— Так как же в христианском храме могут совершаться богомерзкие требы?! — враждебно глядя на Торира, вопросил Антоний-Иван.

— А кто сказал, что он христианский?

— Но это, — старообрядец ткнул носком лаптя в изображение, — есть образ церкви Христовой.

— Да, типичный шатровый храм, — подтвердил Ильин.

— Ничего подобного, — решительно возразил викинг. — Тамошний волхв обвел нас вокруг всего капища, а о храме сказал: эта вытянутая вверх кровля, увенчанная шаром, есть подобие мужского детородного органа и выражает животворящую силу Святовида…

— Тьфу, анафемы! — Пустынножитель передернулся от отвращения. — Божий дом орудию греха уподобили!

— Не горячись, Иван, — опять позабыв новое имя старообрядца, задумчиво сказал Ильин. — Подожди, не дергайся. Я знаешь что вспомнил? То ли при Никоне — вашем гонителе, то ли сразу после него русская православная церковь приняла специальное постановление о воспрещении строительства шатровых храмов…

— Было такое, — буркнул старообрядец, глядя в песок. — Как раз потому и заповедали, что нам, по истинной вере живущим, они особо любы… По-старинному строили.

Ильина охватило возбуждение — он уже знал, что оно означает: вот-вот должно прийти озарение, какая-то догадка осветит новым светом все, что знал доселе, что, может быть, лежало в тайниках памяти как раздробленная мозаика.

И он прямо-таки физически ощутил, как осколки срастаются в единую картину, будто повинуясь некоему магниту.

— Да ведь вы просто-напросто пронесли из дохристианской древности излюбленную народом архитектурную форму! Никон исправлял книги и обряды по греческим и европейским образцам — тогда-то ему и бросилось в глаза резкое отличие народного православия от его, так сказать, первообразца…

— Мы по преданиям святых отцов жили! — раздувая ноздри, зарокотал Антоний-Иван.

— Да не суетись ты, — досадливо отмахнулся Ильин. — Потом будешь свое соответствие доказывать. Не мешай думать.

Торир непонимающе переводил взгляд с одного спорщика на другого. Он, конечно, ничего не уразумел из сказанного. Анна с тревогой смотрела на мужчин, особенно не нравилось ей, что Ивашка то и дело сжимал кулаки.

— Где твоя благостность, Иван? — шепнула княжна. — Ты же монах, а не забияка из питейного…

Эти слова охладили старообрядца. Он утер лоб рукавом и опустился на песок. Сделал вид, что вообще не слушает Ильина. А тот, даже не заметив краткого словесного поединка, продолжал развивать свою новую гипотезу.

— Мы недаром ничего не знаем о зодчестве Древней Руси — ведь оно было деревянным, как и вообще вся народная культура: письмо — я разумею бересту, утварь, мебель… Это княжеская культура, привозная из Византии, была каменной. Те немногие храмы, что дошли от этой эпохи до позднейших времен, все выстроены в византийском стиле. А деревянные, которые мы знаем, достались нам от времен никоновских, петровских… Надо полагать, что предки этих сооружений были куда архаичнее. Василий Блаженный и храм в Коломенском повторяли формы деревянной архитектуры, любезной народу… Она потому и утвердилась, что была связана с вековым культурным опытом… А мы-то, простофили, ломали голову над тем, как выглядели славянские языческие храмы…

— Мне все это до фонаря, — сказал Овцын, щегольнув фразой из ильинского лексикона. — Какая разница…

— Я бы наоборот хотел что-нибудь понять, — заявил Торир. — Но мне не приходилось слышать ни об одном из тех людей, которых ты тут перечислял…

— Не важно, милый мой, что ты не слышал о Никоне и Петре. Их дела бесконечно далеки от твоих нынешних забот, и я не буду утомлять тебя рассказом об этих мужах. А вот ты сказал нечто такое, что перевернуло мое представление о славянской культуре.

— Вот уж великая новость! — пренебрежительно усмехнулся Торир. — Да не только в Арконе я такие храмы видел — по всему Поморью. И в нашей местности Рогаланде есть похожие.

— Слушай, а почему йомсвикинги в славянский храм ходят? — вдруг прервал его Овцын. — Да еще знамена свои в нем хранят.

