До войны улица Марияс, была замощена булыжником. Магазинов и лавчонок на ней было великое множество – больших и малых, торговавших всякой всячиной.

Со звонким цокотом мчались пролетки легковых извозчиков, мелькали желтые спицы высоких тонких колес. Толстые кучера в черных кожаных фартуках чинно восседали на передках и время от времени, больше для порядка, охлестывали лошадей кнутом. Глаза лошадей сбоку были прикрыты шорами, дабы не глядели по сторонам и не пугались неуклюжих автомобилей и трамваев с открытыми площадками, со звоном и лязгом тащившихся по рижским улицам.

Босоногий мальчишка Арвид Кубулис носился по этим улицам в ораве таких же, как он, пострелят. Летом катался, примостясь на задней оси колясок, а зимой на коньках, зацепившись проволочным крюком за извозчичьи сани.

По этой самой улице Марияс шагал Кубулис в день Первомая сорок первого года, а в июне шел с комсомольским отрядом на фронт. За послевоенные годы преобразилась старая улица. Просторные витрины магазинов, вместительные автобусы и троллейбусы, юркие "Москвичи", "Жигули" и "Волги" нескончаемыми вереницами мчат в обоих направлениях по гладкому асфальту.

Хорошо зная довоенную улицу Марияс и многих ее жителей, Кубулис отправился в Ригу сам. В доме тридцать девять с тех давних пор и по сей день проживал друг детства Кубулиса. Прокурор решил поначалу не обращаться в официальные инстанции, не рыться в архиве, как обычно поступают в таких случаях. Он хотел сперва выяснить по возможности больше о Кришьяне Крумине, или Хлыще, некогда наезжавшем в Юмужциемс к Каролине Упениеце. У него не было уверенности, что Круминь имеет какое-то отношение к смерти обеих Упениеце. Однако проверить необходимо каждую версию.

На тридцать девятом доме давным-давно другой номер, да и выглядит теперь это здание совсем иначе.

В списке жильцов Кубулис, к своему удовлетворению, обнаружил то, что искал: "И. Думинь, квартира одиннадцать". Там же, где и раньше.

Дверь долго не открывали. Затем послышались шаркающие шаги и сонный мужской голос:

– Кто там?

– Скажите, пожалуйста, Илмар Думинь дома?

– Сейчас отопру. – Замок щелкнул, и перед Кубулисом предстал старый, сгорбившийся человек с сухой желтой кожей и впалыми щеками.

– Мне нужен Илмар Думинь, – повторил Кубулис. Человек подозрительно оглядел Кубулиса с головы до ног и на вопрос ответил вопросом:

– Зачем он вам?

Кубулис замялся. Не так уж удобно разговаривать через порог, а войти его не приглашали.

– Меня зовут Арвид Кубулис. Когда-то в детстве мы дружили. Я жил в соседнем доме…

Старообразное лицо человека сразу изменилось, разгладились морщины, сердитые глаза подобрели.

– Не узнаешь? Да, здорово я постарел!

– Илмар! Неужели это ты? – Кубулис был потрясен. Вот что сотворило время с некогда стройным и подвижным пареньком!

– Заходи, заходи! – Илмар Думинь отступил на шаг, пропустил Кубулиса и запер дверь.

Все тут до боли знакомое. Только на однотонных светло-коричневых стенах появилось несколько современных гравюр, и комната обставлена рижской "Юбилейной" мебелью с витриной и широкой секцией.

– О, у тебя масса отличных книг! – воскликнул Кубулис и направился к секретеру.

– Теперь, дружище, времени у меня хоть отбавляй. Только тем и занимаюсь, что книжки читаю да дочке помогаю по хозяйству. Доктора запретили работать, дали вторую группу. Что поделаешь – инвалид!

– Это где же ты так?

– Известное дело, в Освенциме.

– В Освенциме?!

– Отец у меня, если помнишь, был железнодорожником…

– Как не помнить!

Пригласив Кубулиса сесть, Думинь также опустился в кресло.

– И я пошел по его стопам, – принялся он рассказывать. – А когда мы взорвали эшелон с фашистскими танками, подался к партизанам. Но не повезло – во время разведки угодил в лапы фрицам. Сперва мной занимались гестаповцы. Потом попал в Освенцим, Сам удивляюсь, как удалось выжить. После войны снова работал на железной дороге, но здоровье было подорвано. Вот и пришлось уйти на пенсию. А что ты поделывал все это время?

Думинь вновь помрачнел. Он, видимо, жалел, что сразу все выложил о себе, не узнав, чем все эти годы занимался его бывший товарищ.

От Кубулиса не ускользнула внезапная перемена настроения.

– Моя судьба сложилась удачней. Воевал, затем окончил юридический факультет, теперь работаю прокурором.

– Прокурор – это хорошо, – неопределенно протянул Думинь. – Прокуроры нам пока нужны, даже очень нужны. Ты здесь, в Риге?

– Нет, в сельском районе.

– Ну а каким ветром занесло тебя после стольких лет ко мне? Ведь не ради того, чтобы поболтать.

– Не скрою, мне нужна твоя помощь, – признался Кубулис. – Не помнишь, кто до войны проживал в двадцать седьмой квартире?

– Помню, отчего же не помнить! Квартира как раз подо мной, окна выходят во двор. Там жила госпожа Круминь, сколько раз мы им стекла мячом вышибали!

– Да, да, вспомнил, – озорно заискрились глаза Кубулиса. – Я был меньше тебя и грозился наябедничать отцу.

– Вот видишь, ты уже тогда стремился к справедливости.

– Но не вспомнишь ли ты, что собой представляли сыновья вдовы Круминь?

– Старший отращивал усики, был холостяком. Неужто забыл, как он гонялся за нами, поймал Лаймониса и отлупил за то, что мы в него швыряли гнилые яблоки? Младший же – толстяк и задавака – учился в гимназии.

– Этого чуточку помню. Что с ними стало?

– Толстяк, рассказывали, служил в немецкой армии и погиб на фронте. Мать переселилась в деревню, вряд ли теперь еще жива. А что со старшим, не знаю…

– А чем он в ту пору занимался, не помнишь?

– Нет. Постой-ка, мы ведь его дразнили обером. Не был ли он официантом в каком-нибудь ночном кабаке? Ведь всегда по вечерам куда-то уходил. Наверно, тот еще фрукт, раз ты им так интересуешься. – Думинь оживился, но не хотел показаться излишне любопытным.

– Кто сейчас обитает в той квартире? – спросил он.

– Совсем другие жильцы. Поселились после войны, про Круминей наверняка слыхом не слыхали. А знаешь, кто, пожалуй, сможет рассказать? Эрмансон! Он был соседом, другом и собутыльником Круминя. Они и по возрасту, наверно, одногодки.