Вынужден огорчить френдов, возмущенных моим «незаслуженно несправедливым» отношением к запорожцам. Дескать, зря я позволяю себе сравнивать «лыцарей» Сечи, воинов чести, защитников христианства и, в частности, Православия, с карибскими пиратами. Отвечаю. Нет. Не зря. Джентльмены удачи ведь тоже, можно сказать, топя корабли с пассажирами и поджаривая жителей прибрежных городков, «боролись с испанским колониализмом и католической реакцией». И тоже шли на виселицу с песней. Потому что жизнь, что своя, что чужая, не представляла для них никакой ценности. В отличие от звонкой монеты на пропой и «воли» творить все, что душе угодно.

А запорожцы… Нет, они не были людьми чести. Иначе не нарушали бы собственные клятвы сразу же после того, как они были даны, не меняли бы хозяев ежегодно, если не ежемесячно, и не спасали свои шкуры, откупаясь от панского гнева головами собственных гетманов. Они не были защитниками Православия. Иначе не ходили бы с «латыной» жечь православную Москву, как Сагайдачный, а тем более, ежегодно грабить православную Молдову, как десятки мимолетных «наказных». Они вообще не были защитниками христианства. Иначе не объединялись бы ради добычи с «неверными» и не выжигали бы собственную землю, как Суховий и Петрик. Они, наконец, кем бы ни называли себя, не были и христианами. Иначе не процветал бы на Сечи, вперемешку с доходящей до сусальности набожностью, культ «характерства» с его верой в мертвые руки и прочую чертовщину, достигший пика во времена величайшего из кошевых, Ивана Сирко, — в лучшем случае, язычество, если не прямой сатанизм. А кем и какими они были в реале, прочитайте сами (http://www.hrono.ru/land/russ/sech_zap.html). И если кто-то скажет мне, что поп Лукьян, случайно оказавшийся в фастовском филиале Сечи, у Семена Палия, совсем не худшего, а, напротив, одного из лучших образцов сечевика, специально, по злобе или политическому заказу, клевещет, мне останется только пожать плечами и уйти от дальнейшего разговора. Ибо кто его знает, этого попа, может, и впрямь куплен. У «Газпрома» денег много, а руки длинные…

Общеизвестное: в начале июня 1775 года 25-тысячный корпус во главе с генерал-поручиком Петром Текели, сербом по происхождению, осадил Запорожскую Сечь. Все произошло быстро и без крови: сечевая старшина драться не хотела, пыл буянов охладил вид батарей, выставленных напротив ворот, и 5 июня 1775 года Сечь сдалась без боя, а 14 августа последовал манифест Екатерины II о ликвидации её «с уничтожением самого имени запорожских казаков». Это было уже второе в 18 веке уничтожение Сечи. В первый раз её, принявшую сторону шведов и Мазепы, уничтожил еще Петр, приказавший сровнять крепость с землей и казнить 156 из трех сотен взятых в плен обитателей, а около десятка повешенных пустить вниз по Днепру. Правда, это, по словам оранжевых мифологов, «жестокое злодеяние» (имевшее место, повторяю, после взятия Сечи, а не Батурина, как пишется в нынешних украинских учебниках) имело под собой определенные основания. Военные мятежи в военное время нигде и никогда не кончаются банкетами, и Петр доказал это стрелецкими казнями, сечевики же, помимо прочего, позволили себе после первого, неудачного штурма «срамно и тирански» убить на стенах несколько десятков пленных. Вот как раз убийцы и отправились по реке на плотах, и именно уличенные в хоть какой-то, пусть минимальной причастности были казнены на месте. Прочие, закованные в цепи, были отправлены в ставку царя. Что до «лыцарей», во главе с атаманом Гордиенко воевавших вне Сечи, то они после Полтавы и провального похода на Правобережье в1711-м году долго мыкались, пока, наконец, не осели в урочище Алешки, под «крышей» крымского хана. Однако было им там так плохо, что они вскоре запросились в Россию. Пётр отказал. Отказала и Екатерина I. Лишь в 1728 году, после изгнания казаками старого кошевого Гордиенко, русское правительство снизошло до переговоров, и в 1934-м, уже при Анне Иоанновне, эмигранты вернулись, получив разрешение основать новую Сечь на острове Чертомлык.

