К тому времени, когда алый, как еще не пролившаяся сегодня кровь рассвет накрыл долину, войска уже стояли в боевых порядках.

Атаджок знал, что ксауры не пойдут в самоубийственную атаку в лоб. Они обязательно предпримут какую-либо хитрость. Военачальник, поставив себя на место противника, казалось, предусмотрел все. Но смутное беспокойство не давало ему покоя. Его нервировало, что враги, вопреки ожиданиям стоят на месте, вне досягаемости артиллерии и лучников. Это так напоминало начало сражения в Абзоле, что он отослал несколько воинов Шатиману, с тем, чтобы они разведали обстановку.

Не прошло и получаса, как один из четырех отосланных разведчиков, загнав лошадь, прискакал назад.

— Там! Сзади… Ксауры… Войско идет! Остальные… — задыхаясь прокричал воин.

— Сколько, — прорычал Атаджок.

— Много! Тысячи три, не меньше… Все пешие. Больше ничего не видели. Нас передовой дозор стрелами обстрелял. Я один ушел.

— Сколько их было? Еще раз хорошенько подумай. Если ошибешься, все здесь останемся.

— Точно не меньше трех тысяч. Пешком. Только дозор и еще несколько человек конные. И еще… — спасшийся замялся.

— Говори!

— Наверное мне показалось… Один всадник показался мне знакомым…

— Он похож на очень — очень родовитого человека?

— Да.

— Когда они дойдут сюда?

— Им понадобится около получаса.

— Ступай, — отпустил разведчика Атаджок и, дождавшись, пока они не остались с помощниками одни, начал отдавать им приказания.

— Атаджок, мы все знаем, что это значит, — сказал один из них, нервно поигрывая рукоятью меча.

— Да знаем. Даже если бы у нас было время подготовиться, это ничего не дало бы. Но, сдаться это даже не рабство. Ксауры не берут в плен, они просто вырезают побежденных.

Несколько драгоценных мгновений воины помолчали, а затем бросились перестраивать войско. Решимость, отпечатавшаяся на их лицах, казалось передавалась по рядам. Не все успели понять значение новости, но общий эмоциональный настрой вбирал в себя все новых и новых воинов.

Атаджок сумел сделать невозможное: за ничтожно малое время расположил войско по новому. Поднявшись на большой камень, он обратился к своим соратникам, строй которых теперь был компактным и его могли слышать все.

— Братья мои! Эту битву должны были выиграть мы! Мы могли проиграть войну, но победили бы во многих битвах! Подлой изменой у нас украли победу. Минут через пятнадцать здесь будет враг. С тыла идет больше трех тысяч, спереди около девяти тысяч ксауров. Нас четыре тысячи, и мы зажаты. Сейчас мы поднимаемся по склону и постепенно, с боем прорываемся в Таузер. Так нас труднее удержать. Гонцов я уже разослал, если их не перехватят, они известят народ о необходимости бегства. Спасение народа в Миллете. Наша задача — задержать врага, выжить и привести народ в Миллет. Пушкарям сделать один залп и сразу отходить. Орудия бросить. Люди важнее. А теперь вперед!

Странное это было сражение. Два войска продвигались вверх вдоль долины параллельно друг другу. Только более многочисленное шло внизу, время от времени пытаясь атаковать идущих вдоль крутых каменистых склонов ассонов. Вскоре однако, понеся изрядные потери, ксауры отказались от этой бесплодной и гибельной тактики. Всякий раз попытки штурма крутых склонов заканчивались одинаково. Отстреливаясь, а чаще просто обрушивая огромные камни, горцы поднимались выше по склону. Командиры захватчиков в бессильной ярости понимали, что многократное численное превосходство и кавалерия бесполезны. Иногда громадные камни докатывались до основного войска, давя несчастных, не успевших увернуться в общей давке.

Ксауры, обремененные многочисленным скарбом, решили немного отстать, чтобы дать сражение в более благоприятных условиях. Однако, ассоны не собирались давать им передышки. Около сотни наиболее отчаянных парней остались, чтобы по мере сил продолжать тормозить продвижение врага, в то время как основные силы ушли вперед. И вновь с круч покатились камни, сея сумятицу в ряды ксауров. Время от времени эти импровизированные, но от этого не менее убийственные снаряды находили себе цель. Изредка они вызывали небольшие камнепады, и тогда гранит собирал шедрую кровавую жатву. Эта изнуряющая игра продолжалась до вечера, пока заслон не оставил войско захватчиков в покое и не направился скорым шагом в Таузер, позволив ксаурам разбить лагерь.

