Кэрвуд Чэттертон часто сетовал в ее присутствии на то, что его сын, обожаемый Билли, никак не мог научиться играть в криббэдж.

– Замечательный юноша, – сказал он ей как-то, качая своей красивой седой головой, – исключительно способный малый! Но он не может научиться этой игре, она ему не интересна. Это досадно… Вот вы увидите его, когда его мать приедет… – Кэрвуд Чэттертон взглянул на портрет жены (при этом он всегда упоминал о ней). – Когда миссис Чэттертон дома, все мы больше бываем на людях, о, гораздо больше!

Жуанита сомневалась, что ей когда-нибудь удастся увидеть наследника всего этого великолепия. С утра до вечера по телефону передавались приглашения Билли. Анна говорила, что Билли никогда не бывает дома, что он появляется у себя только за тем, чтобы принять ванну и лечь спать.

Да и, кроме того, в этом огромном доме могли бы жить несколько десятков человек, никогда не встречаясь друг с другом. Дом был в итальянском стиле и расположен в великолепном дубовом парке. В миле от главного подъезда находились ворота, выходившие на дорогу, и высокая каменная стена окружала двести акров парка. Там были пруды, поля роз, висячие сады, статуи, солнечные часы, площадки для тенниса, гольфа, прекрасные дороги для верховой езды, фруктовые сады и огороды. Со всех сторон дома были террасы и остекленные веранды, в тени тентов стояла мягкая плетеная мебель; большие подушки на полу, выложенном плитками, множество растений в кадках, болтливые пестрые попугаи, японские золотые рыбки в бассейнах создавали веселый уют. Огромные комнаты были полны драгоценных ковров, мебели, купленной в Европе, в Новой Англии и на Востоке, книг, дивных цветов, красовавшихся в причудливых хрустальных вазах и больших кувшинах… Жуанита улыбалась, вспоминая прежние свои понятия о комфорте и роскоши. Здесь было несколько столовых и гостиных, библиотеки, бильярдные, курительные комнаты. Сводчатые двери, завешенные тяжелыми портьерами, соединяли бесконечные анфилады великолепных комнат.

Наверху были бесчисленные обширные спальни, ванные комнаты, гардеробные. Однако через несколько дней Жуанита научилась находить свою маленькую, веселую, обтянутую ситцем комнату, не обращаясь к помощи пробегавшей мимо горничной. Они с Анной Руссель завтракали и обедали в маленькой столовой между кладовой и посудной, единственное окно которой выходило на зеленую лужайку.

За день до приезда матери появился, наконец, в доме и Билли, студент Стенфордского университета, сын хозяев, гостивший во время каникул на юге у знакомых. Это был здоровый, атлетического сложения юноша, всеобщий любимец и кумир обоих родителей.

На туалетном столе миссис Чэттертон стояла великолепная фотография этого красивого улыбающегося юноши, в ее гостиной наверху – другая. Но когда Жуанита, наконец, увидела Билли, он показался ей гораздо красивее, чем на портретах. А больше всего ей понравилась приветливая простота и открытая манера, с которой он поздоровался с Анной и представился ей, Жуаните. Встреча произошла на одной из террас в ярко-голубое зимнее утро, наступившее после длительных дождей. В воздухе было что-то по-весеннему сладостное, солнечные лучи пробивались сквозь облетевшие виноградные лозы, которыми была увита терраса. Внизу возле фонтана прыгали и щебетали птицы. Один из садовников осторожно стряхивал тяжелые капли с хризантем, а двое рабочих сметали с выложенных красными плитками ступеней террасы мокрые желтые листья. В верхнем этаже, напротив, белые занавески были отодвинуты далеко назад и заколоты, окна широко открыты, и весь дом словно купался в солнечном свете и тепле.

Жуанита и Анна были на террасе одни.

Жуанита была в самом безоблачном настроении по случаю чудной погоды, и влажная свежесть утра пьянила ее, как вино. Она, подняв голову, улыбалась девушке, убиравшей верхние комнаты и подошедшей к окну напротив. На террасу вбежал бульдог с прямо стоящими ушами, а за ним вошел и его хозяин, крупный жизнерадостный юноша.

