«У нас не было времени поговорить в Будапеште», — сказал старший брат Виктор. «Мсье Ерофеев, — сказала обезьянка, — хочу вам представить…» «Мадам Ламерсьер — Дюгранд…» «Мадам!» «Вы долго еще будете в Москве?» «Пару дней…» «Где вы остановились?» «В «Украине». «Может быть…?» «А почему бы и нет…»
На самом деле он напивался. В черном костюме, при черном галстуке. Приличный. Постепенно отодвинулся к бару и стал спиной к белому столу, бокал на скатерти. Молоденькая пухлая русская девушка барменша безотказно и без эмоций наполняла ему бокал. Глядя на ее рот и крупную шею, Индиана собирался сделать ей предложение. Два брата Ерофеевы, Даниэль Салленав, обезьянка и тот профессор архитектуры, который изругал по «Франс Культюр» сталинские здания, находились в поле его зрения. «Мой брат — арт-критик», — сказал старший Ерофеев и отошел. «Я занимаюсь устройством выставок русских художников, здесь у нас и за границей», — подтвердил младший. «Нонконформисты — слабые подражатели Запада. Самый оригинальный русский вклад в сокровищницу мирового изобразительного искусства сделан социалистическим реализмом», — сказал Индиана поучительным тоном. Ему хотелось разозлить младшего брата. «Совершенно с вами согласен», — сказал умный младший брат. К полному разочарованию Индианы. Он пробормотал еще несколько похвал в адрес школы соцреализма и замолчал. «Наш коллега — Уллис Госсэ, корреспондент… в Москве», — сказала обезьянка, тронув Индиану за рукав. Уже разговаривающий (допрыгнув, он радостно набросился на Ерофеева, как на близкого друга) с писателем Ерофеевым густоволосый Уллис Госсэ наспех пожал руку Индианы. Если применить к происходящему классовый анализ, сказал себе Индиана, то буржуа всех стран соединяются естественно и сами собой, в то время как отпрыски низших классов бродят меж ними как неприкаянные. Он знал, что братья Ерофеевы — дети известного советского дипломата. Он помнил репортажи Госсэ из Москвы, в Париже он, слушая радио, занимался физическими упражнениями. «Поверхностно-враждебны его репортажи, — сказал Индиана младшему брату. — А вы уверены, что портрет Петра — не копия?» «Уверен…» «Как вы думаете… Нет, погодите, ваше здоровье! — Индиана поднял бокал в сторону младшего брата, — …как вы думаете, небывалый подъем или небывалый упадок?» «Небывалый упадок», — сказал понимающий его уже с полуфразы младший брат. «Я так и думал», — сказал Индиана. И выпил еще шампанского.
Он однако не позволил себе выпустить из виду обезьянку и ее компанию. Пьяный, он откровенно боялся оказаться в снежно-черной столице один. Даже в Париже он умудрялся попадать пьяным в неприятные и рискованные истории. Он желал, чтобы его отвезли в крепость если не благожелательные, то знакомые ему люди. Он не доверял незнакомым.
Лестница была холодной, каменной и бронзовой, такими, вне сомнения, были лестницы во дворце людоеда из сказки. Из сказки про маленьких детей, попавших в плен к людоеду. Индиана, локоть скользил по широким в полметра перилам лестницы, медленно спускался, не сводя глаз с идущей впереди обезьянки в шубке, и тихо пел:
«Нам не страшен русский волк, русский волк…
Нас у мамы целый полк, целый полк…»
Когда они везли его в крепость, может быть, и не очень довольные, ради него им пришлось совершить петлю по городу (обезьянка и ее приятели жили в гостинице «Белград»), он сказал им, что по Москве следует разъезжать в танке или, подобно Ленину, в броневике. «Самое лучшее средство передвижения», — сказал он. Они смеялись его (так они думали) шутке.
