Не было никаких вестей от овдовевшего отца Тома, лондонского таксиста, которому отчаянно хотелось, чтобы единственный сын добился в чем-нибудь успеха, получил профессию, словом, не походил на него самого. Правда, когда Том добивался успеха, отец обижался, как обижался по поводу всего, чего не понимал. Всю свою жизнь он прожил в Хэкни, в домике, стоявшем за две улицы от того места, где он родился. Когда Том сообщил, что они с Чарли переезжают за город, отец решил, что сын и невестка рехнулись.

Бен бежал впереди по подъездной дорожке. Из грузовика с длинным кузовом строители выгружали материалы. Сбоку от дома стояла алюминиевая лестница. По гравию в тень между домом и амбаром вприпрыжку бежала белка. Чарли слышала мычание коров, гудение трактора, непрерывный рев воды и неистовый стук молотков на втором этаже.

В конце подъездной дорожки Чарли почувствовала прохладную водяную пыль. Запруда вспенивала воду, но пруд был ровным, как натянутая кожа барабана. Около берега резвились в воде дикие утки, и где-то поблизости долбил дерево дятел.

Чарли пересекла железный пешеходный мостик, с опаской глядя вниз, на круглую кирпичную запруду-перемычку, напоминавшую шахту в рудниках. Остатки изгороди среди кустов ежевики на другой стороне моста следовало починить, иначе кто-то может споткнуться и полететь вниз. Сойдя с мостика, она подождала, пока благополучно перебежит и Бен.

Сухая, утоптанная тропа изгибалась вверх и влево, пробираясь через лесок повыше пруда. Подлесок становился гуще, деревья стройнее – в основном граб. Многие деревья, вырванные с корнем, – наверное, в зимние бури или ураганом 1987 года, – лежали там, где упали, привалившись к другим деревьям или скрывшись под побегами ежевики и зарослями подлеска.

Следы кошмара, мучившего ее ночью, еще оставались в сознании: какая-то лошадь вставала на дыбы и разевала с фырчаньем рот, обнажая клыки с прилипшим к ним куском жевательной резинки размером с теннисный мячик. Лошадь дышала на Чарли горячим мятным дыханием, а потом весело заржала. Очнувшись, Чарли снова ощутила мятный привкус во рту.

Жевательная резинка. В том автомобиле. Это же…

Вереница ее мыслей оборвалась, когда Бен остановился прямо перед ней, и Чарли едва не налетела на него. Пес принялся угрожающе лаять, и она забеспокоилась. Когда произошло какое-то движение впереди на дорожке, лай перешел в рычание.

Показался высокий мужчина в стареньком костюме из твида с кожаными нашивками на рукавах и резиновых сапогах. Он был словно возбужден и шел торопливо, то и дело спотыкаясь. Полоска лейкопластыря, приклеенная над правым глазом, и одинокая струйка пота, сбегавшая по его лицу, словно слеза, не мешали ему выглядеть весьма представительно. На вид ему было лет под шестьдесят. Рычание Бена стало громче. Чарли ухватила пса за ошейник.

– Извините, если вам не трудно, может, вы сходите и скажете Виоле, что я буду чуточку попозже, – сказал мужчина, даже и не думая представляться. – Я тут где-то потерял свои часы, черт их подери, так что мне придется вернуться и поискать их.

– Виоле? – без выражения переспросила Чарли.

Мужчина яростно прищурился.

– Моей жене! – воскликнул он. – Миссис Леттерс.

Чарли подумала, уж не слабоумный ли он.

– Я должен отыскать часы, прежде чем кто-нибудь их зацапает. Они, знаете ли, мне очень дороги как память.

– Извините, – сказала Чарли. – Мы только что сюда въехали.

Бен рывками дергал ее вперед.

– Розовый коттедж, выше по этой тропинке! Я был бы вам весьма благодарен. Просто скажите ей, что я приду чуточку попозже.

Подняв палец в знак признательности, он повернулся и поспешил обратно по тропке. Чарли по-прежнему сдерживала Бена. Он все рычал, шерсть на его загривке стояла дыбом, глаза мерцали всеми красками.

– Что такое, малыш? Ну в чем дело?

Она потащила его, и пес неохотно пошел следом. Подождав, пока мужчина скроется из вида, Чарли решилась наконец отпустить Бена.

Розовый коттедж. Чарли видела это название на табличке у въезда на дорожку. Должно быть, это тот самый каменный коттедж. Бен бежал впереди, радостно обнюхивая все подряд.

Чарли вышла из тени деревьев, и солнечный свет, ударив в лицо, ослепил ее. Бен задрал лапу у куста. Высохшая и пыльная земля была усеяна рытвинами, вокруг кустов плотным облаком висели и жужжали насекомые, рой мошек крутился вокруг ее головы. С резким запахом навоза смешивался аромат вьюна и скошенной травы.

Когда сквозь деревья показалась крыша коттеджа, затявкала чужая собака. Хлопнула дверца автомобиля, и словно сигнальная сирена загремел женский голос:

– Перегрин! Спокойно!..

Чарли завернула за угол. Рядом с допотопным автомобилем «моррис-майнор» на дорожке у коттеджа, позади изгороди из кольев, стояла старуха, под мышкой у нее торчала картонная коробка из бакалейной лавки. Другой рукой она держала за поводок крохотного йоркширского терьера. Бен игриво прыгнул вперед, но терьер ответил очередным залпом тявканья. Чарли сграбастала Бена за ошейник и заставила сесть.

– Вы миссис Леттерс? – стараясь перекричать тявканье терьера, спросила она.

– Да, – крикнула женщина в ответ.

На этой невысокой и пухлой даме деревенского типа, видимо с повышенной любовью к порядку, были прочные коричневые туфли, юбка из твида и штопаный пуловер. Вместо лица – румяное, испещренное прожилками от неумеренных возлияний желе. А еще прямые седые волосы с пробором по-мужски, расчесанные посередине.

– Мы переехали на мельницу. Меня зовут Чарли Уитни.

– Ах да, я ведь знала, что вы переезжаете где-то на этой неделе. – Старуха свирепо посмотрела на собаку и заревела голосом, который мог бы остановить линкор: – Перегрин! – Собака замолчала, и старуха снова посмотрела на Чарли. – Виола Леттерс. Боюсь, что не сумею пожать вам руку.

– У меня есть сообщение от вашего мужа.

Выражение лица старухи было определенно враждебным, и Чарли почувствовала страх. Она показала в направлении тропинки:

– Я просто встретила его, и он попросил меня передать вам, что потерял свои часы и собирается прийти чуть погодя.

– Мой муж?!

– Ну, в твидовом костюме, с рыболовной удочкой, так? В тот ли я дом попала?

– Сказал, что потерял свои часы?

– Да… и я… – Чарли заколебалась. Эта женщина выглядела более чем враждебно, она была свирепа. – Он показался мне довольно растерянным. Возможно, он поранился. На голове у него была полоска пластыря.

Терьер разразился очередным взрывом тявканья, и старуха, резко повернувшись, пошла к дому, волоча собачку так, что ее лапы скользили по покрывавшим дорожку плиткам. Со стуком она захлопнула за собой парадную дверь.

Во второй половине дня появился невысокий и жизнерадостный садовник с заячьей губой. Он почтительно приподнял козырек своей шапочки.

– Я Гидеон, – сказал он гнусаво сквозь аденоиды, – совсем как в Библии.

Чарли улыбнулась:

– Вы отлично поработали с живой изгородью.

– Я хотел, чтобы она выглядела получше к вашему приезду, – сказал он, явно довольный комплиментом. – Эта старуха вообще не хотела, чтобы что-нибудь здесь делали.

– А почему?

– Не знаю, я ее и видел-то всего несколько раз. Она оставляла мне деньги у задней двери, чтобы я подстригал кусты и траву.

– И она никогда не выходила из дома?

– Не-а, ей все сюда доставляли.

– А почему она так поступала?

– Она была, как говорится, затворница. Извините, но я и не жалею об этом. Я знаю, что и сам не Роберт Рэдфорд,[2] но она в самом деле не очень-то здорово выглядела. – Он мельком взглянул на дом. – А в саду есть какая-нибудь работа для меня?

Работы нашлось уйма. Они прошлись по территории и договорились устроить делянку между ручьем и изгородью загона, сделать садик при кухне. Почва там оказалась влажная и песчаная, так что все должно хорошо расти. Они могли купить семена весенней капусты и капусты брокколи, да у Гидеона к тому же в запасе оставалось немного лука-порея. Еще до конца зимы, по его мнению, они будут есть собственные овощи.