Филиппа считала эту книжку своим духовным наставником, Библией, написанной ею самой. За многие месяцы она добавила к первой записи: «Отношение важнее фактов». «Считай себя побежденным, и ты проиграешь; считай себя победителем, и ты выиграешь». «Побеждают те, кто верит в себя».
Как же сильно, подумала она, отличаются ее записи от тех, что сделал Риз.
Она распаковывала пасхальные коробки и шоколадные яйца, обернутые в пологую фольгу. Мистер Рид знал, что эту работу можно доверить только Филиппе, поскольку все остальные съели бы добрую половину товара еще до того, как он попадет на прилавок. Филиппа же никогда не притрагивалась к сладостям. Была пятница, и она посматривала на обеденную стойку, пока расставляла корзиночки, стараясь, чтобы два одинаковых цвета не оказывались рядом – так красивее и, кроме того, создавалось впечатление гораздо большего выбора, чем это было на самом деле.
И тогда она увидела его.
Она с колотящимся сердцем побежала по проходу. Он только Что сел на свое обычное место у стойки, когда она подбежала к нему и сказала, вытаскивая из большого кармана своего розового халата его записную книжку:
– Простите, мистер Райс?
Он не обернулся, и тогда она положила книжку на стойку перед ним и сказала:
– Вы оставили это здесь на прошлой неделе, мистер Райс.
Он повернул голову, посмотрел на нее: его черные глаза опять пронзили ее.
– Риз, – сказал он негромко.
– Простите, не поняла.
– Мое имя произносится Риз.
– Ой, простите, – она почувствовала, как горят ее щеки. – Мистер Риз…
– Не мистер, – сказал он, чуть приподнимая уголок рта, что должно было означать улыбку. – Просто Риз.
– Да, но вы оставили вот это, и я подумала, что это может быть важно…
– Важно? – переспросил он, глядя на книжку, как будто представления не имел, что это такое. – Слова. Одни слова. – Он опять перевел на нее свои темные глаза, они на секунду задержались на ее лице, как будто пытаясь что-то в нем прочесть, затем опять – эта тень улыбки, и он вернулся к своему кофе.
Это был один из тех душных, напоенных весенним ароматом майских вечеров, когда весь Лос-Анджелес кажется окутанным теплым бархатом. Филиппа задержалась на работе, потому что две девушки заболели. Идя по улице, она думала о тех заданиях по истории искусства, которые ей предстояло выполнить к завтрашнему вечеру. Когда из многоквартирного дома, мимо которого она проходила, кто-то вышел, она не обратила внимания. Но когда этот человек отступил слегка в сторону и на него упал свет уличного фонаря, она узнала его. И остановилась. Риз.
Он, не торопясь, шел по тротуару, держа свою записную книжку в руке, во рту дымилась сигарета. Внезапно Филиппа поняла, что идет за ним, но, однако, держится на достаточно большом расстоянии, чтобы он ее не заметил. Дойдя до бульвара Голливуд, он притулился на ярко освещенной автобусной остановке и, прищурившись, глядел сквозь дым своей сигареты на неоновые огни, ярко горящие вдоль улицы. Филиппа отступила в спасительный полумрак портика «Бэнк оф Амэрика», недоумевая, куда он собрался в такой час. На улице было полно машин, однако пешеходов было немного, лишь несколько туристов бродили по пустынному дворику Китайского театра. Через несколько минут подкатил автобус, который шел до бульвара Сансет. Риз сел на него и уехал.
Филиппа вернулась к дому, из которого он вышел, и прочитала имена на почтовых ящиках.
Ага, вот он: № 10 – Риз.
На следующий вечер, сразу после занятий по истории, она пошла на улицу, где живет Риз, и увидела его, выходящего из подъезда. Она опять последовала за ним и увидела, что он сел на тот же автобус. Она проделала это три раза в те вечера, когда у нее не было занятий, и решила, что он, видимо, ездит на работу, поскольку выходит всегда в одно и то же время и садится на один и тот же автобус.