В крепости он, не задерживаясь, вступил в лифт, протопал как мог быстро по полутемным коридорам и, стащив с себя одежду, лег в постель. Едва он лег, он увидел ее, лежащую под братом, «пенти». (они же по-русски колготки) свисают с одной ноги и при каждом движении брата подергиваются. Если увиденная с карниза окна сцена вызвала в нем тогда отчаянье, то сейчас, воображенная, она вызвала прилив похоти. Некоторое время он мастурбировал, плотно стиснув глаза в темноте. Пока не убедился, что безнадежно пьян и все его старания бесполезны… Убедившись, он ушел в ванную и принял короткий душ. Вернулся в постель, но долго еще не мог заснуть. Выпитое шампанское вызывало в нем беспокойство.
Связь установлена
Задвинув штору, он уснул опять, когда уже рассвело. Был разбужен телефонным звонком. Смирнов должен был звонить ему. Встал, нашарил трубку: «Да, Саш…» «Это я», — сказала она не спеша. И замолчала.
«Дальше…»
«Что дальше… Вот решила позвонить…»
«Что ты себе думаешь… баба…»
«Ничего… мужик…» — сказала она без выражения. Глухим, словно в пустом зале, голосом.
«Ты что, решила остаться здесь? Очень глупо, если так…»
«Ничего я не решила… — раздраженно прозвучало в ее голосе, — сорвалась я… запила… вот так!»
«Что ты рычишь на меня, я, что ли, виноват в том, что ты напилась?»
Она молчала. Он тоже. Не потому, что не знал, что ей сказать, но потому, что предпочитал, чтобы она сказала сама. Она вздохнула там и как бы повернулась.
«Ты в постели, что ли, лежишь?»
Невозможно низким голосом она прошептала зло: «Курю я тут, никотин вдыхаю… В телефонной будке я…»
«Ну?» — сказал он, поняв, что она решилась и сейчас скажет ему все, что собиралась.
«С парнем я тут спуталась, вот что…»
«С вором?»
«С вором… ты уже выследил меня, конечно…»
Он пожалел, что позволил себе этого вора. Молчал и ждал.
«На хуя он мне нужен, я не знаю… И виза просрочена. Ты не знаешь, что мне за это может быть?»
«Понятия не имею, как у них тут все функционирует… А ты собираешься возвращаться в Париж?»
Она вздохнула: «Хотела бы…»
«Ты хочешь, чтобы я воскликнул в этом именно месте: «Возвращайся, дорогая, ко мне, я жду тебя! Оскверненная, ты мне еще дороже и желаннее! Сейчас или через несколько вздохов?»
«Какая же ты сука, Индиана! Ничем тебя не прошибешь…»
«Что ты можешь знать обо мне?..» — он замолчал, подумав, что действительно обо многих… как это говорят?.. о многих движениях его души она и не подозревает.
«Угадай, откуда я звоню?»
«Ты же сказала, что из телефонной будки».
«Да. И на Кутузовском проспекте эта красная будка стоит. У самой стены твоего отеля. Если выглянешь, увидишь меня внизу, а я тебе помашу…»
«Шнур короткий, — сказал он. — Я буду вынужден, дабы посмотреть на тебя, прервать с тобой связь. Прерывать?»
«Прерывай».
Положив телефонную трубку на стол, он подошел к окну. Мощные тринадцать потоков автомобилей в двух направлениях. Тротуар, покрытый льдом и снегом. Никакой будки. Чтобы увеличить угол зрения, ему пришлось открыть первую раму и стать на подоконник. Далеко внизу, среди голых деревьев и сугробов, он увидел красную кляксу телефонной будки. Дверь была распахнута. Рослая женщина в пальто с серой лисой у горла стояла, прислонясь к двери. В темном платке. Подняла руку и помахала рукой. Он помахал ей, но был уверен, что она не может заметить его в одном из сотен окон крепости.
Когда, соскочив с подоконника, он вновь прижал ухо к трубке, он услышал короткие гудки. Он вскарабкался опять на подоконник, но будка была пуста. Его женщина в платке исчезла.
«Стерва!» — выругался Индиана. По всей вероятности, она собиралась подняться к нему в отель, но что-то ей помешало… Кто-то? Может быть, еще подымется?
Индиана лег в постель и некоторое время лежал, воображая, что произошло бы, если бы она поднялась к нему. Однако блаженный сценарий этот находился в таком разительном расхождении с жалкой реальностью зеленой камеры его, что, повздыхав, он пошел в ванную чистить зубы и бриться.
