— Ну, ничего, мы тебе нальем чего-нибудь…

— Осип, — просипел Кудрявцев тоскливо. — Вот. Шенно. И темпура у мя.

Видно было, что он не врет. Глаза у историка светились нездоровым, влажным светом.

— Да, конечно… — сказал Демичев. — Говорить можешь?

— Сдом, как види.

— Ну, может, полегчает?… до вечера-то?

— Не знаххх. Ххх. Не зна.

Демичев некоторое время разглядывал Кудрявцева, а потом сказал:

— Ладно, ребята, я сейчас вернусь… Ты, Кудрявцев, посиди с ребятами пока что…

И быстро вышел.

— Славка, ты правда, что ли, простудился?

— В ове буд вата, — засипел Кудрявцев. — Аздило мя.

— А?

— Аздило мя!

— Угораздило меня, — перевел Эдуард.

— История временно умолкла, — прокомментировал Некрасов. — Амалия, прошу вас, не стойте у меня за спиной.

— Я и не стою, — сказала Амалия.

Некрасов вздрогнул всем телом и резко повернулся вправо. Амалия, оказалось, сидела рядом с ним на неизвестно откуда взявшемся лишнем стуле. Он был уверен, что еще две секунды назад ее там не было.

Конференц-зал казался слишком большим из-за низкого потолка. Помимо Демичева, Вадима и Марианны присутствовал также Некрасов — он должен был давать интервью в паре с Кудрявцевым. Марианна возмутилась предложением Вадима до глубины души.

— У меня степень, — говорила она. — Это издевательство! Теории Кудрявцева, от которых он сам же и отказался, когда понял — это дилетантство и фрондерство одновременно! Это хуже, чем Фоменко! Это глупее, чем Гумилев! Мне ведь нужно коллегам и студентам в глаза смотреть! Как я смогу им смотреть в глаза после того, как… Нет, даже не думайте! Есть научные методы, и есть… Кудрявцев пошел на поводу у каких-то слесарей… по молодости…

Вадим и Демичев переглянулись.

— У нас очень мало времени, — сказал Вадим.

— Может, я просто перескажу все, что написал Кудрявцев? — предложил Некрасов легкомысленно. Видимо, оправился от шока.

— Не дури, Некрасов, — Демичев помотал головой. — Дело не в том, что он написал… кстати, ты читал, что он написал?

— Он написал очень много ерунды, — вмешалась Марианна. — Но он публично от нее отказался. Перед всеми. Два месяца бегал к Дмитрию Александровичу, плакал, просил.

— Читал, — сказал Некрасов. — Он ведь специалист по Киевской Руси, не так ли?

— Не только, — возразила Марианна, к которой в данный момент не обращались.

— Какая там история, — Некрасов пожал плечами. — Есть какие-то летописи, штуки три, плюс эпистолярный жанр на бересте, в большинстве случаев невыносимо глупый и скучный. А остальное — вилами по воде. Предполагать можно всё, одна теория стоит другой, а что там было на самом деле — кто ж знает.

— Не понимаю, что я здесь делаю, — сказала Марианна сердито. — Собралась команда каких-то слесарей…

— Ну вот что, — сказал ей Вадим. — Хватит. Вы будете давать интервью в паре с Некрасовым, вместо Кудрявцева. Вот тексты. Советую вам их проштудировать…

— Не буду, что за глупости…

— В противном случае мне придется применить к вам серьезные меры воздействия, — веско сообщил Вадим. — У нас действительно нет выхода. Вы здесь оказались случайно, но, по-видимому, к счастью. Вы знаете все, что знает Кудрявцев, и вам не составит труда, пользуясь его логикой и его материалами, говорить связно, логично, и занимательно.

— Вы видели эти материалы? — по инерции сказала побледневшая Марианна.

— Вы будете доказывать точку зрения Кудрявцева пылко и толково, поскольку от этого зависит ваше… в общем, ваша жизнь. Мне очень жаль, что так получилось, и, не скрою от вас, я бы предпочел видеть на вашем месте именно Кудрявцева. Но вы сделаете то, о чем я вас прошу. Даю вам два часа на подготовку. После этого мы едем.

— А если у меня тоже что-нибудь случиться с голосом? — спросила Марианна, кривясь.

— Не случится.

— Ничего не выйдет, — сказал Некрасов.

Демичев и Вадим мрачно на него посмотрели.

— Не ко времени возражения, — заметил Вадим, засовывая руки за армейский пояс.