Пока ксауры отдыхали от тяжелого перехода и набирались сил, войско Атаджок ночью в спешке возводило заграждения на узком участке долины. Треть воинов он отправил в Таузер. Где уговорами, где силой они вынуждали население покидать родные места и бежать в Миллет. За двадцать минут ассоны должны были собрать все самое ценное, плюс запасы продовольствия и скот. Вновь потянулись по тесным долинам унылые вереницы беженцев. Плач людей, крики животных. В который раз повторялось одно и тоже. Столетия назад ужас шел впереди полчищ железного калеки, утопившего эти благословенные места в реках крови.

Свежим ясным утром колонны захватчиков продолжили движение к сердцу Таузера. Кровавый опыт предыдущего дня приучил их к осторожности. Сердца воинов мимолетно обдавало холодком от каждого случайного шевеления на склонах долины. Осмелевшие дозоры рискнули подняться выше, однако их опасения оказались напрасными — врага не было. Без противодействия войско продвигалось довольно споро и вскоре достигло воздвигнутых ночью заграждений. Осматривая наспех сооруженное препятствие командование ксауров не спешило с атакой. Атаджок проявил себя умелым полководцем, сумевшим совершить настоящее чудо и спасти свое войско. В ожидании очередного сюрприза коварных горцев нападающие напряженно разглядывали завалы, пытаясь увидеть за ними прячущегося неприятеля. Протоптавшись почти час на месте, ксауры разобрали препятствие за которым никого не оказалось и вновь продолжили поход.

Полководец завоевателей Боюнкес, немолодой уже мужчина, ехал во главе войска. В обычных пропыленных доспехах он выделялся среди охраны и приближенных командиров только властной осанкой. В свирепом взгляде, который он изредка бросал на окружающую местность, горел лихорадочный огонек, слегка отдающий безумием. Здесь на войне он был в своей стихии, также как и его воинство. Недаром их избегали в столице, постоянно бросая на окраины и завоевание новых земель. Привыкшим убивать и жить в крови нет места среди обывателей, живущих размеренной, слегка сонной жизнью. Стадо и овчарки нуждаются друг в друге, но живут порознь. Хороший пастух всегда позаботится об этом. Беда, когда отслуживших боевых псов изгоняют из стаи. Горе стаду, в котором они окажутся. Еще горше придется стаду, если у их стаи клыки и когти оказались недостаточно острыми.

С подобными мыслями ехал Боюнкес в ожидании предстоящей резни. Сколько их за плечами его усталых воинов уже и не счесть. Сначала победа над войском неприятеля, затем очистка территории. Самый захудалый его воин вправе казнить и миловать сорных людишек.

— Где еще Атаджок может дать сражение? — спросил Боюнкес, обернувшись к ехавшему слева чуть сзади Шамиману.

— Это было последнее удобное место, где он мог еще как-то сопротивляться. Дальше долина не сужается. Он обречен, даже пушки потерял. — Яркие наряды Шатимана и его людей смотреись нелепо и крикливо рядом с будничными потертыми боевыми одеждами ксауров. С угодливыми выражениями лиц сами они тоже выглядели суетливо среди воинов с решительными, сосредоточенными лицами.

— Тем не менее, по какой-то причине старый лис не воспользовался возможностью и отвел войска.

— Может решил, что сражения все равно не выиграть и решил бежать? — предположил Шатиман. — И спасти что-нибудь из имущества.

— Атаджок — воин. Отважный и верный своему долгу. Не надо мерить его по себе. Он не достоин такой грязи, — словно выплюнул Боюнкес. Он презирал этого лощеного попугая, который предал отца и лично ударил ножом в спину своему войску. Без него ассоны еще с десяток лет держали бы оборону, пока, задавленные экономической блокадой, сами не приползли бы к ксаурам. Вот и сейчас он ведет за собой смерть своему народу. Свернуть бы ему шею. Но — нельзя. Негодяи всегда востребованы. Пусть он управляет ассонами. Теми, кто переживет эти несколько дней. Пусть делает грязную работу. Все равно ему никуда не деться. Его руки и так в крови соплеменников. После зверств Шатимана жестокие ксаурские законы покажутся ассонам раем. Будут жаловаться друн на друга и просиь судить между ними. А потом видно будет. Да и о старости пора подумать. Боюнкес, при всех его заслугах в Оксаме никто. Один из многих. А здесь он будет вершителем судеб. Впрочем, почему будет? Он и сейчас им является.