Аморе с тревогой всмотрелась в изможденное после бессонной ночи лицо священника:

— Вы должны немного поспать. Рухнув от усталости, вы никому не сможете помочь.

Он подчинился ей почти без сопротивления и удалился в свою комнату. Аморе подложила себе под спину подушку и прислонилась к стене — так ей было удобнее. Через какое-то время тихонько открылась дверь и на пороге появился Бреандан. В нерешительности он остановился в дверном проеме, как будто опасаясь зайти.

Аморе требовательно протянула руку:

— Почему так робко, любимый? Иди ко мне.

Когда он подошел к ней, она схватила его за руку и притянула к себе на сундук. Она подозревала, что он ревнует ее к Алену, считает, что она проводит слишком много времени у его постели. Он не мог понять, что она делает это исключительно из дружеских чувств к патеру Блэкшо и мастеру Риджуэю.

— Почему ты мне не веришь? — тихо спросила она.

— Потому что я никому не верю, — огрызнулся Бреандан. Но тут же прижался к ней и опустил голову ей на плечо. Пальцы Аморе ласково перебирали его густые волосы. Так они долго сидели, почти не двигаясь, но вдруг еле слышный звук заставил их вздрогнуть. Аморе повернула голову и увидела устремленные на нее глаза Алена. На губах у него блуждала слабая улыбка.

— Быстрее позови патера Блэкшо, — сказала она Бреандану.

Когда ирландец вышел, она радостно подошла к кровати и взяла руку Алена:

— Какое счастье снова приветствовать вас среди живых.

Она видела, что он хочет что-то сказать, но лицо его исказилось от боли.

— Нет, ничего не говорите, — приказала ему она. — Вы прокусили себе язык, и рана еще не зажила.

Вскоре в комнате появился Иеремия и склонился над другом.

— Благодарение Пресвятой Деве. Мы опасались худшего. Как вы себя чувствуете? Мне важно знать, есть ли у вас боли.

— Дышать… больно, — пробормотал Ален, которого не слушался язык.

— У вас сломано несколько ребер и рука. Еще где-нибудь болит? — Иеремия еще раз ощупал его живот и неповрежденную сторону груди. При этом он внимательно наблюдал за лицом своего пациента, но тот только легонько качал головой.

— Что… это было? — с трудом спросил Ален.

— На вас наехала коляска. Но не думайте пока об этом. Вам нужен уход, и скоро вы встанете на ноги.

Иеремия налил в стакан вина из стоявшего наготове графина и поднес его к губам Алена, другой рукой придерживая голову.

Аморе вернулась из кухни с чашкой разогретого молока. Иеремия с благодарностью принял ее и очень терпеливо помог больному выпить. Тепло начало клонить Алена в сон. Он закрыл глаза и медленно повернул голову набок.

— Идите спать, — попросила Аморе иезуита. — Эту ночь я пробуду с ним.

На следующий день Алену говорить было уже легче. Иеремия несколько раз давал ему настой для полоскания рта. Он уменьшал отек и притуплял боль.

— Я кое-что должен вам сказать, Ален, — серьезно произнес священник. — Вы исповедуете католическую веру? Вы не хотите исповедаться?

На губах цирюльника промелькнула улыбка.

— Да! Не правда ли, вас тревожила мысль, что я попаду в ад?

— Признайтесь, моя тревога имела некоторые основания, — ответил Иеремия.

Исповедь Алена потребовала времени. Прочитав разрешительную молитву, иезуит спросил, не хочет ли он принять Святые Дары.

— Если я этого достоин, — смиренно сказал цирюльник.

Очутившись на пороге смерти, он решил исправиться и в будущем вести менее греховную жизнь.

Затем священник дал ему отдохнуть. Только после обеда Иеремия решился заговорить о покушении. Он рассказал все, что узнал от мистрис Блаундель, Мэлори и других свидетелей о том, что произошло до трагедии, и попросил своего друга дополнить недостающее. Ален рассказал о незнакомце, преследовавшем его в тумане и ударившем ножом.

— Так вот откуда рана на предплечье, — задумчиво заметил Иеремия.

— Но почему? — простонал Ален. — Кто же меня так ненавидит, что хочет убить?

