Кин усмехнулся. Изи и Пуст выглядели озадаченными.

— Я… у меня неполная нагрузка, — нервно ответил Тишенс. — Я п-п-преподаю м-математику по п-пятницам.

О господи. Если даже я его напугал, то каждую пятницу пятый «Е» будет жрать его заживо. Тошно представить, какой бардак они устроят в моем классе. Мысленно я сказал себе, что надо будет следить за каждым признаком буйства.

— Чертовски хорошее местечко для паба, — сказал Пуст, отхлебнув из кружки. — Буду ходить сюда в обед.

Изи поднял бровь.

— А как же преподавание, или курирование внеклассной работы, или регби и прочее?

— Нам положен обеденный перерыв или нет?

Не просто Медный Лоб, а какой-то Профсоюзник. Боже правый. Только этого нам не хватало.

— Да, но директор… то есть я взял на себя Географическое общество. Я думал, все должны заниматься внеклассной работой.

Пуст пожал плечами.

— Ну, ясное дело, что еще он может сказать? А я вам говорю, что не собираюсь отказываться от обеденной пинты ради внеклассных игр и воскресных матчей. Что здесь, Колдиц[10], черт побери?

— Да, вам не нужно готовиться к урокам или проверять… — начал Изи.

— Ну так и знал, — раскрасневшись, перебил Пуст, — типичный, черт возьми, школьный подход. Если что-то не связано с бумажками, то работой не считается. Скажу вам откровенно, ребятишки больше получат от моих уроков, чем от того, что выучат чертову столицу Казистана или как там его…

Изи оторопел. Тишенс уткнулся в свой лимонад и не проявлял признаков жизни. Мисс Дерзи уставилась в окно. Изабель бросила на Пуста восхищенный взгляд из-под накрашенных ресниц.

Кин усмехался. Казалось, эта свара доставляет ему удовольствие.

— Ну, а вы? — обратился я к нему. — Что вы думаете о «Сент-Освальде»?

Он посмотрел на меня. Лет двадцать пять — тридцать, худой, темноволосый, с челкой, под темным пиджаком — черная футболка. Для такого молодого человека весьма уверен в себе, и в голосе, хоть и приятном, намек на властность.

— Мальчиком я какое-то время жил неподалеку. Проучился год в местной школе. В «Солнечном береге». По сравнению с ней «Сент-Освальд» — просто другой мир.

Ну, это как раз меня не удивило. «Берег» поедает детей заживо, особенно одаренных.

— Хорошо, что вам удалось оттуда вырваться.

— Да уж, — усмехнулся он. — Мы переехали на юг, и я сменил школу. Мне повезло. Еще год, и это заведение меня бы доконало. Все же это отличный материал для книги, если я, конечно, соберусь ее написать. Куда там Барри Хайнсу.[11]

Конец света, подумал я. Только начинающих писателей не хватало. Они возникают время от времени, особенно на английской кафедре, и пусть они не такие дуболомы, как Медные Лбы или Профсоюзники, от них обычно одно беспокойство. Робби Роуч в юности был поэтом. Даже Эрик Скунс однажды написал пьесу. И ни один так и не оправился от этого.

— А вы что, писатель? — спросил я.

— Строго говоря, любитель, — ответил Кин.

— Ну да, я так понимаю, что ужастики нынче не столь доходны, — заметил я, поглядывая на Пуста, который с помощью кружки пива показывал Изи свои бицепсы.

Я снова посмотрел на Кина, который следил за моим взглядом. Пока он производит впечатление человека не без способностей. Только бы из него не вышел второй Роуч. Учителей английского часто преследует рок — они упорно претендуют на нечто большее, чем простое преподавание в школе. Кончается это обычно слезами; побег из Алькатраса[12] — детские игры по сравнению с бегством от преподавания. Я выискивал в Кине признаки разложения, и должен сказать, что на первый взгляд ничего не обнаружил.

— Однажды я написал к-книгу, — вмешался Тишенс. — Она называлась: «Яванская рукопись и другие…»

— А я однажды прочел книгу, — с самодовольной ухмылкой встрял Пуст. — Ничего особенного.

