– Да, – сказала Чарли. – Вы мне говорили.

– Вот та ваша фотография… Там совершенно противоестественное сходство с девушкой, которая передала мне это сообщение. На какое-то мгновение я даже подумала, что это она. – Старуха открыла дверь. – В другой раз, дорогая. Мы поговорим об этом в другой раз.

ВОТ ТА ВАША ФОТОГРАФИЯ… ТАМ СОВЕРШЕННО ПРОТИВОЕСТЕСТВЕННОЕ СХОДСТВО С ДЕВУШКОЙ, КОТОРАЯ ПЕРЕДАЛА МНЕ ЭТО СООБЩЕНИЕ. НА КАКОЕ-ТО МГНОВЕНИЕ Я ДАЖЕ ПОДУМАЛА, ЧТО ЭТО ОНА.

Голос Виолы Леттерс звучал отчетливо и ясно. Словно она находилась в комнате. Солнечный свет вливался в окна. Палец у Чарли болел, и болела голова. Выбравшись из постели, она подошла к окну.

Буря утихла перед рассветом. Вовсю щебетали птицы. Дрозды, воробьи и малиновки выискивали червей. С деревьев капала вода. Запруда и мельничное колесо шумели в это утро, казалось, громче обычного.

ВОТ ТА ВАША ФОТОГРАФИЯ…

Было половина восьмого. Скоро явятся рабочие. Чарли надела махровый халат, домашние туфли-мокасины и направилась вниз. Когда она наклонилась, чтобы подобрать газеты, то услышала из кухни шуршащий звук, какое-то похрустывание, вроде короткого замыкания. Донесся запах горящего пластика. Она побежала по коридору.

– Бен! – завопила она в бешенстве.

Но было поздно. Две кассеты Эрнеста Джиббона с расколотыми корпусами валялись на полу. Их тонкие ленты размотаны, скомканы, скручены вокруг стола, вокруг ножек стула. Бен блаженствовал, катаясь в этом хламе, роясь в нем, шурша, грызя, и запутываясь все больше и больше.

– Бен! – заорала она свирепо, еще серьезнее и громче. – Плохой!

Пес замер. Вокруг его головы, словно парик, обмоталась коричневая лента. Пес отряхнулся, сбросил ленту и бочком выбрался из кухни.

Чарли глядела на беспорядок и думала, как мог Бен сбросить кассеты со стола? Опустившись на колени, она принялась сматывать ленту в мотки, пытаясь понять, можно ли ею еще пользоваться. Но лента была скручена, смята, запутана в узлы. Безнадежно. Она затолкала ее в мешочек для мусора и завязала его у горлышка. До нее снова донесся запах горящего пластика из газовой плиты, становившийся все сильнее.

Крышка на плите была приподнята, и рамка для фотографий с их снимками, точнее, то, что от нее осталось, лежала неуклюжая и расплавившаяся. Фотографии внутри нее превратились в затвердевшие шарики вылинявшего цвета.

Чарли протянула руку, намереваясь спасти рамку, но та вспыхнула огнем, и женщина отпрянула от грязно-черного дыма, зловеще заклубившегося вверх. Посудным полотенцем она стала сбивать пламя. Кусочки расплавившегося пластика и сгоревших фотографий разлетелись по всей кухне. Один из них продолжал гореть в ее руке. Чарли встряхнула и вытерла руку о халат. На линолеуме появились оплавленные пятна. Налив в тазик для мытья посуды воды, она вылила ее на горящий пластик, а остатками залила крохотные огоньки.

Горло Чарли было полно грязного густого дыма, и, кашляя, она открыла окно. Кусочки рамки шипели и свистели на плите. Чарли соскоблила их металлической лопаткой и выбросила в раковину. От холодной воды снова поднялся пар, и почерневший пластик сморщился, словно живой. И сморщились внутри него обуглившиеся фотографии.

Новый бланк обращения за ее свидетельством о рождении прибыл с очередной почтой. Она просмотрела его, пока завтракала, жуя без всякого аппетита. Рядом с ней на кухонном столе лежали нетронутые газеты.

Вонь от сгоревшего пластика и влажной обуглившейся бумаги густо висела в комнате. В тех местах, где она отмывала пол, он еще оставался сырым. Новая рана на ее руке болела, как и все остальные. Доев кашу, Чарли предприняла еще одну попытку соскрести остатки пластика с верхушки газовой плиты. Зазвонил телефон, и она механически, почти равнодушно ответила:

– Да, слушаю?

– Чарли?

Это был Том.

Со стуком швырнула она трубку обратно. Когда телефон зазвонил снова, ее затрясло мелкой дрожью. Три звонка, а затем автоответчик щелкнул, и Том заговорил, пока вращалась лента.

– Чарли? Дорогая, это ты? Я хочу поговорить с тобой, пожалуйста, возьми трубку. – Последовала пауза. – По крайней мере, перезвони мне. Я весь день буду в конторе. – Еще одна пауза. – Дорогая?.. Чарли?

Потом издалека раздался звук опущенной телефонной трубки.

– Пошел к черту, – сказала она.

Приготовив для рабочих утренний чай, Чарли отправилась с Беном вверх по улочке посмотреть, не стало ли лучше Виоле Леттерс. И не объяснит ли ей старуха, с какой стати фотография так сильно ее напугала.

Чарли была довольна тем, что бросила трубку, когда позвонил Том, довольна, что оказалась такой сильной. Интересно, долго ли она продержится. Задернутые занавески в Розовом коттедже удивили Чарли: ведь уже больше одиннадцати. Послышалось скорбное мяуканье. Нельсон, одноглазый кот, терся о входную дверь.

– А тебя-то считали потерявшимся, – сказала она ему.

На ступеньках стояли две бутылки молока, из почтового ящика торчала газета «Дейли телеграф». Чарли закрыла за собой калитку, привязала Бена к ограде и велела ему сидеть. Во всем этом есть что-то идиотское, подумала она под резкий звон медного корабельного колокольчика. Из дома не доносилось ни звука. Чарли позвонила в колокольчик еще несколько раз, а потом легонько постучала.

К матовой стеклянной панели рядом с дверью была прикреплена красивая желтая наклейка с надписью «На страже добрососедства». Чарли открыла почтовый ящик и, всмотревшись внутрь дома, разглядела ковер, лестницы и картину на стене. Все выглядело спокойно.

Чарли обошла угол дома. За его задней частью, за изгородью, в конце аккуратно ухоженной лужайки, открывался прекрасный вид на долину и лесок. Настойчиво мяукая, за Чарли шел по пятам кот.

В отдушине кухонного окна крутился вентилятор. Чарли был виден поднос, на котором стояла хрустальная рюмка и неоткупоренная бутылка вина, лежала салфетка в серебряном кольце, журнал «Сельская жизнь», персик с ножом на небольшой тарелочке… Сначала осторожно, а потом погромче она постучала в стеклянную панель задней двери.

– Хэлло? Миссис Леттерс!

Чарли заколебалась. Может, старуха спит и не хочет, чтобы ее беспокоили? Она вернулась к фасаду дома и посмотрела на серую каменную стену с зубчиками, идущими вдоль крыши. Неправильно. Что-то было неправильно. Сквозь тишину утра прорезалось непонятное завывание на высокой ноте. Вероятно, Хью возился с одним из автомобилей. Чарли отвязала Бена и пошла вверх по улочке.

«Ягуар» Хью стоял во дворе, и двери его мастерской из рифленого железа были открыты. Сам он склонился над двигателем «триумфа», покоившегося без колес на металлических стойках. Яркая лампа, заключенная в проволочную ячеистую клетку, свешивалась с потолка над головой Хью. В помещении пахло машинным маслом и старой кожей, в воздухе стояли едкие испарения отработанного бензина.

Она заскрежетала зубами от кошмарного грохота.

На этот маленький участок были втиснуты еще два автомобиля, покрытые пыльным брезентом. На полу лежали инструменты и детали двигателей, какая-то крышка, полки. Были там и ящики, консервные банки, полные гаек и болтов, свечи зажигания. Еще больше инструментов свешивалось с полок. Старые колеса, покрышки были приткнуты повсюду. На проволоке, прикрученной к фермам крыши, висел капот от какой-то машины. На стенах красовалось несколько металлических рекламных знаков, сигареты «Вудбайн», реклама бензина «Эссо экстра» и еще обшарпанные номерные знаки, главным образом американские.

Шум стих. Послышалось бряцание, и что-то металлическое перекатилось по грязному бетонному полу. Хью поднял голову от двигателя и увидел ее.

– Привет!

Послав ей дружескую улыбку, он положил инструмент на землю. Две половинки закрепленного на петлях черного капота висели в воздухе за его спиной, словно клешни.

– Как тут у вас дела?

– Да тут шею свернуть можно.