Наслаждаясь микрофоном, старик резюмировал свою позицию затянувшейся заключительной речью. Он потребовал выяснения правд, не одной, но всех правд сразу, и «пролития света на все преступления всех периодов советской истории». Индиана беззлобно подумал, что «репрессированный» вреден Союзу Советских. Ибо мстительный, за свою отсидку готов он разрушить тюрьмы и всю страну. Кот, отсидевший больше, чем старик, но, разумеется, за уголовное преступление, согласился с Индианой. «Видали мы немало таких фраеров на Колыме, — процедил Кот, сдавливая зубами окурок. — Они пасть боялись в лагере открыть. Теперь, когда сам Новый Хозяин — антисоветчик, он расхрабрился. Погубят суки, страну». Последним выступал молодой парень в очках, по-видимому, любимый публикой журналист, ибо ему энергично аплодировали.

Соленов объявил конец представления. «Мы сидим уже четыре с половиной часа, и выступают не актеры и певцы, но журналисты и обозреватели…» И Соленов грубо польстил публике, возгласив: «Какая еще во всем мире аудитория, кроме советской, способна…» Соленов был силен в своем пафосе. Публика захлопала сама себе. Все встали, и Индиана встал, чтобы уйти. Но на сцену карабкались зрители. Первый отряд народа во мгновение залил не успевших убежать. «Пожалуйста, автограф»… Женщина в шапке светлого меха вставила ему в руки номер «Запрещено к печати». «И мне, пожалуйста… Это я послал вам вопрос о вашей жене…» «И мне, все три номера». Женщина в косынке, сбитой на плечи, подставляла ему сразу три номера, так что верхние углы оставались обнажены. Ясно было, что она профессиональная охотница за автографами. «И мне!» «И мне!» «Мне!» Не заботясь больше о качестве подписи, он влеплял что удавалось на подставляемые номера бюллетеня, на неизвестные ему книги, листки бумаг и даже входные билеты в клуб. Его несколько раз качнув, отнесло вместе с человеческим прибоем к занавесу. Рядом, он заметил, отбивается от их благожелательного внимания Вилли Токарев, седой шар головы опытного Соленова разумно уплывал за кулисы. Индиану так плотно стиснули, что если бы он захотел упасть, то толпа без труда удержала бы его на плаву, не позволила бы ему опуститься. В эти минуты он понял, почему Элвис Пресли убегал от толпы поклонниц через черный ход концертного зала. Он понял, почему «Роллинг Стоунс» нанимали «Ангелов Ада», дабы поддерживать порядок во время своих концертов. Он почувствовал себя одиноким Мик Джаггером, прижатым к стене сотнями «фанс». Лица, руки, давка, крики, нога Индианы зацепилась за выступ в сцене, он подумал, что следует попрощаться с единственной парой благородных туфель, взятых им в страну Советов. Но на помощь ему и Токареву, орудуя кулаками и тыкая в животы дубинками, протискивались милиционеры. Продолжая механически ставить подпись на все подставляемые ему поверхности (ему казалось, что его народ обидится, если он станет отступать в панике, отказавшись от распределения автографов), он передвигался, окруженный милицией и народом вперемежку, за кулисы. «Да вы хоть знаете, кто я такой?!» — прокричал он на ухо девушке с физиономией только что родившегося поросенка. «Знаю… Вы певец из Нью-Йорка!» «Га-га-га-га!» — захохотал щуплый мужик со вставными зубами. «Бедняжка спутала вас с Вилли. Я вас хорошо знаю, Индиана. Я слежу за вами с конца шестидесятых. Вот я подписал вам мой подарок. Если понравятся, пристройте повести на Западе». Щуплый сунул Индиане крупный пакет. Генеральный Секретарь Автономной Национал-демократической партии успел опустить ему в карман программу партии. «Передайте в Вашу прессу. Нас здесь репрессируют». Остроносый, серьезный и хмурый человек в очках передал ему описание своей «Единой теории фундаментального поля Земли». Когда Индиана, растрепанный и вспотевший, добрался наконец в артистическую комнату, он пожал руки двоим усатым «мусорам», прикрывавшим его отступление. «Извини, Кот, — пробормотал он… — грубые медвежьи ласки русского народа могли бы меня повредить».

