Над северным лесом, подернутым влажной дымкой, над ковром желтых осенних листьев, над болотами и ручьями с рябью, на высоте нескольких тысяч метров завязался вдруг странный, неофициальный, слегка неприличный разговор. Все началось с того, что военный летчик, пилотирующий истребитель, принадлежащий военно-воздушным силам Российской Федерации, на требование, обращенное к истребителю, летящему впереди и не принадлежащему к поименованным силам, назвать себя и цель посещения, получил следующий, баритональный, без интонации, ответ:

— Я маленькая катапусечка, по лесу гулякаю.

Слегка растерявшись, летчик переключился на начальство, и начальство велело ему следовать неотрывно за нарушителем вплоть до получения дальнейших инструкций. Партнер летчика, летевший справа, ниже рангом, слушал переговоры и улыбался. Пока что.

— Парень, — обратился летчик к преследуемому. — Ты не заблудился ли часом? Это не твой район. Разворачивай оглоблю, звякни на прощание бубенчиком, и вали домой, там тебя ждут оранжевые революционеры.

— А ты видел когда-нибудь рисунки Геккеля? — спросили из преследуемого истребителя.

— Я не намерен с тобой…

— Ты мне скажи, видел?

Преследующий замолчал. Партнер преследующего отключил микрофон и засмеялся. Когда пауза растянулась в совершенно неприличную, из преследуемого истребителя сказали вопросительно,

— Прием?

— При чем тут рисунки? — спросил преследующий.

— Не рисунки, а рисунки Геккеля, — поправили его. — Доказывают существование эволюционных процессов. Правда, потом они оказались фальшивкой, но все равно хороши были.

Преследующий выдержал паузу.

— Чего это ты их так расхваливаешь? — спросил он, и предположил, — Ты их, что ли, рисовал? Возвращайся домой, и рисуй еще. Может, если нарисуешь лучше, никто не разберется, что это фальшивка.

— Дело не в том, что это фальшивка. А дело в том, что на этом построено целое учение. Ну а о Ричарде Докинсе ты слышал когда-нибудь?

— Это он тебя сюда послал?

— Нет, это не входит в его компетенцию. Он больше по части эволюции специализируется.

— Мужик, не еби мне мозги. Заворачивай оглобли.

— Вожжи ослабли. И тормоза. Ты получил приказ меня сбивать, али нет еще?

— Мне не нужен приказ. Даю тебе двадцать секунд…

— Нужен. Приказ — это самое важное в нашем деле. Эдак каждый станет летать и всех сбивать.

— На чем каждый будет летать, что ты пиздишь, блядь? Не пизди!

В этот момент с земли прислали приказ дать еще одно предупреждение, а потом сбивать.

— Даю еще одно предупреждение, — сказал преследующий.

— Игорь, — сказал, снова включив микрофон, партнер. — Можно я тоже дам ему предупреждение?

— А, так это партнер нашего Игорька? Тот самый, с чьей мамой я давеча развлекался?

— Чего-чего?

— Хороша у тебя мама, парень, все ее любят, весь квартал.

Ранее смеявшийся посерьезнел.

— Ты, блядь, хохлятская морда, мне не тычь!

— И сестренку твою…

Преследуемый выдержал паузу.

— У меня нет сестры, — сказал партнер. — Ну, сука, если…

— Нет, я имел в виду сестренку Игоря… могу рассказать, где у нее родинки…

— Ах ты хайло киевское, — сказал Игорь.

Они еще некоторое время препирались, после чего Игорь выпустил по преследуемому ракету.

Пилот преследуемого истребителя катапультировался за секунду до этого. Два истребителя красиво разошлись в стороны. Взрыв потряс поднебесье, и оттуда, из поднебесья, стали падать вниз, в устланный желтыми листьями лес, раскаленные обломки зловещей машины. Мог случиться пожар, но не случился — небо, начавшее затягиваться облаками перед разговором, закончило затягиваться ими же очень быстро, и тут же пошел сильный дождь.

