Он вспомнил, что такому решению предшествовали безуспешные попытки выяснить источник знаний сына. Адам крайне неохотно разговаривал на эту тему, а из его туманных разъяснений следовало, что он видел или же слышал от взрослых о многих неизвестных вещах. Кузнец припомнил, как Адам внимательно следит за его работой и работой соседей, и вникает во все детали ремесла, выспрашивая все до мельчайших подробностей. В конце концов, Тебед не выведав ничего конкретного, закрыл глаза на многочисленные пробелы и несоответствия в объяснениях, сделал для себя устраивающие его выводы и после серьезных раздумий решил, что идеи мальчика надо использовать. Однако он строго наказал сыну о своих задумках сперва рассказывать ему, а впредь вне дома помалкивать или ссылаться на него, на что Адам охотно согласился.

Деятельность Тебеда быстро изменила жизнь хутора. К тому времени, когда Тебед с Адамом побывали на свадьбе Шатимана, население хутора достигло почти полсотни человек. Жители имели пасеку из 30 ульев, вязальные и ткацкие станки.

Километрах в восьми в верховьях Утада, в стороне от посторонних глаз достраивалась пятиметровая доменная печь. Четыре воздушных насоса, представляли из себя скрепленные железными обручами деревянные цилиндры, внутри которых двигались деревянные поршни с кожаными манжетными уплотнителями, приводимые в действие четырехметровым водяным колесом. Воздух вначале попадал в небольшую камеру, под домной для более равномерной подачи, после чего, пройдя по каналам, проложенным внутри домны, разогревался и через четыре керамических сопла нагнетался внутрь домны.

Все это успела услужливо поднести память Тебеда, пока он вынужден был наблюдать, как переполняемый энтузиазмом Агач закрепляет очередную заготовку в станок.

— Сын мой, выше головы не прыгнешь, — сказал кузнец тогда сыну.

— Не попробуешь, не узнаешь, — ответил Адам.

Стремительный рост благосостояния хуторчан конечно же стал привлекать к себе внимание властей. У подобного рода людей крайне развито звериное чутье на потенциальную угрозу. А угрозу представляет все непонятное и не поддающееся контролю. В любой сфере Джут создавал препятствия, иногда труднопреодолимые. После многих бесплодных попыток решить проблему, люди были вынуждены обращаться за помощью к князю. На этом поле Джут развернулся с подлинным размахом, виртуозно регулируя степень проходимости им же воздвигнутых преград. Эта своеобразная система плотин и шлюзов работала безотказно и, самое главное, была исключительно эффективна для целей контроля и управления. Разумеется эффективна и полезна только для узкого круга лиц, которые собственно создавали и устраняли искусственные заторы.

Видимые отличия в хуторе начали происходить через полтора года после прихода к власти Джута. Однако не сразу он смог уделить более пристальное внимание этой загадке.

Первое время новый правитель находился в постоянном цейтноте. Обстоятельства его внезапного возвышения ставили под сомнение легитимность пребывания Джута у власти. Перешептывания об обстоятельствах гибели семьи Схуркута также не способствовали росту его силы.

Титаническая работа князя по укреплению своей власти начала приносить плоды ко второму году его правления. Где силой, где подкупом он планомерно укреплял свои позиции. В ход шли щедрые посулы, увещевания, запугивание. С десяток его врагов настиг несчастный случай.

К окончанию второго года его правления, разрозненные прежде Западный и Восточный Таузер стали приобретать черты единого государственного образования. Меньше разбойничали на дорогах лихие люди, стала налаживаться торговля. Сильнейший из рода Бергли, князь Джут, Правитель Восточного и Западного Таузера не был популярен в народе. Его присутствие чувствовалось везде. У стен есть глаза и уши, и они принадлежат Джуту. Такова была народная поговорка. Джута боялись, ненавидели, ему завидовали, его презирали. В рамках местного менталитета это был авторитет.

Теперь можно было уделить внимание и вопросам, рассмотрение которых было отложено до лучших времен.

