Он все еще смотрел в ее глаза, изучая. Быстро окинув взглядом комнату, Хью наклонился поближе и понизил голос:

– Я думаю, что вы близки к открытию, это может быть очень важным, потому что вы умны, четко выражаете свои мысли и готовы понимать. – Он помолчал мгновение, а потом добавил: – Я тоже думаю, что вы в опасности. В очень серьезной опасности.

– В какой опасности?

Он промолчал.

– Опасности свихнуться? Вы это имели в виду?

– Опасности аномального, – сказал он. – Сверхъестественного. Оккультного. Называйте как хотите, но этим всегда опасно заниматься по-любительски.

На следующее утро она поехала к «Георгию и Дракону», соображая, в котором же часу Хью в конце концов ушел. В четыре? В половине пятого? Должно быть, даже позднее, потому что начинало светать.

Они проговорили почти всю ночь. О жизни после смерти. О религии. О самих себе. Болтали так, словно знали друг друга в течение всей своей жизни. У Хью был сын, он жил в Канаде с его бывшей женой, и Чарли удивилась: ей и в голову не приходило, что у него может быть ребенок. Сына он не видел уже два года, борьба за опеку над ним шла не на шутку. Том, возможно, сумел бы ему помочь, сказала она. Том. Чарли упомянула о Томе так, словно он был третьей стороной, случайным знакомым.

Странное было у нее ощущение, когда Хью уходил и его надо было выпускать из входной двери в рассветный хор так же, как она выпускала Тома из дверей квартиры ее матери, когда они встречались. Они с Томом обычно возвращались домой после того, как кутили весь вечер, и тискались на диване, пока не удостоверятся, что ее мать уснула, – и тогда занимались любовью, пытаясь вести себя потише и обрывая хихиканье в ужасе, что мать проснется. Иногда они дремали, и, когда Том уходил, появлялись первые лучи солнца, вместе с начинавшими свой путь развозчиками молока.

Прошлым вечером с Хью она чувствовала себя по-домашнему, настолько уютно, что если бы, вместо того чтобы идти провожать его до входной двери, она бы отправилась с ним наверх, в постель, то это выглядело бы для нее совершенно естественно.

Становлюсь легкомысленной, подумала она. Вот уже завожу других мужчин. Говорят, что не больно, когда в тебя выстрелят, во всяком случае, не в первые секунды, пока шок и оцепенение не пройдут. Больно становится потом. Может, она все еще в шоке, в оцепенении. Нет. От мысли, что Том с Лаурой просыпаются вместе и Лаура готовит ему завтрак, внутри ее завертелась бурлящая острая боль.

В трактире было пусто и прохладно. За стойкой бара читал «Спортивную жизнь» хозяин Вик. Игральный автомат с потухшими огоньками безмолвствовал. На фоне стойкого аромата пива, впитавшегося в стены и в балки перекрытий, прорезался слабый запах кофе.

Пока Вик отмечал кружками набор из лошадиных бегов, Чарли терпеливо стояла перед ним. Заметив ее, улыбнулся улыбкой человека, захваченного за перелистыванием пошлого журнальчика у киоска.

– Что, получаете какие-нибудь подсказки? – спросила она.

– Не всегда.

– Те два старика, ну здесь, вчера вечером, вот так они сидели. – Чарли показала где. – Кто они такие?

– Постоянные посетители, – ответил он. – Артур Моррисон и Билл Уайнрайт.

– А кто из них был с трубкой?

– Билл Уайнрайт.

Таращился на нее главным образом другой.

– А вы не знаете, где живет Артур Моррисон?

– На ферме Крэмптона. В коттеджах шорников.

– Как их найти?

– Довольно просто.

Менее чем в миле по шоссе она обнаружила указатель. Свернув на изрезанную колеями проселочную дорогу, шедшую через открытое поле, Чарли миновала большой амбар и проехала через двор фермы. Выбежавшая на двор черно-белая собака облаяла автомобиль. В нескольких сотнях ярдов дальше стоял рядок ветхих кирпичных коттеджей. Остановившись около последнего, впритык к старенькому фургончику, Чарли выбралась из машины.

Сад с разросшимся кустарником был забит ржавым металлоломом. К стене приткнулся старый черный велосипед, позади дома кудахтали куры.

