Нет, Айрин была уникальна и нуждалась в уникальной терапии, той, которую мы с ней построили вместе. И не то чтобы мы сначала создали терапию, а потом начали ее применять — наоборот: процесс построения новой, уникальной терапии и был этой терапией.

Я посмотрел на часы. Где Айрин? Я подошел к двери кафе и выглянул на улицу. Вон она, за квартал отсюда, идет рука об руку с мужчиной — надо полагать, с Кевином. Возможно ли это? Сколько же часов я потратил, пытаясь убедить Айрин, что она не обречена на одиночество, что рано или поздно в ее жизни появится другой мужчина. Боже, как она упиралась! А ведь у нее была масса возможностей: не успела она овдоветь, как к ней выстроилась длинная очередь привлекательных, вполне подходящих ей поклонников.

Она быстро отвергла каждого по одной или нескольким причинам из бесконечного списка: «Я не смею полюбить снова, потому что не вынесу новой потери» (из-за этого принципа, который всегда возглавлял список, Айрин с ходу отвергала любого мужчину, который был хоть чуть-чуть старше ее или не в идеальной физической форме). «Я не хочу своей любовью обречь еще одного мужчину на гибель.» «Я отказываюсь предать Джека.» Каждого мужчину она сравнивала с Джеком, не в пользу первого; Джек был для Айрин идеальным спутником жизни, предназначенным ей самой судьбой: он знал ее семью; его кандидатура была одобрена братом; Джек был последним связующим звеном с покойным братом Айрин, отцом и умирающей матерью. Более того, Айрин была убеждена, что никакой другой мужчина никогда не поймет ее, что не найдется мужчины, который, подобно фермеру у Фроста, не принесет лопаты в кухню. Кроме разве что членов общества недавних вдовцов, людей, ясно сознающих конечную точку своего пути и всю драгоценность жизни.

Она была невероятно привередлива. Идеальное здоровье. Спортивный. Стройный. Моложе ее. Недавно овдовевший. Чрезвычайно тонко ощущающий искусство, литературу и экзистенциальные проблемы. Я сердился на Айрин за поставленные ею невозможные критерии. Я думал обо всех остальных вдовах, с которыми работал — они отдали бы что угодно за любой знак внимания со стороны любого из поклонников Айрин, огульно отвергнутых ею. Я изо всех сил старался держать эти чувства при себе, но от Айрин ничто не укрывалось, даже невысказанные мною мысли, и она сердилась на меня за то, что я желал для нее связи с мужчиной. «Вы хотите заставить меня поступиться принципами!» — обвиняюще говорила она.

Может быть, она также чувствовала мой растущий страх, что она меня никогда не отпустит. Я считал, что ее привязанность ко мне — решающий фактор в ее неспособности установить отношения с мужчиной. Господи, неужели она всю жизнь будет висеть у меня на шее? Может быть, это наказание за то, что я добился своего и стал для Айрин так важен.

А потом в ее жизнь вошел Кевин. С самого начала она знала: он именно тот, кого она ищет. Я подумал обо всех заданных ею невозможных, смехотворных стандартах. Ну так вот, он отвечал абсолютно всем, и даже более того. Молодость, идеальное здоровье, чувствительность. Он даже принадлежал к тайному обществу вдовцов. Его жена умерла годом раньше, и Кевин с Айрин полностью друг друга понимали и сочувствовали скорби друг друга. Симпатия между ними возникла мгновенно, и я безумно радовался за Айрин. Радовался и своему собственному освобождению. До встречи с Кевином Айрин снова научилась нормально функционировать в окружающем мире, но в ней все еще оставались глубоко спрятанные, почти невыразимые печаль и отчаяние. Теперь и они быстро улетучились. Стало ли Айрин лучше оттого, что она встретила Кевина? Или она смогла открыться ему оттого, что ей стало лучше? Или то и другое? Наверное, я никогда не узнаю.

А теперь она ведет Кевина знакомиться со мной.

Вот они входят в дверь кафе. Идут ко мне. Почему я нервничаю? Поглядите на этого человека: он великолепен — высокий, сильный, выглядит так, словно каждое утро до завтрака участвует в триатлоне, а нос… невероятно… где люди берут такие носы? Хватит, Кевин, отпусти ее руку. Хватит уже! Ну должна же у него быть хоть одна неприятная черта. Ох, мне же придется пожать ему руку. Почему у меня так потеют ладони? Вдруг он заметит? Хотя кого волнует, что он заметит?

— Ирв, — услышал я голос Айрин, — это Кевин. Кевин, это Ирв.

Я улыбнулся, протянул руку и приветствовал его, стиснув зубы. Смотри у меня, думал я, хорошенько заботься об Айрин. И только попробуй мне умереть.

Мерна ударила по тормозам и вильнула, чтобы не столкнуться с подрезавшим ее грузовиком. Она прибавила скорость, обогнала его и крикнула: «Урод!»

Выключила магнитофон и сделала несколько глубоких вдохов. Несколько месяцев назад, после первых сессий, новый психотерапевт Мерны доктор Лэш начал записывать их встречи на магнитофон и отдавать кассету Мерне, чтобы она послушала запись на следующей неделе в машине, по дороге на очередную сессию. Еженедельно Мерна возвращала кассету доктору, и и он перезаписывал новую сессию поверх старой. Доктор говорил, что это удачный способ использовать время, которое она тратит на дорогу из Лос-Альтоса в Сан-Франциско. Мерна в этом сомневалась. Часы, проведенные в кабинете доктора, и сами по себе ничего, кроме разочарования, у нее не вызывали, а слушать их в записи — только больше расстраиваться. Грузовик догнал ее и мигнул фарами, чтобы она его пропустила. Мерна перестроилась на одну полосу вправо и обругала водителя, а он показал ей средний палец. А вдруг она попадет в аварию, потому что отвлекается, слушая кассету? Можно будет подать иск на своего психотерапевта? Приволочь его в суд? Мерна улыбнулась этой мысли. Она протянула руку, прижала на несколько секунд кнопку перемотки, а потом включила воспроизведение.