Изи рассмеялся. Казалось, он забыл о своем faux pas[13] по отношению к Пусту. За соседним столом Джимми хмыкнул и придвинулся ближе к честной компании, но Изи, отвернувшись, старался не встречаться с ним глазами.

— А если взять Интернет… — Пуст сдвинул свой стул на несколько дюймов, заслонив Джимми, и потянулся за недопитым пивом. — Там можно много чего прочесть, если не боишься ослепнуть. Ну, вы понимаете, о чем я…

Джимми отхлебнул шенди, выглядел он немного удрученно. Не такой уж он тугодум, каким его считают, и, кроме того, оскорбление было очевидным для всех. Я вдруг вспомнил об Андертоне-Пуллите, отщепенце из моего класса, который сидел в классе один и ел свои бутерброды, пока остальные играли в футбол.

Я взглянул на Кина — его лицо не выражало ни одобрения, ни порицания, но в серых глазах светилось понимание. Он подмигнул мне, и я улыбнулся в ответ: забавно, что самый многообещающий из наших новичков оказался «солнышком».

Первый шаг — всегда самый трудный. Потом незаконные набеги на «Сент-Освальд» пошли один за другим, придавая мне все больше уверенности, позволяя подобраться все ближе к спортплощадкам, внутренним дворам, наконец, к самим строениям. Проходили месяцы, триместры, и понемногу отцовская бдительность притупилась.

Все шло не совсем так, как он ожидал. Учителя, называвшие его Джоном, относились к нему так же пренебрежительно, как и мальчики, звавшие его Страз. Зимой в Привратницкой было сыро, и нам вечно не хватало денег из-за пива, футбола и его страсти к моментальной лотерее. Несмотря на все его лучезарные идеи, «Сент-Освальд» обернулся для него очередной работой по хозяйству и ежедневным унижением. И так всю жизнь. Не оставалось времени выпить чаю на лужайке, и мама домой так и не вернулась.

Вместо этого отец сошелся с бесстыжей девятнадцатилетней девицей по имени Пепси, которая работала в городе в салоне красоты, чересчур ярко красила губы и любила веселые компании. У нее было собственное жилье, но она часто оставалась у нас, и по утрам отец бывал невыспавшимся и раздражительным, а в доме пахло холодной пиццей и пивом. В такие дни — да и в другие тоже — не хотелось попадаться ему на глаза.

Хуже всего было субботними вечерами. Пиво подхлестывало отцовский норов, и, оставшись с пустыми карманами после разгульной ночи, он обычно выбирал меня мишенью, чтобы излить свою желчь.

— Ты, чертово отродье, — бормотал он за дверью спальни. — Я даже не знаю, мой ты ребенок или нет. Откуда мне знать-то?

И если по моей глупости дверь оказывалась незапертой, то начиналось: он толкал меня, орал, ругался, после чего следовал мощный замедленный удар кулаком, который в девяти случаях из десяти приходился на стену, и пьянчуга растягивался на полу.

Страха у меня уже не оставалось. Когда-то — да, но ко всему привыкаешь, и теперь его ярость совершенно меня не трогала — так жителей Помпеев не настораживал вулкан, который в урочный час должен был их уничтожить. То, что часто повторяется, становится обычным делом, и можно просто запираться в спальне, а наутро держаться от него подальше.

Вначале Пепси хотела привлечь меня на свою сторону. Иногда она приносила подарки или старалась приготовить обед, хотя готовить совершенно не умела. Но ей не удалось преодолеть мое отчуждение. Не то чтобы она была неприятна мне — со своими искусственными ногтями и выщипанными бровями Пепси была слишком глупой, чтобы испытывать к ней неприязнь или хотя бы обижаться. Нет, меня оскорбляло ее ужасное панибратство, намек на то, что у нас есть нечто общее и однажды мы сможем подружиться.

Именно тогда «Сент-Освальд» и стал моей игровой площадкой. Формально он оставался для меня недоступен, но к тому времени трепетное отношение отца к этой школе начало сходить на нет, и он с удовольствием закрывал глаза на мои прегрешения, если мне хватало ума не привлекать внимания.