Джермин понимал, что слуги прислушиваются к их разговору, и, хотя оба были ему верны, он знал, что это не остановит их желания посплетничать. А он именно на это и рассчитывал. Удовлетворенный тем, что его надежды оправдаются, он стал показывать Эми достопримечательности поместья: окружающие его вековые дубы, сады и цветники, спускающиеся к самому морю скалы. Эми, в свою очередь, расспрашивала Джермина об истории его владения.

Между тем в воздухе стал ощущаться соленый запах океана. Лошади ржали, чувствуя приближение непогоды, и Милтону пришлось употребить все свое мастерство, чтобы справиться с ними.

Джермин взглянул на небо и вздрогнул. Свинцовые тучи надвигались из-за горизонта с такой скоростью, что почти не оставалось просветов голубого неба. На своем веку Джермин повидал немало штормов, но тот, что приближался, решил он, будет небывалой силы.

А Эми выросла далеко от моря, и поэтому шторм ее не пугал.

– Не понимаю, – сказала она игривым тоном, – почему маркизы Нортклиф назвали это место Саммервинд.[2] Ветер дует не только летом, но и всю зиму.

– Произносить «ветер круглый год» в названии поместья неудобно и слишком длинно. – Дорога повернула к дому и теперь шла совсем близко к кромке моря. В преддверии шторма огромные волны с грохотом разбивались о скалы. – Мы уже почти приехали. За следующим поворотом ты увидишь дом. Таким его должны видеть все гости.

Эми подалась вперед, предвкушая великолепное зрелище.

– На самом деле Саммервинд-Эбби – это огромная клетка для кроликов. Дом выстроен частично в средневековом стиле, но главным образом в стиле Тюдор и Стюарт, а одно крыло в георгианском стиле торчит, будто больной палец. В смысле архитектуры дом ужасен.

– Но ты его любишь. – Он удивился ее проницательности.

– Да, признаюсь. Очень долгое время я не позволял себе помнить об этом, но тягостные часы, проведенные в одиночестве и в кандалах, напомнили мне, что в моей жизни есть действительно важного. – Он приложил к губам ее пальцы. – И то, что для меня важно, я предлагаю тебе.

– Спасибо. – Она посмотрела на него, потом отвела взгляд.

Он подумал… он надеялся, что она хочет спросить его: «Надолго ли?» И тогда он ответит: «На столько, сколько ты захочешь».

Но пауза затянулась, а потом она сказала, смеясь:

– Ты многим мне обязан за то, что я тебя заперла. У тебя изменился характер. К лучшему.

Смешок ей не очень удался. Он был не в ее натуре. Джермин понял, что ему придется выдержать не один бой, чтобы она осталась с ним. Но он улыбнулся, как того хотела она, и ответил:

– Ты еще получишь свое. Можешь не беспокоиться.

Она была довольна, что их разговор вошел в безопасное русло.

Коляска остановилась у парадного входа. Слуги были выстроены по ранжиру – с Уолтером и экономкой в начале и посудомойкой – в самом конце шеренги.

– Приехали. Не надо нервничать. Уолтер – негодяй, которого следует высечь, но остальные будут рады встретить свою будущую хозяйку.

– Кто сказал, что я нервничаю? Вовсе нет. Просто я смирилась со своей судьбой.

Он не сразу понял, что она имела в виду, пока не подал ей руку. И не увидел.

На ее плечах была королевская мантия. Губы чуть изогнулись в улыбке. Она грациозно спустилась со ступенек коляски и поблагодарила его звучным голосом. Положив руку ему на сгиб руки, она позволила ему подвести ее к началу шеренги и повторила вслед за ним имена слуг, одарив каждого улыбкой и теплым словом. Да, одета она была только что не в лохмотья, но они не заметили ее платья. Они были поражены ее манерой держаться.

Эта женщина, понял Джермин, не раз приезжала во дворцы и роскошные особняки и всегда была в центре внимания. Она научилась тому, как заставить всех, кто ее встречает, уважать себя.

Он поверил ей, когда она сказала, что она принцесса. Это было единственным разумным объяснением ее образованности, царственных манер и гордости.

Однако раньше он не видел ее в действии.

Его жена была иностранкой, как его мать, но в отличие от нее Эми была рождена для того, чтобы править. Он тряхнул головой, стараясь отогнать эту мысль, момент триумфа был немного омрачен.

