Очень красноречив в этом смысле гетманский Универсал, изданный 19 августа 1722 года. Как точно отметил Юрий Полевой, сильно запоздалая попытка хоть что-то исправить, когда стало ясно, кто такой Вельяминов и чего от него следует ждать:
«…чтобы паны полковники, старшины полковые, сотники, державцы духовные и светские, атаманы и прочие урядники, отнюдь не дерзали козаков до приватных своих работизн принуждать и употреблять; но имеют они, козаки, при своих слободах оставаясь, только войсковые, чину их козацкому приличные, отправлять услуги…
…чтобы тяжебные дела судья судил не самолично, но с участием и другой старшины и безурядовых, только бы честных и разумных людей, которых нарочно к тому определить нужно и абы те дела решались таким судом совместно, совестно и по правде, как требует закон и необходимость без всякого пристрастия и без вымогательства, никому не наровя, ни на кого не посягая… и в особенности по селам, где, как слышно, атаманы и войты, стоя у дверей корчму судят и на всякого шею напивают…
…чтобы и в селах споры разбирались в пристойных местах и не пьяным, а трезвым умом…
…кто сельским или сотенным судом будет недоволен, должен апеллировать в суд полковой, а на суд полковой — в генеральный суд…»
То есть, получается, уже не «быдло» давят, а вольных казаков загоняют в «быдло», причем жаловаться некуда и некому. Рука руку моет, судьи «свои», скуплены, подпоены, апелляционная система сгнила на корню, генеральный судья практически не у дел. И это только в городах, а на селе вообще закон — тайга. Более того. Вскрылась система «черной», вопреки указу, торговли зерном. И еще хуже: гетманская администрация не смогла дать ревизорам отчет по сбору налогов. Что собирались, понятно. Сколько собрано и куда делось — нет. Что до жалоб, то они буквально захлестнули комиссию, и остановить этот поток не удавалось, несмотря на запугивания и расправы вплоть до смертоубийства (как докладывал царю Вельяминов, имелся даже «секретный комплот», координировавший меры по предотвращению контактов «быдла» с «ворогами»). Короче, понемногу всплывает все. И перепуганная старшина вспоминает о «казачьих вольностях». То бишь, о бунчуковых привилегиях, которые, между прочим, кроме как в части наследования должностей, формально не отменяли. Глупо, конечно, но куркули чуют угрозу карману, и прочее не в счет. И вот в такой обстановочке, после смерти немолодого, видимо, совсем затюканного ситуацией гетмана заступает на должность Павел Полуботок. Тот самый, который не глянулся Петру, но все равно за лояльность был щедро награжден, став одним из чемпионов «черного передела». А поскольку власть это не только галушки, но и ответственность, именно ему и пришлось стать «рупором».
Начались терки. Сперва попытки уговорить, потом купить, затем «телеги» в Питер, к Александру Данилычу. Остановите, типа, извергов, в долгу не останемся! Обвиняли во всех смертных грехах. Не получилось. Дождались только того, что Вельяминов заявил: я, дескать, царем поставлен, только сам царь и может отозвать. И не ошибся. Именно на эту тему возник первый серьезный конфликт Петра с «минхерцем», а полномочия комиссии были серьезно расширены. Теперь Вельяминов мог не только проверять, но и принимать меры. Что и начал делать немедленно, взимая законные налоги, отменяя незаконные и при необходимости беспощадно налагая санкции. И «новые паны» решаются на отчаянный шаг. Они снаряжают делегацию в Петербург. Естественно, во главе с Полуботком. Тот, видимо, не рад столь высокой чести, но, поскольку задача делегации — личная встреча с царем, уклониться невозможно. Так что, добившись от коллег максимального смягчения коллективной малявы (в частности, зная о специфическом отношении главы государства к армии, куркули, покряхтев, вычеркнули пункт об отмене воинского постоя) и на всякий случай отправив в лондонский Ost India Company Bank пару бочонков с червонцами, Павел Леонтьевич отправился в путь, везя документ, после всех чисток и правок содержащий всего три просьбы: вернуть льготы «заслуженным людям» (то есть снять налоги с магнатов), упразднить Малороссийскую коллегию или хотя бы убрать Вельяминова (лютует нещадно, украiнофоб клятий) и дозволить избрание гетмана (если коллегию не уберут, «полному» гетману все же легче будет с ней бодаться). Приняв бумагу, Петр велел ждать. Ждали до сентября 1723-го, когда в столицу приехала (сам ли Вельяминов сообразил или Петр комбинацию придумал, неведомо) еще одна делегация — на сей раз жалобщики от казачества, причем все как один заслуженные вояки, из тех, кого Петр знал в лицо и помнил по именам. Разумеется, двум делегациям организуют встречу, плавно перешедшую в скандал, после чего обласканные казаки убывают, Павла же Леонтьевича сотоварищи приглашают на беседу в Тайную канцелярию. А после того, как был перехвачен гетманский универсал на Батькивщину («Кретины, бля, гасите стукачей, не то всем песец!»), ревнителей вольности помещают под арест. Пока домашний.
