Виктор поднялся. Кругом было светло. Снизу, от Днепра, доносились голоса, от пристани отходили первые суда, казавшиеся отсюда опавшими листиками рябины. Под городской стеной, идиллически побрякивая колокольцами, брело стадо коров. И вдруг перед глазами Ильина возникло лицо Торира: «Самое лучшее, что может сделать викинг — это изловчиться запереть своих недругов в доме и поджечь его с четырех сторон…» И сразу же вслед за этим видением всплыло другое: ощеренный рот, длинная, изогнутая серпом борода-косица, меч, блещущий в полумраке.

Как же это он позабыл, что собирался последить, не мелькнет ли где в толпе знакомая физиономия! Вчера, увлеченный толпой к Олегову кургану, он смотрел только на Святополка, на подъехавших богатырей…

И тут же он сказал себе: стоп! Но ведь в конюшне сгорели все нападавшие… Нет, тот, с косицей, упал в боковом стойле, растянулся на куче навоза… Ильин даже не посмотрел потом в ту сторону… Неужели рыжебородый уцелел, сумел выскользнуть из охваченного огнем сарая вслед за ними?..

Полдня Виктор ходил по городу, заглядывая во всевозможные харчевни и лавки, обошел все рынки и постоялые дворы. Но нигде не увидел викинга. В конце концов решил заглянуть в Десятинную церковь, там как раз должна была начаться дневная служба.

Народу в храме оказалось немного. Ильин сразу охватил взглядом всех молящихся. Того, кого он искал, здесь не было. Виктор повернулся, чтобы идти, и вдруг замер, услышав знакомый голос, донесшийся со стороны алтаря.

— Да воскреснет бог, и расточатся враги его, и да бегут от лица его ненавидящие его…

Фигуру в черном облачении, склонившуюся над аналоем с псалтирью, заслоняли спины прихожан. Но вот чтец поднял голову, чтобы отвести волосы от лица, и Виктор узнал Ивашку.

Едва дождавшись, пока старообрядец закончит чтение, Ильин пробрался к нему и знаками показал, что ему позарез необходимо поговорить с ним. Монах изобразил на лице сугубое недовольство, однако вышел вслед за Виктором на паперть.

— В грех вводишь. Во время службы…

— Прости… Но я не мог дождаться… Отслужи молебен по новопреставленным Василию и Анне.

— Что?! — Иван схватил Виктора за плечи. — К-как это случилось?..

— Потом, — сквозь зубы сказал Ильин. — Ты здесь теперь?

— Пока псаломщиком пристроился, — с трудом переведя дыхание, ответил монах. — А потом думаю на Афон податься к братии…

— Ну ладно, я тебя найду… Так отслужишь?

— Сорокоуст закажу. И отпеть сегодня же… Без причастия, без исповеди отошли? — сострадательно глядя на Ильина, спросил Иван.

Виктор молча кивнул и спустился по ступеням на церковный двор. В тот же миг кто-то с размаху налетел на него, чуть не сбив с ног.

Ильин сжался в комок, готовый отбросить неожиданного противника. Но когда увидел, кто перед ним, сразу же расслабился. Плечистый детина в посконной рубахе до щиколоток, с грязными потрескавшимися пятками, смотрел на него с покаянным выражением на детском лице. Пухлые губы, чуть оттененные юношеским пушком, обиженно вздрагивали.

Не успел Виктор отчитать неловкого недоросля, как из-за церкви вылетел тщедушный старикашка в холщовом подряснике и темно-синей камилавке, из-под которой торчали жидкие седые патлы. Увидев его, юный богатырь закусил губу от ужаса и стремглав бросился в кусты, росшие вдоль ограды.

Старик остановился возле Ильина, схватившись за сердце, и, глотнув широко раскрытым ртом воздух, по-петушиному возопил:

— Алешка, прокляну! Вернись, окаянный!

В ответ раздался хруст ломающихся веток, над забором мелькнули грязные пятки. Босые ноги прошлепали по глинистой дороге.

— Э-эх, силен враг человеческий! — потерянно сказал старикашка, ни на кою не глядя, и вытер костлявым кулачком слезящиеся глаза. — Сын священника, а что удумал — с Добрыней уйду, кричит, да с тем бугаем… как его… Дружиной… С язычниками богомерзкими…

«Вот и Алеша Попович собственной персоной», — с усталостью подумал Ильин. Он уже ничему не удивлялся.