Протиснувшись между автобусами телевидения, исходящими паром, словно кузнечные машины, он выбрался вместе с другими в снег. К природе. Бушлат расстегнут, матросское кепи в руке. Высокий Яша в очках, заместитель Соленова в возрасте Индианы, по виду совсем американец, посоветовал ему надеть кепи и застегнуть бушлат. «Вы отвыкли от наших морозов. Простудитесь и не заметите». Индиана послушался. Небольшая толпа сотрудников организации топталась на снегу, пытаясь распределиться по имеющимся автомобилям. Вышел Соленов в длинном черном пальто и в скандинавской мелкой шапочке, выглядевшей чужеземно на котле его большой головы, взял под руку Викторию в шубе и с цветами в руке и побрел с нею, разговаривая, ведомый шофером Василием Ивановичем. И Индиана предпочёл устремиться за главным персонажем. Народ успел исчезнуть (как и куда они вылились?), и только небольшие команды любопытных подростков, прячась за автомобилями, наблюдали за актрисой, Соленовым и Индианой, — за знаменитостями. Индиана подумал, что любой из этих подростков может, если захочет, запросто выстрелить в них троих, уложить любую знаменитость, если захочет, но Соленов по-видимому не разделял его опасений. Посему он себе молчал, слушая, как снег хрустит под его французскими туфлями. Индиана забыл, как хрустит снег, и разучился ходить по снегу при минусовой температуре… Они влезли в свой мини-автобус, отыскав его.

Ругая шофера за то, что другие персонажи только что проигранного на сцене спектакля исчезли («Еб твою мать, Василий Иванович, да что ж ты смотрел…») тотчас извиняясь («Извини, Василий Иванович…»), чтобы опять изругать его за то, что он не знает дороги («Да еб же ж твою мать, Василий Иванович, ты же не первый раз туда едешь…»), советский феодал вел себя, как ведут себя американские и французские феодалы. Индиану всегда притягивали такие типы, энергичные и не устающие от возни с людьми, вечно командующие няньками, бабками, телохранителями, шоферами и сотрудниками, женами и детьми. Сам Индиана мог кричать и общаться с людьми не менее энергично, чем Соленов, но обыкновенно скоро уставал от толпы и нуждался в большой порции одиночества. «Не забудь, что дорога там перекрыта, Василий Иваныч…»

Сидя на ближайшем к шоферу сидении, Индиана догадался вдруг, что мимо проплывают знакомые стены и башни. «Новодевичий?!» — вскричал он к шоферу. «Ну да… Узнали?» «Я жил тут рядом, Василий Иванович, на Погодинской». Быстро побежал рядом с мини-автобусом заснеженный бульвар, забранный в невысокие решетки. По ту сторону бульвара жила когда-то чужая жена-девочка (он успел увидеть меж черными деревьями призрак многоквартирного дома), и была у нее собака — большой белый пудель и старый муж. Старому мужу было, о ужас, столько же лет, сколько Индиане сейчас. Потом девочка была некоторое время женой Индианы… Арифметика воспоминаний смутила Индиану, и весь остальной путь он молчал, погруженный в мысли о времени. О том, что город этот населен помимо живых людей еще и толпами призраков.

Дорогу перерезала ограда. Вышел мрачный тип в кожаном пальто, с красной повязкой на рукаве, каждая рука как бревно. Соленов, оторвавшись от актрисы, высунулся в приоткрытую шофером дверь. «СОЛЕНОВ! Узнаешь?» Бревнорукий узнал, отвел створку ворот, и мини-автобус помчался по еще более заснеженной и густо поросшей елями территории спортивного комплекса «Лужники».

В вестибюле ресторана находилось четверо мусоров в сапогах и шинелях и с пистолетами. Эти милиционеры не потребовали у прибывших автографов, но во все глаза глядели на вопиюще иностранную, не по-советски худую актрису. Отдавая свой жиденький бушлат в гардеробную, красивому мужчине средних лет, Индиана засомневался в себе, подумал, что облик матроса, лишившегося благосклонности океана, был выбран им возможно ошибочно. Следовало остричь череп не на 2/3, но весь — а ля «скинхэд» и одеться в маскировочные брюки, высокие ботинки и куртку парашютиста. Возможно, на него было бы обращено больше агрессивного внимания, но он выглядел бы суровее. Матрос, лишившийся благосклонности океана, может вызвать у них мягкие ассоциации с матросом Пазолини, в том случае, если они читали Пазолини, разумеется… В конце концов Индиана оправдал свою матросскость, ибо целью ее было замаскироваться и не выделяться на улицах, оставаясь однако Индианой. Соленов уже прилегал на груди нескольких мужчин, оказавшихся в вестибюле. Представил мужчинам актрису и Индиану. Зная, что у него мускулиста, в мозолях от перекладины (проделав дыры в шкафу квартирной хозяйки и в стене, Индиана установил перекладину), ладонь, Индиана с удовольствием тряс их крепкие ладони. Актриса, Соленов и последним Индиана, вошли наконец в зал «Олимпа» и оказались… в русском ресторане в Бруклине.