённым под иными солнцами, ДАНО воспринять магию иносказаний и образов, которая на третьей планете звезды Солнце зовётся Поэзией!

Может быть, благодаря этому… не такие уж и чуждые МЫ друг другу???

– Гладишь, словно уравновесить можешь… – повторила Амрина шёпотом и уткнулась в моё плечо. Теперь уж и я – замер недвижимо.

…Да мы богачи: у нас в распоряжении были целый вечер и ночь, когда нам никто не мешал. И казалось, что мы действительно одни остались во всей Вселенной… и даже вне. Мы улетали за пределы, периодически прикасаясь друг к другу, чтобы не потеряться.

Хотя – был, был у нас гость! Где-то в дальнем углу, должно быть, в самом хитром закоулке меж брёвен, – очаровательно пел сверчок. Мусолил на своей крохотной скрипке извечную мелодию, написанную скорей всего ещё его прапрадедом. Песня эта старалась увести нас в мое деревенское детство, резко сужая космические объёмы до микрокосма «малой родины». Но у сверчка ничего не получалось!

Для Амрины он был самым настоящим космическим существом. И ещё больше улетала она от его пения в некие, доселе неощутимые и не переживаемые вживую, просторы. А я просто не отпускал её руки. И улетал вместе с нею…

Амрина лежала на спине и рассеянным взглядом, мечтательно глядела в низкий потолок. Она всё дальше и дальше уносилась по волнам воспоминаний.

– Знаешь… для меня наша встреча не была любовью с первого взгляда… Рыская в вашем прошлом, я видела сотни сильных, волевых, мужественных воинов… Они встречались в разных странах и эпохах. Многие из них были мне симпатичны… Но у меня и мысли не возникало как-то… выделить «одного из» и уж тем более… делать попытки как-то сблизиться с ним.

Я, сидя у изголовья, бережно касался её локонов. Перебирал их непослушными пальцами. Опасливо не задавал вопросов, боясь спугнуть откровения ненаглядной Женщины.

– Первоначально я находилась на Локосе, работала в двенадцатом аналитическом модуле… Он входил в состав главного обеспечивающего блока… И день за днём просматривала бесконечные… мнемо… записи наших разведчиков во Времени… Но потом… веришь?.. мне осточертела безликость рядового исполнителя, и я… принялась осаждать отца слёзными просьбами, моля зачислить меня в Проект… Я не могла спокойно рассматривать чужие «двигающиеся картинки»… Тем более в столь непростое для судьбы моей родины время.

– Кстати… а кто твой отец? – всё-таки не выдержал я.

«Что, сватов засылать собрался?» – моментально встрял Антил.

«Ну ты!.. знаток обычаев… глохни!» – решительно осадил я своего внутреннего оппозиционера; с ними, радикальными элементами, только так и можно – сразу укорот давать, а то опосля не кончик пальца, а всю руку до плеча оттяпают.

– Мой отец на Локосе… как бы это адекватно сказать… очень известная личность. Его зовут Инч Шуфс Инч Второй… Ты, конечно, не…

– Что?! Как-как? Инч Шуфс… Инч?..

«Ну вот… Опять это звонкое имечко! Помнишь, Фэсх Оэн твердил, что ему нужно до вечерней сверки предстать перед этим самым…» – Антил, само собой, неизменно радовал наличием исключительной бдительности и цепкой памятливости.

«Ещё бы не помнить. Он тогда был весьма озадачен и не ждал ничего хорошего от этого персонального вызова. Кажется, он называл и должность этого Инча… Что-то типа „Член Высшей Восьмёрки“…»

«Ну, не знаю, как там насчёт Восьмёрки… по-моему, всё же Семёрки… А вот первое слово в этом сочетании – это да… это точно! И вся планета ихняя – сплошные… И вся галактика – сплошные…» – мой неотъемлемый «потельник» пошёл вразнос.

– Да-а… Инч Шуфс Инч Второй. А что?.. Тебе знакомо имя отца?.. – Амрина, совершенно по-земному, удивлённо округлила глаза. – Где же ты мог его услышать?

– Не услышал, а подслушал. Его называл один из моих «резидентов»… или советников, по-вашему. Фэсх Оэн. Он тогда очень нервничал, что его вызывает к себе Инч… твой отец, как выяснилось.