Катапультировавшийся, сидя в кресле, над которым щелкнул, раскрываясь, парашют, и дыша в кислородную маску, расстегнул рюкзак, имевшийся у него на животе и стал из него вытаскивать одну за другой полуторадюймового радиуса и полуметровой длины трубки из прочного легкого сплава и соединять их вместе настолько быстро, насколько позволял ветер снизу и влага со всех сторон. Главное — не выронить. Выронишь — погиб. Получившаяся конструкция — треугольник и перпендикулярная ему трапеция — дополнилась туго скрученной в трубку тканью, которую катапультировавшийся укрепил на конце треугольника особым образом, а конец торчащей из ткани веревки взял в зубы. Вокруг стало заметно теплее, воздух уплотнился достаточно. Катапультировавшийся вынул из сапога нож, вдохнул и выдохнул глубоко и быстро, отстегнул маску, а заодно и ремень, привязывающий его к креслу, и перерезал стропы. Кресло завалилось на бок, и он выскользнул из него вместе с только что собранной конструкцией. Потянув за конец веревки, он переместился по трапеции вниз и там укрепился, держась за расходящиеся вверх крепления. Одновременно с этим скрученная в трубку ткань издала хлопок, распрямляясь и разъезжаясь по катетам треугольника.

Стало тащить, причем во все стороны одновременно, но катапультировавшийся, стиснув зубы, прочно держался за расходящиеся стороны трапеции, и в конце концов собранный в режиме свободного падения дельтаплан последовал идее конструктора, начав использовать плотность воздуха для преодоления гравитационных сил.

Сориентировавшись на местности, уяснив, что мерцающая сквозь редкие облака слева по ходу узкая данность — Волхов, катапультировавшийся взял курс на северо-восток, вдоль уходящей от Волхова другой светящейся полоски — очевидно, реки Вихры. Через полчаса полета, за которые он преодолел, по его расчетам, километров пятнадцать-двадцать, дельтаплан снизился достаточно, чтобы можно было различать — многое. Внимательно осмотрев местность, катапультировавшийся направил дельтаплан влево и вниз, под небольшим углом, увеличивая скорость снижения и скорость относительно поверхности земли. Дождь прекратился.

Правильно рассчитать точку приземления не хватило времени, да он и не нуждался в точности. Вадим, стоящий на крыше «Русского Простора», возле бассейна резко поднял глаза и схватился за кобуру, когда дельтаплан прошел в семи метрах над его головой, выполнил плавный поворот, спустился ниже, и скрылся. Вадим кинулся на смотровую площадку и посмотрел вниз, но дельтаплан уже залетел, очевидно, за южную стену гостиницы.

Вадим стал срочно вспоминать истории, похожие на эту, вспомнил норвежского парашютиста, приспособившегося прыгать с высоких точек по всему миру — с Нотр-Дама в Париже, с Крайслер-Билдинга в Нью-Йорке, еще откуда-то, чуть ли не с египетских пирамид. Но то был парашютист. Затем имелся мотопланерист, любивший летать на гибриде из парашюта и мотороллера над гладью, и окончивший карьеру, зацепившись парашютом за один из бронзовых лучей, исходящих из венца Статуи Свободы. Через час висения и покачивания на атлантическом ветру, его сняла и арестовала нью-йоркская полиция. Также помнился немецкий паренек, посадивший на Красную Площадь в Москве частную одномоторную леталку. Но никаких скандалов с дельтапланами в мире, вроде бы, не случалось за последние лет двадцать. Ну, разве что Малкин… но Малкин известно, что за человек…

Дневной привратник с квадратной челюстью поднял голову и оценивающе посмотрел на выходящего из бара в вестибюль очень бледного историка Кудрявцева.

— Мне в туалет, — извиняющимся тоном сказал Кудрявцев в ответ на взгляд привратника. Когда на тебя смотрят неотрывно, нужно же что-то сказать. Наверное.

Привратник кивнул, имея в виду, что не возражает. Хочешь туалет — вот тебе туалет. Пока что.

Через некоторое время Кудрявцев вышел из туалета неверной походкой, с мокрыми волосами. Привратник приблизился к нему и интимным голосом произнес,

— Девушку желаешь? Самое время. Вон, посмотри, за стойкой сидит. Недорого.

— Нет, не сейчас, — болезненно поморщился Кудрявцев. Потом о чем-то подумал. — А сколько? — все-таки спросил он.