— Это не важно. Хотите я продемонстрирую, почему ничего не выйдет?

Он снова получил порцию мрачных взглядов, а затем Демичев сказал,

— Ну, показывай.

— Марианна Евдокимовна, — обратился к ней Некрасов. — Если не ошибаюсь, у Кудрявцева одна из статей… хмм… монографий… посвящена новгородской готике.

Вид у Марианны сделался совершенно несчастный.

— Ну какая еще готика в Новгороде? — чуть визгливо возмутилась она. — Ну, сами посудите. Над вами смеяться будут. Холодно у нас, чтобы готикой баловаться. Камень не греет.

— Позвольте, но вот в соседней Эстонии есть готика, в больших количествах, — настаивал Некрасов.

— В Эстонии лучше климат. Это несерьезный разговор.

— Но Кудрявцев утверждает…

— Утверждал. Прошедшее время.

— Хорошо. Кудрявцев утверждал, что новгородцы, несмотря на давление сперва киевских, а затем московских князей пытались строить свою готику, но…

— Вы рассуждаете как дилетант, понятия не имеющий о научных методах.

— … но периодические карательные экспедиции из Москвы все такие постройки сносили.

— Это такая чушь, что просто смешно, — сказала Марианна, но не засмеялась.

— Видите? — Некрасов повернулся к Демичеву и Вадиму. — Вот поэтому ничего не выйдет. Хотите я скажу вам, что нужно сделать, чтобы вышло?

Вадим отвернулся. Демичев смотрел на Некрасова в упор.

— Хотим.

— Выйдем. Такие разговоры при дамах лучше не…

Вадим, не оборачиваясь, быстро вышел в коридор. Демичев поднялся и вместе с Некрасовым вышел за Вадимом.

— Ну? — спросил Вадим. — Только без шуток, понятно? Говори быстро.

— Она вам все испортит, если вы не измените ее мировоззрение в ближайший час, — объяснил Некрасов. — Кудрявцев тоже наверняка бы все испортил, но он умный, и он заболел.

— От ума он заболел, что ли? — Вадим раздраженно покачал головой.

— В общем, да.

— То есть, вы хотите сказать, Некрасов, что он вовсе не простужен?

— Нет, он явно простужен. Но простудился он по желанию. Это, в принципе, очень легко. Бактерий в этом климате сколько угодно, а тут еще иногородние понаехали. Из Италии он тоже приволок сколько-то. И когда он стал себе внушать, что простудился, бактерии активизировались. У каждой игры свои правила. Помните, как вы в детстве отлынивали от школы, а в армии от нарядов? Внушали, внушали себе…

— Что-то ты такое говоришь… — начал было Демичев.

— Он дело говорит, — согласился с Некрасовым Вадим. — Вот ведь сволочь этот Кудрявцев. Ну я ему…

— Теперь уже поздно, — заметил ему Некрасов. — Вы можете, конечно, выместить на нем свою обиду и злость, но делу это не поможет. Кудрявцеву объяснили, что к чему. Это было необходимо. Но ему также дали время сделать ответный ход, что было ошибкой. Он его, этот ход, сделал. Марианна свято следует правилам, и чем скорее вы эти правила измените, тем лучше.

— Каким правилам? — спросил Демичев.

— Правилам ее положения в обществе и на службе. Родилась она, кажется, во Пскове.

— Нет, — возразил Демичев, — не во Пскове…

— Красотой она не отличается. К сексу равнодушна. Вкуса нет, одевается плохо. Она закончила исторический факультет и стала медленно и упорно продвигаться вверх по служебной лестнице. Ее воспринимают, как некрасивую, не очень умную женщину, хорошо знающую общепринятые материалы и готовую в любой момент высказать мнение эстаблишмента по любому предмету. Любые отклонения от этого образа в ее случае приведут к моментальной маргинализации.

— Это как же? — полюбопытствовал Демичев.

— Если такой человек, как Иванова, вдруг выскажет мнение, не совпадающее с мнением эстаблишмента, ей грозит как минимум выговор, а по максимуму — неприглашение, отстранение, увольнение из-за неполадок с бюджетом, и так далее. Таковы правила.

— Как же их изменить?

— Очень просто, — сказал Некрасов, поправляя с достоинством пакистанского производства пиджак. — Правила, известные Марианне Евдокимовне, гласят, что люди ее типа, занимающие ее положение, никогда не подвергаются… чему?