Но пока удэхеец бегал к нам на бивак и пока я осматривал его ружьё, произошло событие, которого мы никак не могли предусмотреть. Тигр перешёл ближе к юрте и, расположившись под яром, на льду протоки, принялся за собаку.

Не подозревая, что зверь так близко, мы шли по протоке и громко разговаривали.

Вдруг Маха остановился как вкопанный. От неожиданности я наткнулся на него и чуть было не упал. Шагах в тридцати я увидел тигра. Он стоял неподвижно, опершись передними лапами в колодину, и глядел на нас в упор.

На мгновение зверь оскалил зубы; шерсть у него на спине поднялась дыбом; он дважды медленно шевельнул хвостом. Я растерялся и оцепенел; мой спутник тоже.

Вдруг я вспомнил про ружьё. «Надо стрелять, – мелькнула у меня мысль. – Непременно надо стрелять, а то будет поздно…» Я вскинул ружьё и нажал на спуск. Курок щёлкнул, но выстрела не было. Я снова взвёл курок, и опять выстрела не было. В это время сзади меня появились наши стрелки. Видя, что я целюсь в тигра и не стреляю, они решили открыть огонь по зверю с дальнего расстояния. Но их ружья, пробывшие двое суток на морозе и, вероятно, густо смазанные маслом, тоже дали осечку.

Тигр ещё минуту, постоял на месте, затем повернулся и, по временам оглядываясь назад, медленно пошёл к лесу. В это мгновение мимо нас просвистели две пули, но ни одна из них не попала в зверя. Тигр сделал большой прыжок и в один миг очутился на высоком яру. Здесь он остановился, ещё раз взглянул на нас и скрылся в кустарниках.

Мы вчетвером отправились на то место, где только что стоял тигр, и там, на льду, за колодником, увидели наполовину съеденную собаку.

Взволнованный, я сел на бурелом, не зная, что делать. Винтовка удэхейца была ещё у меня в руках. В сердцах я швырнул её, как палку, в кусты.

Когда удэхеец узнал, что все три ружья дали осечку, он пришёл в неописуемое волнение. Я стал ругать его берданку, но у него на этот счёт были свои соображения.

Тигр в его глазах стал ещё более священным животным. Он всё может: под его взглядом и ружья перестают стрелять. Он знает это и потому спокойно смотрит на приближающихся людей. Разве можно на такого зверя охотиться! И, не говоря больше ни слова, удэхеец поднял свою берданку, сдунул с затвора снег и молча отправился по лыжне назад в свою юрту. А мы сели на колодину и стали думать, что делать дальше.

Мы решили насторожить два ружья по сторонам мёртвой собаки. Третья сторона была защищена высоким яром, а четвёртая оставалась открытой.

Мне пришла в голову счастливая мысль – насторожить в этом месте самострел.

Поставив ружья, мы замели следы и по льду протоки направились обратно к юрте. Удэхеец дал нам свой самострел, показал, как надо его ставить, но опять сказал, что охотиться на тигра он не будет.

Мы с Крыловым вернулись обратно к мёртвой собаке. Закрыв самострелом доступ к ней со стороны протоки, мы взобрались на противоположный крутой берег и стали караулить тигра.

Я сидел за кустом и не смел шевельнуться. Иногда мне казалось, что я вижу какую-то тень на реке. Наконец стало совсем темно, и нельзя уже было видеть того места, где лежала мёртвая собака. Я поднял ружьё и попробовал прицелиться, но мушки не было видно.

– Надо идти, – сказал я тихонько Крылову, – начинает сильно морозить.

– У меня ноги тоже озябли, – ответил казак.

И мы вернулись в юрту.

Там уже все спали, только удэхеец сидел у огня и ожидал нас. Мы поели мороженой рыбы, напились чаю, легли на медвежью шкуру и заснули как убитые.

Часов в шесть утра меня разбудила жена удэхейца. Она сварила нам две рыбины с икрой и чумизой. Я спросил, не было ли ночью слышно выстрела. Удэхеец ответил, что он всю ночь не спал, но ничего не слышал. Я попросил его сходить к насторожённым ружьям.

Скоро Маха вернулся взволнованный и рассказал, что он видел спущенную тетиву самострела и кровь на снегу. Это сразу подняло наше настроение. Если тигр ранен серьёзно, то он далеко не уйдёт и заляжет где-нибудь поблизости.