Ильин шел по лабиринту узких переулков, то и дело спрашивая у встречных, как найти писца Григория. На Подоле селился трудовой люд грузчики, рыбаки, извозчики. Окруженные поленницами дров неказистые избушки и землянки, грудившиеся у Днепра в полном беспорядке, делали поиск нужного человека нелегкой задачей. Ибо приметы его жилища, называвшиеся словоохотливыми подолянами, можно было обнаружить при взгляде на любую халупу.

Наконец, какая-то сердобольная старушонка взялась провести Виктора к обиталищу Григория, Поплутав вместе с ним в паутине тропок и проулков, она остановилась перед осевшим набок крохотным срубом, выбеленным мелом.

— Здесь, мил-человек.

Вознаградив бабку медной монеткой, Виктор сунулся в низкий лаз, занавешенный дерюгой, и оказался в почти полной темноте. Хотя он никого не видел, быстро сказал:

— Здравствуйте!

— Доброго здоровья тебе, гостенек, — прозвучало из угла.

Кто-то прошаркал к Ильину, обошел его и отдернул ветхую завесу, заменявшую дверь.

Теперь Виктор смог рассмотреть хозяина. Сухой, совершенно прямой старик с впалыми щеками и безжизненным взглядом чем-то напомнил ему типичного петербургского чиновника — каким, например, любят изображать иллюстраторы супруга Анны Карениной.

На низком столике, заваленном свитками пергамента, стояла большая чернильница, закрытая крышкой. Тут же лежали писала — остро отточенные тростинки. Подле лавки, накрытой овчинами, виднелась скрыня; горло ее было замотано тряпицей. Два грубо сколоченных сундука в углу, рукомойник-уточка да несколько глиняных сосудов составляли все достояние старика.

Мудро-бесстрастный взгляд писца обезоружил Ильина, и он не находился, с чего начать. Все заготовленные им варианты вступления разам отпали, едва он увидел этого человека. «Да он на три метра в землю видит», — подумал Виктор в с замиранием сердца сказал — как в омут бросился:

— Я к тебе по совету человека, с которым ты когда-то в Чернигов ездил… и на разбойников наскочил.

— Бывал я в Чернигове, лет тому двадцать, — безразлично ответил Григорий. — Вот только разбойников что-то не упомню. Может, обознался ты, не про меня говорили?

Лицо писца выразило вежливое участие, не больше. Ильин почувствовал, что щеки его наливаются краской. Оставалось одно — идти ва-банк.

— Ты ударил в них молнией, так что кусты загорелись!

В глазах старика промелькнула искорка любопытства, но она тут же погасла. «Черт, самообладание как у… Или… или все это выдумка?» Ильин ожидал, что Григорий хотя бы чем-то выдаст себя.

— Что тебе нужно от меня, добрая душа? — непонимающе спросил хозяин.

— Ты пришелец из будущего! — крикнул Ильин, впившись глазами в лицо Григория.

И снова искорка легкого интереса зажглась и потухла во взоре писца. О как ненавидел его Виктор в эту минуту! Он был уверен, что такая лобовая атака принесет успех — старик растеряется, чем-то выдаст себя… Нет, нет, не может быть, что приятель Добрыни нафантазировал. Ильин просто не мог в это поверить — иначе исчезала всякая надежда на возвращение.

Писец скрестил руки на груди и молча взирал на гостя с едва уловимой тревогой. Наконец, чуть коснувшись его плеча узкой дланью, мягко сказал:

— Ты не в себе, сходи в божий храм…

— К чертовой матери! — заорал Ильин. — Ну чего ты комедию ломаешь, старик! Я ведь такой же, как ты, я пришелец из будущего!

Он схватил Григория за костлявые плечи и, с ненавистью глядя в его безжизненное лицо, сбивчиво заговорил:

— Пойми, тебе совершенно ничто не угрожает. Я человек двадцатого века… я тоже пришелец, как и ты… Мы нужны друг другу… мы вместе спасемся… вернемся домой… ну я прошу тебя, голубчик, ну, хочешь, на колени встану.

Он навалился на глинистый пол, обхватив тощие ляжки старика. Запрокинув голову, искал в его глазах ответа. Но увидел только испуг. Рывком освободившись из объятий Ильина, писец бросился к выходу.

— Григорий, смотри! — с этим вошьем Виктор послал небольшой разряд в пузатую кринку, стоявшую на сундуке. Черенки искрами разлетелись по всей избушке, по стене на добрую сажень растеклось пятно простокваши.