— Я же говорил вам, что среди нас было очень много славян — ободриты, руяне, глиняне, лужичане, лютичи. Да и все города в той земле принадлежат вашим соплеменникам. На берегу моря, неподалеку от владений датских конунгов — Старград. В лесной стороне — Велеград, который германцы зовут Мекленбургом, неподалеку от него Ратибор. Самый знаменитый из славянских городов — Ретра. Туда можно попасть из Йомсбурга, поднявшись по Одре. Мы ходили в тамошний храм Радигоста — золотого бога, который дает удачу воинам.

— Выходит, и норманнская, и славянская вера — одно и то же? — спросил Овцын.

— Конечно. У нас одни боги с вами, только имена разные. А изображают их одинаково. Ваш Святовид на Арконе — многорукий…

— Как Шива? — сказал Ильин, еще не осознав до конца смысла своей догадки.

— Какой Шива? — удивился Торир. — Я хотел сравнить его с Фрейром, богом плодородия. В Уппсале есть храм, посвященный ему.

— А я говорю об индийском многоруком боге.

— Индийские купцы мне встречались на Готланде — у них еще такие круглые родинки на лбу нарисованы. Ты прав, они тоже принимали наших многоруких богов за своих — ставили перед ними курящиеся палочки… Очень приятно пахнут.

Ильин на мгновение задумался и быстро заговорил, словно боясь упустить ускользающую мысль:

— Вспоминаю, что в индийских сказках и мифах, которые мне приходилось читать, мудрецы, прежде чем принять важные решения, отправлялись куда-то на Север и там предавались созерцанию… Вообще с Севером у них связано представление о святости, мудрости, чистоте.

— Так и у нас то же самое, — сказал Торир. — Мы тоже верим в то, что боги обитают на ледяном острове Туле, далеко в северном океане. Оттуда придут гиганты, которые возродят мир, погубленный черными карликами, властителями золота.

— Слушай, а еще какое сходство между славянской и норманнской верой ты приметил? — волнуясь, спросил Ильин.

— Не знаю… Много чего… Пожалуй, самое главное у вас и у нас в храмах — статуи воинов, борющихся со змеем…

— Всадников?

— Да. Иногда, правда, вместо всадника бывает лев…

— А как ты сам представляешь: какой смысл имеет этот поединок, что он обозначает?

— Сначала расскажу об одном обычае, который мне пришлось наблюдать в Гаскони — мы ходили в те края с херсиром Свейном Одноухим. В одном глухом местечке в горах, где уцелели жрецы старой веры, — их зовут друидами каждый год в канун самого длинного дня там устраивают башню, плетенную из ивняка, а внутрь нее кидают змей, много дюжин. Ночью, когда солнце уйдет за горы, поджигают это сооружение и пляшут вокруг.

— Выходит, змей как бы приносят в жертву солнцу… — прокомментировала Анна.

— Именно так и сказал мне друид, но он добавил еще: мы показываем нашему богу Света, что никогда не примем веру Змия.

Антоний-Иван перекрестился и демонстративно отошел к ладье, чтобы не слушать язычника.

— Я понял тебя, — Ильин обхватил себя руками за плечи, зажмурился и проговорил: — Эх, братцы, тут таким открытием пахнет…

— Подожди, недосказал еще, — недовольно нахмурился Торир. — Я тогда, после разговора с друидом, точно так, как ты сейчас, подумал: до чего же сходно все. Ведь у нас волхвы точно так говорят, когда детишек в капище приводят: видите эту змею, что свернулась кольцом, схватив себя зубами за хвост? Видите, что внутри этого кольца знак солнца? Так вера змея ползет по земле, окружая наш северный мир, верящий в свет… Боги предсказали: мир должен погибнуть после того, как в битве со змеем падет Хлодюн, страж Мидгарда.

— Ничего не понимаю, — растерянно заморгал Овцын.

— Мидгард — жилище богов, а Хлодюн — сын Одина, конунга богов, он охраняет воинов, дает удачу в набегах…

— Но что же будет? — зябко передернув плечами, тихо спросила Анна.

— Я скажу словами того волхва, который наставлял нас — мальчишек. Будет так: