Мерна достала ручку и записала эти строки на обороте найденной в бардачке розовой квитанции из химчистки. Она завела машину и уже хотела ехать, но заглушила мотор и опять погрузилась в размышления.

А что, если бы папа сказал эти слова? «Мерна, я тебя люблю… Мерна, я тобой горжусь… я тебя люблю… люблю… Мерна, ты лучше всех… лучшая дочь, лучше не бывает». Что тогда? Все равно прах. Слова истлевают даже быстрей мозгов.

Так что же с того, что он не сказал эти слова? А ему их кто-нибудь когда-нибудь говорил? Родители? Никогда. Судя по тому, что я о них слышала — отец хлестал бурбон и умер желтушный и молчаливый. Мать после этого еще два раза выходила замуж, снова за алкоголиков. А я? Я когда-нибудь ему это говорила? Я вообще кому-нибудь когда-нибудь это говорила?

Мерна вздрогнула, выдернула себя из забытья. Как это непохоже на нее, такие мысли. Такие выражения, поиски красивых слов. И воспоминания об отце. Это тоже странно: она редко вспоминала о нем. И где же ее решимость сосредоточиться на докторе Лэше?

Она попробовала снова. На миг она представила доктора у стола с убирающимся верхом, но его заслонил другой образ, явившийся из прошлого. Поздняя ночь. Мерне уже давно пора уснуть. Она крадется по коридору. Из-под двери родителей пробивается свет. Тихие, интимные голоса. Бормочут ее имя. «Мерна.» Они, должно быть, лежат под толстым пуховым одеялом. Постельные разговоры. Говорят о ней. Она распростерлась на полу, вжалась щекой в ледяной свекольно-красный линолеум, силясь заглянуть под дверь, подслушать тайные разговоры родителей о ней, Мерне.

А теперь, подумала она, глядя на свой плейер, я овладела этой тайной. Эти слова теперь принадлежат мне. То, что он сказал в конце сессии — как там? Она вставила кассету, перемотала в течение нескольких секунд и стала слушать:

Извлекаю информацию. Банк данных. Она кивнула. Может, он и прав.

Она завела машину и вернулась на шоссе 101, идущее в южном направлении.

В начале следующей встречи Мерна сидела молча. Эрнест, нетерпеливый, как всегда, попытался ее подтолкнуть:

— О чем ты думала в последние несколько минут?

— Наверное, гадала, с чего вы начнете встречу.

— А чего бы ты хотела, Мерна? Если бы тебе явился джинн и исполнил твое желание, как бы ты хотела начать эту встречу? Какое заявление или вопрос были бы идеальны?

— Вы могли бы сказать: здравствуй, Мерна, я искренне рад тебя видеть.

— Здравствуй, Мерна. Я сегодня искренне рад тебя видеть, — немедленно повторил Эрнест, скрывая свое изумление. В прошлые встречи такие хитроумные гамбиты неизменно повисали в воздухе, и сейчас он задал вопрос почти без надежды на успех. А то, что он и в самом деле рад ее видеть — еще большее чудо.

— Спасибо. Очень мило с вашей стороны, хотя и не совсем точно.

— А?

— Вы вставили лишнее слово, — объяснила Мерна. — «Сегодня».

— И это значит…?

— Помните, доктор Лэш, что вы мне всегда говорили: вопрос — не вопрос, если ты знаешь ответ.

— Ты права, но сделай мне одолжение. Не забывай, у терапевта особые привилегии.

— Ну хорошо. «Сегодня» означает, что вы не всегда были рады меня видеть.

Неужели, подумал Эрнест, еще недавно я считал Мерну полной тупицей в межличностных отношениях?

— Продолжай, — улыбаясь, сказал он. — Чем это может объясняться?

Она заколебалась. Ей совсем не хотелось, чтобы сегодняшний сеанс пошел в этом направлении.

— Мерна, попробуй. Попробуй ответить что-нибудь на этот вопрос. Как ты думаешь, почему я не всегда рад тебя видеть? Можешь использовать метод свободных ассоциаций: скажи первое, что придет в голову.

Молчание. Она чувствовала, как слова шевелятся в ней, накапливаются. Она попыталась выловить отдельные слова, удержать их, словно плотиной, но их было слишком много, и они текли слишком быстро.