Жители хутора закончили строительство домны, водяного колеса и механизмов подачи воздуха. Мастера под руководством Тебеда заложили справа от выпускного отверстия полутораметровую ванну из огнеупорного кирпича, с подведенными каналами для интенсивного горячего воздушного дутья. Непосредственно под выпускным отверстием были положены деревянные рельсы. По ним планировалось подкатывать ящики с литьевыми формами. Рядом хотели устроить печи из кирпича-сырца для заготовки древесного угля.

Строительство велось в тайне, поэтому за прибытием чужаков в хутор следили.

В один из рабочих дней к работавшим прискакал сын Каиша Улан. Он сообщил о прибытии в хутор путника, что хотел подковать лошадь. Незваным гостем был Тилчи — человека из окружения Джута, овеянный недоброй славой главного доносчика Таузера.

Тебед, укладывавший кирпичи в стены строящегося горна, бросив мастерок кинулся к лошади. По пути в хутор кузнец вспомнил как Адам обмолвился о том, что рано или поздно князь проявит интерес к хутору и пришлет ищейку, скорее всего Тилчи. Тебед с Каишем, Койчу и переселившимся сюда Кемуром впоследствии не раз спорили на эту тему. Все были единодушны в том, что интерес власти к простым людям всегда приносит неприятности.

Хуторчане наконец-то перестали жить впроголодь и почувствовали вкус к жизни. Нововведения увлекли их, появился азарт. Энтузиазм жителей рос при виде плодов своего труда. В сознании мастеров и их домочадцев была пройдена та грань, до которой они еще были способны и согласны вернуться в голодный сумрак изматывающей гонки за выживание. Скотское стойло зависимых животных их более не устраивало. Это была вольная жизнь.

Всего этого хуторчане еще не осознавали. Однако они остро чувствовали, исходящую от власти угрозу. В этом их мнение были едино. Спорили о том, как реагировать на угрозу. Койчу и Каиш предлагали опереться на старые традиции и ежемесячно отправлять ко двору князя подарки. Тебед и Кемур настаивали на необходимости вести работы скрытно, вдали от посторонних глаз.

— Никто не пускает на бульон курицу, несущую золотые яйца. — горячился Койчу.

— Койчу! Сегодня мы будем делать подарки, которые они с готовностью принимают. А завтра знать посчитает это чем-то само собой разумеющимся и будет уже требовать. — отвечал Кемур. — А подарки станут называть оброком.

— До нас добираться целые сутки. Мы здесь сами по себе. Так было во все времена. Никто и никогда не трогал здешних жителей. Так было даже во времена Тауласа. — вторил Койчу Каиш.

— Раньше и Джута не было, — ухмыльнулся Кемур.

— Джут такой же князь как и все остальные, — возразил пастух.

— Схуркут тоже так думал. — замечание Тебеда вызвало напряженное молчание. — Вначале князь будет доволен дарами. Но скоро ему захочется большего. И чем дальше, тем сильнее будут разгораться у него глаза от жадности. Не забудьте о приспешниках Джута. Им тоже надо жить. И чем ближе к правителю, тем роскошнее жить. Подумайте — если начнутся поборы, то конца им не будет. Вскоре мы будем работать больше чем сейчас, но жить будем впроголодь, как раньше.

— И что же нам остается делать? — Каиш с Койчу согласились с этим доводом.

— Думаю надо все строительство вести в тайне насколько это возможно.

— Но люди князя рано или поздно об этом пронюхают. Не забывай, в хуторе много женщин и детей, кто-нибудь обязательно проговорится, — выразил сомнение Койчу.

— Да, рано или поздно все станет известно. Поэтому мы должны работать так, чтобы когда придет время, никто не осмелился тронуть наши семьи, — воскликнул Кемур.

— Власть не потерпит рядом с собой людей свободных и сильных, — взгляд Каиша казалось был направлен внутрь, — но обратно в стойло нельзя. Подбирать объедки со стола Джута не хочется, да и не получится — все огрызки челядь съедает. Уезжать отсюда некуда — кругом рабство, войны. Видимо таков наш путь. Строить свой дом. Здесь.