Если ее призовет долг, английский лорд вряд ли сможет удержать принцессу Бомонтани.

15 мая 1810 года

"Мой дорогой дядя,

сообщаю тебе невероятную новость! Мне удалось вырваться из лап негодяев, которые похитили меня с целью выкупа, и теперь я на свободе! Я знаю, что ты радуешься вместе со мною, и надеюсь видеть тебя на моем балу в честь моего тридцатилетия! Который (я имею в виду бал) обойдется мне гораздо дороже, чем я рассчитывал. Ведь надо разослать приглашения всем нужным людям, потом – расходы на еду и напитки, а еще придется нанять дополнительно слуг, и за все это следует заплатить. Поэтому, мой добрейший и дорогой дядюшка, мне требуется, нет, я прошу аванс в счет моего ежегодного содержания. По возможности больший, чем обычно, и сейчас. Пожалуйста.

Вероятно, до тебя дошли слухи о том, что я проигрался в карты. Уверяю тебя, это подлые сплетни, просто буря в стакане воды, и они совершенно лживы. К тому же я уверен, что смогу вернуть деньги без того, чтобы закладывать Саммервинд. Пожалуйста, переведи аванс на мой счет. Буду с нетерпением ждать тебя на своем празднике десятого июня и уверен, что ты, как единственный, кроме меня, живущий Эдмондсон, будешь встречен с полагающимися тебе почестями.

Твой любящий и верный племянник Джермин Эдмондсон достопочтенный и благородный маркиз Нортклиф.

Харрисон Эдмондсон расхохотался. Его смех эхом отозвался в пустой конторе.

За дверью его слуга съежился и закрыл руками уши.

Харрисон потер руки. У этого сопляка все же есть мозги! Кто бы мог подумать? Теперь все ясно.

Нортклиф организовал собственное похищение, потому что ему нужны были деньги. В общем-то довольно умно, поскольку многие дядюшки из любви к племянникам тут же заплатили бы выкуп.

Харрисон нахмурился. Непонятно только, почему Нортклиф не бросает ему обвинений в том, что «добрейший дорогой дядюшка» не выкупил его?

Да потому, что Нортклиф ничего не знает о том, что у дяди столько наличных денег, что он мог бы сразу же заплатить не только десять тысяч фунтов, а во много раз больше, когда деньги за фабрики и все поместья перекочуют к нему в карман.

Он снова нахмурился. Нортклиф напомнил ему о том, что приближается его тридцатилетие, а он, Харрисон, еще ничего не сделал, чтобы его устранить. Никому из тех, кого он нанял, не удалось прикончить сопляка – ни наемному убийце, ни кучеру его кареты, ни его дворецкому, который забил дула коллекционных пистолетов Нортклифа. Все это доказывало правильность аксиомы: «Если хочешь, чтобы дело было сделано, сделай его сам».

Харрисон позвал своего камердинера и приказал ему запаковать вещи для бала в Саммервинд-Эбби. Потом, хваля себя за свое необычное хобби, он отобрал кое-какое оружие, чтобы испробовать его на своем племяннике, если представится такая возможность.

– Я долго думала и поняла, почему меня так привлекает лорд Нортклиф. – Альфонсина, графиня Кювье, сидела словно жирная довольная кошка в центре гостиной в Саммервинд-Эбби. И добавила игривым тоном: – Все сводится к одному: я хочу взобраться на его самую высокую вершину.

Окружавшие ее дамы – мисс Хилари Кент, леди Феба Брейт и ее светлость герцогиня Сеймур – слушали ее и давились смехом.

Эми загадочно улыбнулась и прошла мимо.

Сопровождавшие ее джентльмены – лорд Хауленд Лэнгфорд и его брат Мэннинг Лэнгфорд, граф Кенли, шокированные откровенностью графини Кювье, отвели глаза.

– Его выбор невесты разбил мне сердце, – продолжала леди Альфонсина. – Выбрал девушку, которая выдает себя за принцессу, хотя никто никогда о ней не слышал. Подумать только!

– Абсурд какой-то! – подхватила мисс Кент. Конечно, эти дамы видели, что Эми направляется к дверям гостиной, и окунули свои острые язычки в яд.