Мы побежали к месту происшествия.

В глаза нам прежде всего бросился взрыхлённый снег и на нём многочисленные ярко-красные пятна крови. Очевидно, тигр пришёл к мёртвой собаке незадолго перед рассветом. Обойдя ружья, он остановился с лицевой стороны и, не видя преграды, потянулся к своей добыче, задел волосяную нить и спустил курок лучка. Стрела попала ему в левую лопатку. Тигр сделал громадный прыжок, и, изогнувшись, старался зубами вытащить стрелу, но лапы его всё время скользили по льду. Он свалился в полынью, но тотчас выбрался оттуда. Тут же валялось помятое зубами древко стрелы, но наконечник остался в ране и, видимо, сильно беспокоил зверя. Видно было, что тигр долго старался достать его. Наконец он забился под яр. Здесь, упёршись спиной в скалу, передними лапами в бурелом, а задними в смёрзшуюся гальку, он зубами захватил наконечник стрелы и вырвал её из лопатки.

В этом месте на снегу было больше всего крови. Освободившись от стрелы, тигр тотчас направился в лес. Сначала он волочил лапу, но затем стал на неё легонько наступать. Он шёл и выбирал места, где были гуще заросли и меньше снега. След, оставленный правой лапой, был глубокий, а след левой только слегка отпечатывался на снегу. Видно было, что зверь берёг больную ногу и старался не утруждать её. Крови на снегу оставалось всё меньше. Значит, зверь был ранен нетяжело, и вряд ли нам удастся догнать его скоро.

Чем дальше, тем лес был гуще и больше завален буреломом. Громадные старые деревья, неподвижные и словно окаменевшие, то в одиночку, то целыми рядами выплывали из чащи. Здесь царил сумрак, перед которым даже дневной свет был бессилен.

Один раз мы подошли совсем близко к тигру. Он забрался под бурелом и лежал на боку, видимо зализывая рану. Он так был занят этим делом, что не заметил, как мы подошли к нему почти вплотную.

В таких случаях надо быть очень осторожным.

– Капитан, – шепнул мне удэхеец, – не надо торопиться!

И в этот самый миг я увидел большое пёстрое тело, мелькнувшее по другую сторону лесного завала. Зверя заметил и Рожков, но так же, как и я, не успел выстрелить.

Мы хотели продолжать преследование, но удэхеец говорил, что дальше гнать зверя бесполезно, потому что он ранен слабо, успел оправиться и не только не избегает бурелома, а, наоборот, всячески старается идти там, где гуще заросли и больше валежника.

Доводы удэхейца были убедительны, но мы всё же решили ещё раз испробовать счастье. После скудного завтрака, поглотав немного снега, чтобы утолить жажду, мы отправились снова за тигром. По следам его было видно, что он сначала пошёл прыжками, потом рысью, а затем опять перешёл на шаг.

Вдруг шедший впереди Крылов остановился и, указывая на землю, сказал тихонько:

– Тигр обходит нас.

Действительно, наискось и поперёк следа преследуемого нами тигра шёл ещё другой такой же след. Хромота на левую лапу выдала тигра с головою. Стало ясно, что, выведенный из терпения настойчивым преследованием, он решил сам перейти в наступление. Он сделал большую петлю и, перейдя свой след дважды, решил где-нибудь устроить засаду. Дело становилось серьёзным. Мы удвоили внимание и пошли ещё медленнее. Вскоре тигр пересёк свой след в третий раз.

Мы так увлеклись охотой, что и не заметили, как исчезло солнце и серый холодный сумрак спустился на землю.

– Плохо, – говорил удэхеец, поглядывая наверх, – тучи. Снег большой будет.

В лесу стало совсем сумрачно. Казалось, будто стволы деревьев плотнее сдвинулись между собой, чтобы преградить нам дорогу.

– Я взглянул на часы. Было около пяти часов вечера.

Надо было возвращаться назад, хотя бы для того, чтобы утолить голод. Обстоятельства принуждали нас оставить «поле боя» за зверем. Голос благоразумия подсказывал, что как бы тигровая шкура ни была дорога, своя всё же дороже.

Над тайгой пронёсся порыв ветра. Лес зароптал, зашумел. И тотчас весь воздух наполнился белесоватой мутью, в которой потонуло всё, что ещё было видно до сих пор.