Литмир - Электронная Библиотека

Однако суд да дело, а жизнь не стояла на месте. Выдержав натиск Порты, но не имея сил победить, Россия в 1681-м подписала Бахчисарайское перемирие сроком на 20 лет, признав Правобережье сферой влияния Порты. Однако уже в 1683-м турки потерпели стратегическое поражение под Веной, а поскольку победа была заслугой, главным образом, польских крылатых гусар под командованием Яна Собеского, правый берег вернулся под власть Речи Посполитой. Действие Андрусовского трактата было реанимировано в связи с отменой действия Бучачского договора, на «Руину» понемногу двинулись польские поселенцы, однако татары все еще шалили в степях, и король Ян, хоть и не без труда, с помощью Папы Римского, выделившего деньги, пробил через сейм решение о восстановлении на правом берегу «нового реестра» — не столько войска, сколько жандармерии — шести полков (в общем до полутора тысяч сабель). Наладил великий воин контакты и с нелегалами, бежавшими уже с левого берега, от финансового беспредела, чинимого Самойловичем. Трения между «новым казачеством» и «новыми дидычами», разумеется, не прекращались, но это были местные разборки, стабильности государства не угрожавшие, и Варшава предпочитала закрывать глаза.

Логическим же продолжением польского триумфа стало (под влиянием князя Голицына, фаворита царевны Софьи и фактического главы русского правительства) заключение Москвой и Варшавой «Вечного мира», подтвердившего условия Андрусовского перемирия и предполагавшего совместную контратаку христианского мира на мир Ислама. А следовательно, денонсацию Бахчисарайского мира. Не усматривая в таком развороте ничего хорошего, Самойлович пытался возражать, напирая на то, что турки, по крайней мере, если уж дают слово, то держат, а «латынцам» верить нельзя вообще, но ударился головой об стенку, поскольку Голицын был убежденным западником, разве что, в отличие от тогда еще несмышленого Петра, полагал, что окно в Европу следует пробивать через ее «мягкое подбрюшье». На гетмана цыкнули, и гетман скис, включившись в подготовку к походу на Крым. Увы, как он и предупреждал, оказавшемуся неудачным. Василий Голицын, интеллектуал, тонкий дипломат и искушенный политик, но скверный администратор, переоценил свои силы дважды — сперва возглавив организацию кампании, а затем решив стяжать лавры главнокомандующего. Операция полностью провалилась. Неся большие потери от дикого зноя, 100 тысяч московских ратных людей и 50 тысяч казаков (для похода Самойлович выжал Левобережье до капли), были вынуждены повернуть вспять, даже не начав боевые действия.

Ситуация складывалась нехорошая. Война войной, но голицынский афронт мог (и даже не мог не) обернуться серьезными политическими последствиями, усилив позиции враждующей с правительством Софьи нарышкинской придворной «партии». Необходимо было до возвращения в Москву найти убедительные объяснения случившемуся и, крайне желательно, козла отпущения. Вот в такой-то момент группа старшин во главе с войсковым обозным Василием Борковским, войсковым писарем Василием Кочубеем (тем самым, который богат и славен) и войсковым есаулом Иваном Мазепой решила (более чем вероятно, не без подсказки сверху), что лучшего момента не будет, и подала князю докладную, обвиняющую своего гетмана в провале похода. Разумеется, кроме этой, основной и достаточной, информации, в доносе нашлось место и обвинениям в попытке установления наследственной власти «в ущерб чести государевой», в скрытом сепаратизме, в связях с султаном, ханом, Дорошенко и всеми-всеми, кроме поляков, а также в организации резни 1668-го и «многой злыя лжи на честного гетмана нашего пана Дамиана Многогрешного». На фоне всего этого остальные тридцать восемь пунктов (присвоение «переселенческих», взятки, утайка налогов и т. д.) уже не стоили внимания. Судьба Самойловича была решена. Тем паче, что он в дни боев под Чигирином тесно сблизился с Ромодановским, а Ромодановский как раз считался одним из столпов «нарышкинцев», и потенциально мог (как оно и случилось) быть, хотя бы опосредованно, обвинен в неудаче. Неудивительно, что возмущенный Голицын тотчас отправил донос в Москву, получил оттуда повеление отрешить Самойловича, согласно желанию «верных казаков», от должности и выслать. Куда угодно. Но лучше всего в Тобольск. Излишне говорить, что ослушаться приказа матушки-правительницы князь Василий не мог. А гетманом — к немалому изумлению (за что боролись?!) группы доброжелателей — был избран не Борковский, лидер «подписантов», которому, казалось, нет альтернативы, а совсем другой кандидат…

