— И все? И никакой надежды? — упавшим голосом произнесла Анна.

Овцын с интересом посмотрел на нее и быстро сказал:

— Вот тебе и атеистка!

— Мир возродится, — коротко ответил Торир.

— Совсем по Рихарду Вагнеру, — с улыбкой добавил Ильин.

Антоний-Иван отказался плыть со старыми друзьями, сославшись на данный им обет: идя пешком до Киева, способствовать построению домов божьих в каждом селении. Монашеский клобук явно не сделал старообрядца смиреннее.

— Да, такие люди могли всходить на костры за свои убеждения, — то ли с завистью, то ли с грустью говорила Анна, провожая глазами стройную фигуру в развевающемся черном облачении, — Аввакум из такого же теста был вылеплен.

До Киева оставалось меньше двух дней пути. Поскольку поиски мигрантов результатов не дали, обитатели ладьи без конца обсуждали, что предпринять в ближайшем будущем.

Торир, конечно, рвался ввязаться в княжескую междоусобицу, назревавшую на Руси. Слухи о близящихся столкновениях между сыновьями Владимира звучали для него как призывная мелодия военного рожка. Ему было все равно, на чьей стороне драться — лишь бы дело было достаточно опасным и награда подходящей.

Ильин убеждал, что их дело — подождать развития событий и не рисковать понапрасну, а тем более не влезть даже случайно в противоборство различных лагерей. По долгом размышлении он предложил миновать Киев, спуститься по Днепру до впадения Трубежа, на котором лежал Переяславль, сильно укрепленный город, выдвинутый в сторону Дикого Поля.

— Поднимемся вверх по притоку и обоснуемся в укромном месте на месяц-другой. Надо дождаться, пока в стольном городе неразбериха уляжется.

Как ни притягательна была для его спутников решительная позиция Торира, они все же понимали правоту Виктора, им также не хотелось стать невольной причиной каких-либо исторических смещений, чреватых для их будущего.

Викинг оказался в меньшинстве. И поскольку он считал себя связанным моральным долгом, объявил, что последует вместе со всеми, чтобы в трудную минуту быть рядом…

Теперь они почти не приставали к берегу. Ильину хотелось побыстрее попасть к устью Трубежа. Перебирая в памяти все читанное об этих временах, он не находил ничего сомнительного о Переяславле. Никто из тамошних правителей не вступал, как будто, в борьбу за великий стол.

Впрочем, исторические источники, которые он помнил, вообще очень скупо сообщали о событиях 1015 года. Что происходило в Киеве после вокняжения Святополка, каковы были действия других князей — все это осталось вне летописей. Единственное, что твердо знал Виктор: тем летом были убиты князья Борис и Глеб, направлявшиеся в Киев; первый — после похода на печенегов, второй — из своего Муромского княжества.

Раньше Ильин не задумывался, почему эти двое братьев, спешившие в стольный город, были убиты Святополком, просто пропускал эту информацию, ища в летописях иные сведения, нужные ему для определения достоверности былин. Теперь, попав в эпоху, когда оба эти персонажа исторических преданий могли повстречаться ему вживе, Виктор стал задумываться не столько над последовательностью событий, сколько над мотивами поступков людей, которым предстояло стать первыми русскими святыми.

Его озадачило то обстоятельство, что, направляясь в Киев, оба они были убиты вне города. Борис — во время возвращения с дружиной из похода, а Глеб на Смядыни, в нескольких сотнях верст от великокняжеской метрополии. Если рассуждать рационально, то Святополк вполне мог умертвить обоих в Киеве или в Вышгороде. Но даже не это больше всего интересовало Виктора. Главный вопрос состоял в том, зачем и почему братья отправились в столицу…

На другой день после полудня прошли устье Десны Напротив него на высоком правом берегу возносились стены и башни великокняжеского замка Вышгорода. Свежий ветер трепал разноцветные флажки на пиках, торчавших над укреплениями. Встречные суда начали попадаться чаще, и чем ниже по течению, тем их становилось больше. Чувствовалась близость Киева.

Днепр сделался заметно полноводнее, меньше петлял, на длинных плесах открывались дальние горы с поблескивающими на них золотыми искорками.

— Кресты церквей, — определил викинг. — Наверное, Кенугард.

— К вечеру будем, — сказал Ильин.

Однако то, что казалось совсем близко, отстояло на деле гораздо дальше — хрустальный воздух изменял перспективу. К покрытым лесом киевским кручам подошли в глубоких сумерках. Только высоко вверху, на горах, где находился город, еще тлели золотые кресты.

Переночевав в нескольких верстах ниже столицы на левобережной луговине, с первым светом отправились дальше. И весь день шли на юг, пользуясь попутным ветром.

Ладья шла по стержню Днепра, сильно накренившись — прямоугольный парус гудел и хлопал под боковым ветром. По широкому водному пространству бежали белые строчки волн.

Когда прошли почти до конца длинного плеса, Ильин заметил, что из-за поворота следом за ними вынырнуло большое судно — венчавшая нос оскаленная пасть дракона удивительно напоминала скандинавские изображения, но блеклый парус и отсутствие щитов по бортам заставляли усомниться в варяжском происхождении посудины.

Торир обеспокоенно поглядывал за корму, прикидывая расстояние между собственной ладьей и шедшей сзади, а оно все время сокращалось. Наконец, он решительно заявил, что судно явно норманнского типа.

— Узнаю сокола по полету… Сдается мне, что лучше полежать на сене, чем вертеть головой на виду у людей, которые могут оказаться земляками.

— Подремли, Торир, — сказал Овцын. — На этой ладье, как я погляжу, больше голов, чем у нас зубов.

Когда поравнялись, Ильин вскинул руку в знак приветствия. Наполнявшие судно люди в простонародной одежде, вооруженные короткими мечами, тоже замахали в ответ. Бычья Шея не вытерпел и приподнял голову. В просвет между парусом и бортом соседняя ладья была хорошо видна, а самого косматого викинга вряд ли могли заметить.

Выражение озабоченности появилось на лице Торира.

— Я совсем уже не узнаю людей, если это не Эймунд, сын Ринга.

— Ты же говорил, что он херсир, — заметил Овцын. — А здесь какие-то торгаши.

Викинг сказал, что мог бы обознаться в чем-то другом, но амулет вождя дружины он не спутает. Сушеный детородный орган жеребца на шее носит только Эймунд.

Анна взглянула на крепкого малого в купеческом плаще, сидевшего у рулевого весла, и залилась краской. На лице Овцына появилась игривая улыбочка.

— Ну, Эймунд так Эймунд. Нам-то что за дело. — Ильин поспешил разрядить неловкую паузу.

— Не подумав говоришь, — ответил Бычья Шея. — Это люди Ярислейфа. Почему не в доспехах плывут, почему купцами оделись?..

— М-да, — посерьезнел Ильин. — Что-то тут не так.

— На этой ладье, наверное, не меньше трех дюжин воинов. Какого дьявола им нужно в этих местах? Если идут в Константинополь, зачем этот маскарад?

— Дело нечисто, — сказал Торир. — Много бы я дал, чтобы узнать, что у них на уме.

Мощные бревенчатые стены и башни Переяславля нависли над быстрыми водами двух рек, образовавших стрелку. На угловой башне виднелась одинокая фигура ратника. Размеренные удары била, разносившиеся окрест, оповещали, что пора идти на вечерню.

— Куда править? — спросил Овцын, сидевший у руля.

Ильин прикинул, какой из потоков шире. Обе реки казались одинаково полноводными. К тому же ветер явно начинал меняться на южный, и Виктор сказал:

— Влево.

Потом, когда, пройдя город, они увидели среди песчаных дюн низменного берега стан рыбаков, узнали имя реки: Альта.

Что-то неясное шевельнулось в памяти Ильина, но сколько он ни пытался, не смог вспомнить, в какой связи встречал в исторических сочинениях это название.

Вечером, когда начали приглядывать на берегу место для ночлега, Торир, отличавшийся остротой зрения, воскликнул:

— Если голова дракона, торчащая над кустами выше устья вон того ручья, не принадлежит Эймундовой ладье, значит, у меня нелады с памятью. Надо бы выяснить, зачем они так запрятались…