Нельзя оживлять мертвецов. Новая Сечь была зомби. Смешной и жуткой пародией на себя бывшую. Никакой, пусть и своеобразной «военной демократии». Никакого аскетизма. Никакого социального мира. Всем заправляли «старые» («знатные») казаки, вернувшиеся из крымских владений. По сути, те же «зимовые», что и 150 лет назад, но при российских воинских чинах. Судя по описям пожитков «стариков», разграбленных во время бунтов на Сечи, самый «незаможный» из пострадавших, не занимавший никакой должности, имел в доме, помимо всякого имущества, 2500 рублей серебром и 75 червонцев — сумма, вдвое превышающая стоимость неплохого российского имения. О состояниях более зажиточных сечевиков можно только догадываться, тем более, что капиталы, в отличие от времен прежних, пополнялись в основном не за счет военной добычи, сколько за счет доходов с «паланок», разбросанных по всей «ничейной» степи латифундий, обслуживаемых «голотой» — беглецами с Левобережья, не имеющими права носить оружие и участвовать в набегах. И только этим отличавшимися от «серомы» — многотысячной толпы оборванцев, обитающих на самой Сечи и имевшей формальный статус «казаков», уже не дающий права избирать и быть избранным (эта привилегия была закреплена за узким кругом «знатных»), но позволяющий, не работать, а жить за счет подачек от «старых». Подачки были не слишком велики, но на пропой хватало, а если хватать переставало, «сирома» бунтовала (в 1749-м и 1768-м случались серьезные бунты на самой Сечи, эксцессы же в «паланках» учету не поддаются). «Знатные», правда, неуклонно давили мятежи при помощи российских войск, но пытались снять социальный стресс и подручными средствами, закрывая глаза на самодеятельность рядового состава. Ватаги «сиромы», действующие на свой страх и риск, не только без одобрения свыше, но частенько и вопреки прямому запрету, творили беспредел на территории от Днепра до Днестра, дотла грабя соседние территории. Отдуваться же приходилось российским властям, и еще хорошо, если только на уровне дипломатии (именно налет «бесхозных» запорожцев на турецкую Балту спровоцировал русско-турецкую войну 1768-1774 годов).

Резвились ватаги и на Правобережье, всячески поддерживая, более того, организуя и направляя гайдамаков в смысле пограбить панские имения, что ломало и так хрупкую стабильность пророссийского режима в Польше). Да и от вмешательства в Пугачевщину «старые» удержали «серому» едва ли не с боями. В общем, поздняя Сечь была по сути воровской малиной, разросшейся до трудно вообразимых размеров. Те же воры в законе, «подогревающие» подвориков, те же «мужики» на работах, те же внутренние терки вместо общих толковищ, та же, наконец, буза в случае непоняток. Неудивительно, что ценность их, как военной силы неуклонно стремилась к нулю. Если в 1737-1739 годах прощенные «олешковцы» еще как-то проявили себя, то по ходу войны 1768-1774 годов стало ясно, что отдачи от них почти нет. Уровень военной подготовки «серомы» позволял ей более или менее на равных противостоять разве что татарам, но те, по крайней мере, были непьющими и знали, что такое дисциплина. Упал и уровень командования; в отличие от эпохи естественного отбора, когда за бесталанность войско смещало вожаков, теперь у руля стояли «неприкасаемые». На что-то путное годились только «старые», но их претензии и амбиции явно превышали приносимую пользу.

И самое главное: признание по Кючук-Кайнарджискому миру независимости Крымского ханства, автоматически означавшее протекторат над ним России, лишало существование Запорожья хоть какого-то смысла, делая его не только ненужным, но и опасным. И вместе с тем, упраздняя Сечь, власти уничтожали казачество конкретно запорожское. Согласно официальному разъяснению, сечевикам (кроме «со своих мест беглых», которым предстояло вернуться туда, откуда пришли) предоставлялось время на то, чтобы в индивидуальном порядке определиться: записаться в крестьяне, мещане или в полки пикинеров (типа казачьих, но входящие в состав регулярных войск). С выбором никто не торопил. Более того, уже в 1787 году всех желающих экс-запорожцев (не желавшие или опасавшиеся возвращения «туда, откуда пришли» успели к тому времени сбежать) записали в Войско верных казаков (позже — Черноморское, а еще позже Кубанское казачьи войска), предоставив им возможность в привычном статусе нести привычную службу на новых рубежах Империи. Оранжевые мифологи, правда, изредка оценивают это, как очередное проявление «антиукраинства»: дескать, ежели так, то почему же параллельно не было ликвидировано или перемещено на новые территории и Войско Донское, также оказавшееся в глубоком тылу? Отвечаю: а потому, что крымская опасность была снята и пустынные земли южнее Сечи (Таврия и Новороссия) уже заселялись вовсю. «Тыл» же Дона располагался впритык к кочевьям еще не совсем цивилизованных калмыков, «частным образом» воевавших с совсем еще нецивилизованными казахами за пастбища, лежащие между Уралом и Волгой. А также и к землям, населенным весьма активными и еще не замиренными (именно этим займутся черноморцы) адыгам. И, наконец, Войско Донское, в целом завершив к концу 18 века процесс интеграции в Империю, в отличие от Запорожья, не представляло опасности для стабильности государства, которое не имела ни времени, ни необходимости тратить еще столько же времени на окультуривание Сечи.