На шестой вечер она решила пропустить занятия по английской литературе и проследить, куда он едет. Филиппа села за две остановки до той, на которой садился Риз, и забилась в самый конец салона, чтобы он ее не увидел. Как обычно, он стоял на остановке «Хайленд». Глядя, как он садится в автобус и плюхается на сиденье, она понадеялась, что поездка будет недолгой и не придется делать пересадки, поскольку время было позднее и ей было страшно путешествовать по городу в этот час.
Когда автобус остановился на Сансет-Трип, Риз вышел. Филиппа заметила, как он вошел в неприметную дверь, над которой виднелась надпись «Вудиз».
На следующей неделе Филиппа сразу после занятий отправилась домой и села в автобус раньше Риза, затем смотрела, как он выходит у «Вудиза», пока однажды вечером не набралась храбрости и не вышла через две остановки после «Вудиза», а затем вернулась обратно. Она постояла в нерешительности на тротуаре, прежде чем приблизиться к обычной деревянной двери, пытаясь разгадать, что прячется за ней, и не зная, надо ли ей постучаться или же можно просто войти.
Ее сомнения разрешились, когда из-за угла появилась довольно странного вида пара, толкнувшая дверь и исчезнувшая за ней. На мужчине был хлопчатобумажный свитер, брюки хаки и сандалии, женщина была одета в черное трико и мешковатый свитер, лицо у нее было белое, как мел, с сильно подведенными черными глазами. Филиппа поняла, что это битники; она их видела по телевизору, но в жизни встретила в первый раз.
Со страхом, но не переставая думать о Ризе, она толкнула деревянную дверь и вошла внутрь. Ей пришлось немного подождать, чтобы глаза привыкли к полумраку. Пока она стояла у входа, она слышала какие-то непонятные звуки и чувствовала странные запахи. Через секунду она поняла, что звуки исходят от барабанчиков бонго, на которых отбивали какой-то странный ритм. Едкий неприятный запах смешивался с запахом кофе. Когда ее глаза совсем привыкли к полумраку, она увидела лестницу, ведущую вниз в похожую на пещеру комнату, забитую маленькими столиками и стульями.
Она медленно спустилась, опасаясь, как бы кто-нибудь не сказал ей, чтобы она убиралась. При неверном свете множества свечей она заметила, что стены кофейни были из простого кирпича, совершено голые. Пол деревянный, усыпанный окурками, столики крохотные, а стулья казались неудобными. Комната была заполнена бородатыми мужчинами и женщинами с бледными губами и густыми тенями на глазах.
Пробираясь к свободному столику и с трудом усаживаясь на шаткий стул, Филиппа чувствовала, как ее волнение усиливается. Она оказалась в дивном, запретном, перевернутом мире, где все было не так, где, по-видимому, существовали свои правила. Дрожащий свет свечей и барабанный ритм, казалось, забираются под кожу и наполняют все тело чувством опасности и тревоги. Голова ее кружилась от непривычного запаха, который не был похож на запах сигаретного дыма; она видела, что все вокруг пьют кофе и разговаривают, пока мужчина на маленькой сцене отбивал ритм на барабанах.
Она огляделась вокруг, полная напряжения, пульс ее бился в одном ритме с барабанами. Она попыталась разглядеть Риза в толпе, но в помещении было слишком темно и дымно. С трудом в дрожащем свете свечей различала она бледные лица людей, чем-то неудовлетворенных, потерянных, как будто они вышли из ночи, пока обычный мир спал. И вдруг она увидела Риза, он пробирался к сцене, затем уселся на высокий стул. Никто не приветствовал его аплодисментами или как-либо еще; все продолжали курить и пить кофе.
Риз заговорил:
– Решение невозможно, поэтому и действие невозможно. Существование предшествует сущности. Мы потеряны, потому что мы потеряли Бога. Теперь у нас есть Бомба. Мы всего лишь мешки мяса. Мы создали себя, это так, но зачем? У нас нет цели. Родиться, дышать, умереть. Никакого смысла, один хаос. Ни в чем нет смысла. У нас есть бомба. У нас нет завтра.
Филиппа смотрела на лица людей вокруг себя, видела, с каким вниманием они теперь смотрят на Риза, как печальны их лица. Ей вдруг захотелось встать и сказать: «Нет, ты не прав».