У Чарли голова раскалывалась от усталости. Ей показалось, что она была здесь совсем недавно, вроде с Томом, когда они искали сельский магазинчик, или, может, с Гидеоном, когда ездили покупать кур.

Итак, Артур Моррисон. Артур Моррисон, с морщинистым угрюмым лицом и наполовину выпавшими зубами, который потягивал в трактире пиво из своей личной пивной кружки с крышечкой и таращился на нее. Этот его пристальный взгляд…

Она прошла по тропинке, остановилась перед выцветшей голубоватой передней дверью и поискала звонок. Не найдя даже дверного кольца, она постучала израненными костяшками пальцев, морщась от боли.

Тишина. Затем ей показалось, что она расслышала шарканье ног и позвякивание посуды. Она снова постучала, на этот раз воспользовавшись ключами от машины. Рядом с ней в окне дернулась занавеска.

На дворе фермы залаяла собака. Дверь приоткрылась на несколько дюймов, и сморщенное, с выражением подозрения лицо показалось из темноты. Сквозь волосы этого человека проглядывал череп. Вместе с ним из-за двери пришел запах старости, плесени, иссохшей мебели, иссохших людей – распада.

– Мистер Моррисон? – спросила Чарли, пытаясь вежливо улыбнуться.

Выражение сморщенного лица становилось все более враждебным, шишковатые руки тряслись. Но сквозь эту враждебность и дрожь она увидела тоску, так и бившую ключом из маленьких желтоватых глазок, тоску и слезы.

– Убирайся, – сказал он дрожащим голосом. – Оставь нас в покое. Ты нам здесь не нужна.

Он проворно отступил назад и захлопнул дверь.

В тот же вечер Том вернулся домой. Было поздно, темно, уже за полночь, и Чарли легко и некрепко спала, когда щелкнула дверь. Бен залаял.

– Привет, дорогая.

Когда она услышала его шаги по комнате, когда почувствовала, как он садится на постель и берет ее руку, ее сердце затрепетало. Рука его была холодной, словно он прогуливался на улице под снегом, и Чарли стиснула ее.

– Извини, – сказал он.

– Да все в порядке, – сонно пробормотала она.

Он наклонился, и она ощутила резкий мускусный запах духов, ощутила его дыхание, отвратительное и воняющее дымом – не от сигарет или сигар, а дымом прогоревшей соломы и дерева. Он поцеловал ее.

Его губы были жесткими и холодными.

Чарли в потрясении отпрянула. Запах горелого мяса, перемешанный с запахом духов, становился все сильнее, все более едким, он заполнял ее ноздри. Холодные жесткие губы вжимались в ее губы, словно пытаясь протереть их насквозь. Она попыталась отодвинуться, отстраниться, но его руки цепко держали ее за шею, волокли к нему все жестче и жестче.

Она затрясла головой, закричала, слыша, как сердито рычит Бен.

Холодные иглы вонзались в ее тело. Казалось, в комнате все замерзало. Она ощущала его дыхание, этот мерзкий пугающий запах жженой плоти. Давление его рук становилось все крепче и крепче. Попытавшись выбраться из постели, она сообразила, что и не была в ней. Она стояла, вмятая во что-то.

А его руки сжимали все крепче.

– Том!

Ее голос прозвучал как бывает при полоскании горла. Ей казалось, что шейные позвонки вот-вот сломаются. Дышать становилось все труднее, лай Бена – оглушительнее. Она задергала ногами, но ноги едва касались пола. Она дышала короткими удушливыми глотками, стоя на цыпочках. Выбросив руки вверх, Чарли завертелась волчком, упала вперед, треснувшись обо что-то головой, и свалилась на бок. Давление на шею стало еще сильней. Она исступленно таращилась вокруг, смотрела вверх, но смогла разглядеть лишь луну за окном.

Луна.

И это окно.

Окно было не на том месте!

А потом она почувствовала тишину. Слабое дуновение холодного воздуха. И неистовое сжатие вокруг шеи. Нет, не рук. Это не руки сжимались вокруг ее шеи, это было что-то мягкое и одновременно жесткое, врезавшееся в кожу. Все было бы хорошо, если бы она стояла прямо, на цыпочках и не двигалась, все тогда было бы вполне хорошо, вполне терпимо.