— Почему вы не рады меня видеть? — взорвалась она. — Почему? Я знаю, почему. Потому что я неделикатная, вульгарная, и у меня плохой вкус…

…Я не хочу этого делать, думала она, но уже не могла остановиться, нужно было вскрыть этот нарыв, очистить пространство между ними…

— … и потому что я узкая, и негибкая, и никогда не говорю ничего красивого и поэтичного!

Хватит, хватит, говорила она себе, пытаясь сжать зубы, стиснуть челюсти. Но слова прорывались с силой, которой она не могла противиться, и она изрыгнула их:

— И я не мягкая, и мужчины хотят от меня убежать — слишком много острых углов, локти, колени, и я неблагодарная, и я пачкаю наши отношения разговорами о деньгах, и… и… — на миг остановилась и закончила на юмористической ноте: — И у меня слишком большая грудь.

Она, обессиленная, рухнула в кресло. Все было сказано.

Эрнест был поражен. Настала его очередь онеметь. Это же его слова. Откуда они взялись? Он посмотрел на Мерну, которая скорчилась в кресле, обхватив голову руками. Как ответить? У него кружилась голова. Он хотел созорничать, сказав «нет, у тебя не слишком большая грудь». Но, слава Богу, промолчал. Сейчас не время для шутливой болтовни. Он знал, что слова Мерны нужно воспринять с величайшим уважением и серьезностью. Он схватился за спасательный круг, всегда доступный терапевту даже в самом бурном море: можно прокомментировать процесс, заговорить об их отношениях, о последствиях слов пациента, а не об их содержании.

— Эти слова пропитаны сильным чувством, Мерна, — спокойно сказал он. — Как будто ты их носила в себе очень долго.

— Так и есть. — Мерна сделала пару глубоких вдохов. — У слов своя жизнь. Они хотели вырваться наружу.

— Ведро гнева на мою голову — может быть, и на твою тоже.

— И на мою? Я сержусь на вас и на себя? Да, возможно. Но уже меньше. Может, потому я сегодня и смогла все это сказать.

— Хорошо, что ты мне теперь больше доверяешь.

— На самом деле я хотела сегодня поговорить о другом.

— О чем? — Эрнест схватился за эту идею — что угодно, лишь бы сменить тему.

Пока Мерна переводила дух, он думал про ее невероятную интуицию, пугающий словесный взрыв. Удивительно, как она его раскусила! Откуда она знает? Только одно объяснение — бессознательная эмпатия. Точно как говорил доктор Вернер. Так значит, Вернер был прав все это время, подумал Эрнест. Почему я себе не позволил у него учиться? Какой же я кретин, идиот. Был. Как там Вернер сказал? Хулиганствующий дуэт Макса и Морица? Ну что ж, может быть, мне пора умерить свое юношеское стремление к ниспровержению старших. Не все, что они говорят — труха. Больше никогда не буду сомневаться в силе бессознательной эмпатии. Может быть, именно такой опыт заставил Фрейда воспринимать всерьез идею телепатии.

— О чем ты думаешь? — наконец спросил он.

— Мне так много надо сказать. Не знаю, с чего начать. Вот сон, который я видела прошлой ночью. — Она показала блокнот на пружинке. — Видите, я его записала — это первый раз.

— Ты и вправду стала серьезней относиться к нашей работе.

— Должна же я что-то получить за свои сто пятьдесят… ох! — Она прикрыла рот рукой. — Я не то хотела сказать, извините. Пожалуйста, нажмите кнопку «Удалить».

— Кнопка «Удалить» нажата. Ты сама себя остановила, и это замечательно. Может быть, ты просто растерялась от того, что я сказал тебе комплимент.

Мерна кивнула, но заторопилась прочитать сон из блокнота:

Я иду делать пластическую операцию носа. С меня снимают повязки. С носом все в порядке, но кожа сморщилась или стянулась, рот не закрывается, зияет, как огромная дыра в пол-лица. Видны мои миндалины — огромные, разбухшие, воспаленные. Алые. Потом приходит доктор с нимбом. У меня вдруг получается закрыть рот. Доктор задает мне вопросы, но я не отвечаю. Я не хочу открывать рот и показывать ему огромную зияющую дыру.