Его голос задрожал, глаза увлажнились. Он еще не оправился от ужаса и снова с не меньшей силой переживал события того вечера. Желая успокоить его, Иеремия положил ему руку на плечо.

— Вы ошибаетесь, мой друг. Преступник пытался вас убить не из ненависти. Ведь он не мог смотреть вам в глаза. Я предполагаю, он считает вас опасным только потому, что вы знаете или видели что-то, что может его разоблачить.

— Он так все продумал.

— Верно. Но мы его найдем. Завтра я вместе с мистрис Блаундель поеду в дом сэра Орландо и покажу ей слуг. А за вами поухаживает леди Сент-Клер. Полагаю, вы не будете возражать.

Утром, как было договорено, аптекарша пришла в цирюльню. Иеремия очень торопился показать ей слуг, но Гвинет попросила его прежде позволить ей пройти к Алену. Он нехотя уступил и проводил ее наверх.

У постели цирюльника сидела Аморе, пытаясь его взбодрить. Иеремия представил аптекаршу как старого друга, готового помочь ему ухаживать за Аленом. Последний среагировал на появление Гвинет со смешанными чувствами. Ее участие тронуло его, но вместе с тем он не хотел, чтобы она находилась рядом. Ален понимал — она не могла поступить иначе, не испортив окончательно отношений с мужем, но не мог простить ей, что она отвергла его в тот момент, когда он так в ней нуждался.

Перед тем как проститься, она помедлила, словно хотела что-то сказать Алену. Но, робко взглянув на Иеремию, ждавшего в ногах кровати, она осеклась и вышла, ни разу не оглянувшись.

Закутавшись в шерстяные плащи и натянув на головы капюшоны, они вышли на зимний мороз и отправились на Ченсери-лейн. Шел снег. Обычная уличная слякоть затвердела, а белый слой снега припудрил грязь. Но эта чистота сохранится недолго. Бесчисленные копыта и колеса толкли и бороздили снег и снова превращали его в сероватую кашу. Даже сугробы на крышах утратили блеск и быстро почернели от каминной копоти.

Когда Иеремия и Гвинет вошли в дом судьи, там царило возбуждение. Мэлори открыл дверь и провел их в кабинет. Камердинер казался расстроенным. Иеремия заметил и других слуг, горячо о чем-то споривших.

— Что случилось? — удивившись, спросил он.

— Лорд все вам объяснит, сэр. Подождите, пожалуйста, здесь. Вы также, мадам.

Вскоре появился сэр Орландо, тщательно закрыв за собой дверь. Он тоже казался удрученным.

— Хорошо, что вы пришли, доктор, — сказал он. — Я чувствую, игру с нами ведет сам дьявол. Сегодня ночью умер один из лакеев.

На лицо Иеремии упала тень.

— Расскажите мне во всех подробностях о произошедшем, сэр.

— Посыльный Джонсон, деливший комнату с покойным Уокером, проснулся посреди ночи от того, что его товарищ корчился от боли. Он разбудил Мэлори, который в свою очередь поднял меня. Уокера рвало, он жаловался на нестерпимую боль в животе. Я хотел послать за вами, доктор Фоконе, но он умер прежде, чем грум оседлал лошадь.

— Он что-нибудь говорил перед смертью? — с надеждой спросил Иеремия.

— У него были такие сильные боли, что он почти не мог говорить, — ответил Трелоней. — Он отчаянно просил врача, но затем понял, что умирает, и начал умолять Бога о прощении. Незадолго до смерти он пробормотал еще что-то вроде: «Вино… это было вино», — и имя: Джоффри или Джеффри.

— Может быть, Джеффрис? — спросил Иеремия.

— Может быть, несчастный говорил очень невнятно. Он был уже почти без сознания. Я сначала подумал, что это имя какого-нибудь родственника или друга, с которым он хочет проститься. К сожалению, вскоре он умер, и мы так и не поняли, что он имел в виду. Если вы хотите видеть тело, оно еще в комнате, — прибавил Трелоней.

Иеремия обратился к Гвинет:

— У вас есть силы посмотреть, мадам?

— Конечно. Я ведь знаю, как для вас это важно.

Судья лично проводил посетителей наверх. Каморка была обставлена довольно скудно: кровать с балдахином, два сундука для одежды, два табурета, цинковые кувшин и миска для умывания, ночной горшок и несколько личных вещей.