Анна Руссель познакомила их. Жуанита полухмуро, полузастенчиво взглянула сквозь золотую паутину волос, нависших над голубыми глазами, и успела охватить в одном взгляде гладко выбритое лицо, белокурую голову, широкие плечи, честные ясные глаза, безупречно элегантный костюм. Ей понравилось все, что она увидела. Понравились сильные большие руки и быстрая веселая улыбка, открывавшая белые зубы и сопровождавшая почти каждое его слово.

Поглядывая на него, пока он говорил что-то Анне, Жуанита думала, что этот Билли Чэттертон, вероятно, считает необходимым и естественным, чтобы девушки, с которыми он встречается, были любительницами гольфа и верховой езды, говорили по-французски, путешествовали много раз на больших пароходах Северной Атлантики, бывали в Нью-Йорке, Флориде, на Гавайях, разбирались в новой моде и танцах. Что девушку, ничего во всем этом не смыслящую, Билли должен был от души презирать. Она никогда еще не видела такого вылощенного и уверенного в себе молодого человека и, охваченная смущением, наклонилась к собаке и принялась ласкать ее.

– Он еще сегодня не купался, – заметил Билли.

– А шерсть у него обыкновенно белого цвета? – спросила Жуанита, глядя на сероватую, в пятнах спинку Микки.

– Ты – белый, песик? – спросил вместо ответа Билли, обращаясь к бульдогу, в то время как его рука скользнула по ушам Микки, встретилась с рукой Жуаниты. – Вы любите собак, мисс Эспиноза?

– Да, очень. Но эта порядком безобразна, – добавила она тихонько, когда бульдог поднял свою морду с выступающими вперед зубами.

– Вы, я полагаю, знаете, что бульдоги все так выглядят, – возразил Билли слегка высокомерно.

Он не вслушивался в ответ Жуаниты, занятый тем, что украдкой разглядывал ее. Девушка в этом ярком утреннем свете поразила его своей красотой. Свежесть ее кожи, мягкость взгляда, эти золотые завитки над белым затылком, гибкая фигура в простом черном платье – Билли находил все очаровательным.

«Ого, прехорошенькая и премилая новая компаньонка у Дженни», – подумал он. (Сын иногда называл так мать, зная, что это ее забавляет).

Он медлил уходить, болтая с обеими девушками. Спросил, нет ли у них каких поручений в город, так как он едет в автомобиле в Сан-Матео и охотно выполнит их. Обе поблагодарили его. Анна сказала, что ей ничего не надо. Жуанита объяснила, что она после завтрака сама отправляется в город за покупками и что вряд ли мистер Чэттертон сможет заменить ее в этом.

– Мне нужно купить рождественские подарки для людей на ранчо, где я жила. Знаете, платки, шкатулочки, всякие мелочи.

– Я бы мог попытаться, – убеждал Билли с тайным намерением избавить ее от необходимости тратить собственные деньги. – У меня вкус хороший, право! Я бы не выбрал ничего кричащего, ничего слишком яркого.

– О, я бы не испугалась яркого! – улыбнулась Жуанита. – Эти люди – испанцы и мексиканцы – очень любят все яркое, веселое.

– О, тогда я для вас подходящая компания, – подхватил Билли, – я тоже люблю все веселое, я и сам очень веселый малый, не правда ли, мисс Руссель?

Но мисс Руссель совсем не нравился этот тон разговора, и она искала повода прекратить его. Она чувствовала себя ответственной перед миссис Чэттертон.

– Знаете что, – продолжал с живостью Билли, – отчего бы нам не поехать вместе в Сан-Матео? Я намерен пробыть там часа два, так что у вас будет достаточно времени для покупок.

Анна, стоящая за спиной Жуаниты, делала ему предостерегающие, неодобрительные знаки, но Билли не замечал их. «Проявит ли Жуанита достаточно благоразумия и откажется от поездки?» – спрашивала себя Анна. Но она так и не узнала этого: Кент Фергюсон взошел на террасу, и разговор принял другое направление.

Кент поздоровался со всеми со свойственной ему спокойной непринужденностью. Но в глазах его, когда они встретились с глазами Жуаниты, промелькнуло что-то и скрылось раньше, чем она поняла, что это было.

– Ну-с, – возвестил Кент, – могу вас обрадовать, ее сиятельство отбыла из Чикаго вчера вечером. Она неожиданно отменила визит к Пальмерам и намерена прибыть домой как раз вовремя, чтобы поздравить всех нас с Рождеством Христовым.