Возможно, все бы как-то и утряслось. Но глупость неизлечима. Вести из стольного града ввергли официальный Глухов в предынфарктное состояние. И старшина, уже, видимо, мало что соображая, посылает царю новую петицию. О Малороссийской коллегии там уже ни слова. Только освободите братву, отмените налоги и назначьте выборы. Потому как — внимание! — мы Москве всегда верны были, потому что она с нами всегда по-хорошему, а вот поляки с нами пытались по-плохому, и сами знаете, что и как получилось. Естественно, все завуалировано, закамуфлировано и засахарено, но смысл именно таков. «Новые паны», прекрасно зная, что император, только-только завершивший тяжелейшую войну, очень не хочет нового серьезного восстания на Левобережье, мягко и крайне ненавязчиво шантажируют. Однако, на свою беду не знают, кто такой бригадир Румянцев, пребывающий в это время в Глухове. А человек это не простой. Именно он ловил в Гамбурге бедолагу Войнаровского, отслеживал Орлика, на пару с Толстым изымал из Неаполя царевича Алексея. И так далее. Короче, этакий Судоплатов, и тоже специалист по Малой Руси. Не общаясь с Коллегией и даже матеря Вельяминова на «бенкетах», куда ходил охотно, он лично объездил все города, через доверенных лиц проводил «экзит-пулы» и лично встречался с руководством, мещанами и казаками, выясняя отношение к Малороссийской коллегии, идее выборов гетмана, довольны ли своей старшиной и прочее, прочее, прочее. Придя в итоге к выводу, что народу, в принципе, все по фиг, но старшину ненавидят все, и ежели что, никаких бунтов даже в намеке не предвидится. В связи с чем 10 ноября 1723 года, ровно через день после того как подробный доклад Румянцева, по прихоти судьбы прибывший одновременно с «прошением» старшины, лег на стол императора, томящиеся на квартирах «диссиденты» во главе со своим наказным легли на нары Петропавловской крепости.
Возможно, на том никому уже, кроме «новых панов», не нужная автономия Левобережья и почила бы в бозе. Петр, начав что-либо, доводил дело до конца. Однако вмешалась судьба. Следствие еще шло, персон второго ряда понемногу рассылали по зонам, но Полуботка, особо не разрабатывая, держали в каземате, вполне возможно, готовя для показательного процесса. Есть красивая байка о том, что Петр навещал его в камере, уговаривая не объявлять голодовку и горько каясь в стиле «Не мы такие, жизнь такая», на что гетман, якобы, ответил ярким спичем о «милой Украйне» и «вольности казацкой», после чего пожелал царю поскорее сдохнуть. Вранье, скорее всего, поскольку впервые прозвучало в конце 18 века, да и встреча (если была, что весьма сомнительно) проходила с глазу на глаз. Но факт есть факт: император в самом деле скончался в январе 1725 года, через пять недель после смерти Полуботка, не успевшего увидеть, как дорвавшийся при Екатерине до полной и безраздельной власти Данилыч списками амнистирует «незаконно репрессированных». Все изменилось. Вельяминов-Зернов был отозван и получил взыскание за «свирепость», Малороссийская коллегия распущена «за ненадобностью», а Меншиков в очередной раз повысил свое и так не последнее в России благосостояние. После чего, не останавливаясь на достигнутом, уже при Петре II, бывшем первое время его марионеткой, пробил и выборы нового гетмана. Каковым сентябре 1727 года стал престарелый миргородский полковник Данило Апостол, бывший мазепинец, которого «полудержавный властелин» разрабатывал после явки с повинной и с тех пор числил в своей «обойме». Согласно подписанным накануне выборов «Решительным статьями», автономия Левобережья восстанавливалась в полном объеме. Ради «милой Украйны» бунчуковые в ходе переговоров со светлейшим шли на любые жертвы. Так что контакты с краем в итоге были переданы в ведение Коллегии иностранных дел, а российских ревизоров отозвали (кроме, ясен пень, надзирающих за судебной системой и финансами). Только права смещать гетмана правительство оставило за собой, да выгнать всех евреев не получилось. На последнем, впрочем, старшина не настаивала. Евреи и ей были нужны (без хорошего бухгалтера, как они уже понимали, прожить сложно), а отказ давал возможность приподнять рейтинг в «низах» — типа, видите, козаки, мы ж не только для себя, мы и ради вас старались, да вот москали не дали счастью настать.