Судьба человека

Часть I

Этот текст выпадает из привычного ряда ликбезов. По мере написания, как я ни упирался, приходилось заниматься и чем-то вроде исследования. Или даже расследования. Уж больно непроста фигура Ивана Мазепы. Не человек, а лакмус, четко определяющий, кто есть кто. Для «оранжевых», неважно, журналистов или ученых, он — кумир и божок, боевое знамя антимоскальской истерии. Акафисты в его адрес подчас уходят далеко за рамки здравого смысла. Некая Алла Ковтун, например (http://www.zn.ua/3000/3150/31973/), всерьез рассуждает о деятельности гетмана, опираясь на… художественную литературу, от Байрона до неизвестного мне, но, видимо, столь же великого харьковского поэта Перепеляка. Не отстает от нее и некий Дмитрий Рыбаков (http://www.zn.kiev.ua/3000/3150/54133/), почему-то именующий себя историком. С этого фланга попыток объективного анализа нет. По крайней мере, мне их найти не удалось. Но и противники гетмана, опять таки, как ученых, так и журналистов, удручающе однообразны. Предатель, предатель, предатель, — и ничего больше. Однако с этой, не оранжевой стороны, порой случаются, как в статье Сергея Макеева (http://www.sovsekretno.ru/magazines/article/1498) и попытки разобраться в сути описываемого. Но, видимо, сила стереотипа так мощна, что даже установив, что истина, как минимум, не совсем соответствует принятой схеме, такие авторы, словно испугавший собственных выводов, в заключение припечатывают: мол, все равно — предатель. Редчайшим и приятнейшим исключением на этом печальном фоне выглядят статьи Татьяны Яковлевой, историка из СПб (ссылок, увы, не нашел, но при желании, думаю, отыскать несложно), изучившей все имеющиеся источники, сделавшей безукоризненно логичные выводы, составившей свое мнение — и при этом сохранившей полную, насколько это возможно, объективность. Следуя ее примеру и пользуясь цитатами из изученных ею источников, рискну коснуться болезненной темы и я…

Итак, Иван Мазепа-Калединский. Блестяще образованный эрудит. Полиглот. Интеллектуал. Талантливый архитектор. Самобытный поэт (правда, тогдашние стихи очень отличаются от привычных нам, но, говорят филологи, писал не хуже Тредиаковского). Остроумный собеседник, больше, впрочем, любивший слушать. Нежный сын, выросший в небогатой, но хорошей, дружной семье (отец-католик и истово православная матушка жили в любви и согласии долгие годы). Верующий. Но не фанатик (атмосфера в семье, иезуитский коллегиум, где учили «вере через разум», увлечение новейшей философией). Классный управленец. Не злой. Врагов предпочитал миловать. Очень не трус. Еще пацаном в ответ на оскорбление выхватил саблю в королевских покоях, хотя по закону подобная выходка (и не только в Польше — вспомним 48 верных ронинов) пахла плахой. Бабник из тех, о которых товарищ Сталин говорил «Завыдовать будэм». Судя по портретам, написанным в годы, когда Ивану еще не льстили, — синеглазый блондин, из той породы, на которую дамы летят, как, пардон, мошка. Причем всякие. От (в юности) магнатш Фальбовской и Загоровской до (уже в преклонных годах) княгини Анны Дольской, одной из первых красавиц Европы. Единственной, между прочим, женщины, достоверно давшей отлуп сперва (будучи во Франции) самому «королю-солнце», а затем и Августу Сильному, чемпиону мира по ходьбе налево. Карьерист? Не более, чем, допустим, шевалье д’Артаньян. Сребролюбец. Но не вор. Колоссальное состояние Кочубея не присвоил, а принял по описи в казну. И не жмот: щедро тратился на «социалку». Патриот? Вряд ли. Скорее, космополит-западник, спокойно относившийся к условностям. Вступая в должность, без спора подписал Коломацкие статьи, фактически лишившие Малую Русь автономии, но уравнявшие старшину в правах с русским дворянством, а на излете карьеры, тоже без спора, «сдал» Левобережье полякам в обмен на личное княжество в Литве. Правда, написал несколько «дум» о «милой Украйне», но ведь и комсомольские работники пели некогда в баньке «Боже, царя храни!». Друг народа? Нет. Напротив, законченный элитарист. Подобно профессору Преображенскому, с которым, без сомнений, нашел бы общий язык, сочувствовал «детям Германии» (на его стипендии выучились сотни способных, но «незаможных» ребят), но не любил пролетариат во всех проявлениях. «Автор» крепостного права на Левобережье. Восстановил панщину, давил «казачьи вольности» и считал, что Сечь понимает только язык пушек. Предатель, «сдавший» всех, кому служил? Нет. С королевской службы был выпихнут рогоносцами. Тетере представил прошение об отставке. Дорошенко покинул, попав в плен. Самойловича не подставлял (под доносом его имени нет, а что на допросе подтвердил факты коррупции, так врать следствию грех). То же и с Голицыным. Князя не предал, а, в сущности, сказал Петру примерно то, что некогда Ирод Августу: «Я был не врагом тебе, а другом Антония, был им и в счастье, и в несчастье; теперь Антония нет, а ты решай, хочешь ли иметь такого друга как я». Петр решил, и Мазепа, последний из могикан «милославской» номенклатуры, 20 лет служил государю верой и правдой.

13
{"b":"98891","o":1}