Литмир - Электронная Библиотека
A
A

Тем временем священник, понаблюдав, как Кудрявцев не знает, куда себя девать, а Марианна ходит историческим строевым шагом вдоль стены, решил, что эти двое нуждаются в духовной помощи больше остальных.

Марианна будто только и ждала, когда он отложит наконец книгу и встанет, и быстро направилась к нему.

— Вы сюда на машине приехали? — тихо спросила она.

— Да.

— Подвезите меня до Новгорода.

— Подвезу, конечно, но не сейчас.

— А когда?

— Скорее всего завтра. Разговор с Демичевым затянется за полночь, и ночевать всем придется, очевидно, здесь.

— Я не собираюсь с ним ни о чем разговаривать.

— Это ваше право, дочь моя, — слегка улыбнувшись, сказал он.

— А вы собираетесь? Вы что, не понимаете, что происходит?

— Пока не очень. Ну, Бог даст, разберемся.

— Нас склоняют к участию во всем этом балагане. Зачем это понадобилось Демичеву я не знаю, и знать не хочу. И что за балаган — тоже знать не хочу. Но оставаться здесь просто опасно, неужели вы этого не понимаете? А еще духовное лицо. Послушайте, мне нужно срочно отсюда уехать. Подвезите меня.

— Я бы и подвез, но, видите ли, шофера я отослал.

— Какого шофера?

— Своего шофера. Который меня обычно возит.

— У вас личный шофер?

— Что ж тут такого? — удивился священник. — У меня и повар личный есть. И даже жена. Тоже личная.

— Это какой-то кошмар, — пожаловалась Марианна неизвестно кому. — Ну, с вами разговаривать бесполезно. Славка! Славка, сколько отсюда до Новгорода?

— А?

— До Новгорода сколько?

— До Новгорода? Километров десять-двенадцать. Точно не помню. Я здесь никогда раньше не был, Марианна Евдокимовна.

— Ах ты… — сказала Марианна, нарушая Третью Заповедь. — Да что же это такое… Славка! А ну иди сюда!

Она поманила его и отошла с ним в дальний угол, к роялю. Священник некоторое время наблюдал, как она ему что-то доказывает, и махнул рукой. Нужно будет — сами подойдут. А сам направился к стойке.

— А ну, парень, налей-ка мне скотча, — сказал он знающе. — Со льдом.

Бармен кивнул, точным жестом выставил на стойку тумблер, кинул в него, зачерпнув алюминиевым совком, несколько кубиков льда, и почти не глядя цапнул с полки за спиной бутылку «Мятежного Крика».

— Нет, ты мне скотч налей.

Бармен, не смутившись, поставил «Мятежный Крик» на место и, поразмыслив, взялся за прямоугольную бутылку с красной этикеткой.

— Нет, с черной этикеткой, пожалуйста.

— А вы, святой отец, я вижу разбираетесь в таких вещах, — заметил бармен, наливая.

— Чему только не научишься нынче, среди людей обитая, — посетовал священник. — Ты, сын мой, очень хорошо выполняешь свою работу. Настолько хорошо, что никто до сих пор не понял, кроме меня, что ты у Демичева главный помощник, не так ли.

— Вы в этом уверены? — ухмыляясь, спросил бармен, наполнив тумблер до краев.

— Нет. Я редко бываю в чем-то уверен, когда дело касается политики. Но вот что я хотел у тебя спросить, сын мой. Зачем здесь эта дама?

— А…

— Да, именно она. Остальные более или менее ровесники Демичева, кроме меня, но у меня с Демичевым давние отношения. У него ко всем нам есть дело. А вот дама зачем? Да и не поймешь, кто она такая — то она в Москве на кафедре преподает, то новгородского коллегу… э… третирует.

— Ну, Москва — это для красного словца. Приглашают ее иногда в Москву лекции читать, как уникального специалиста. Раза два в год.

— А на чем она… э… уникально специализируется?

— Надо думать, что на чем-то очень древнем. Древние какие-то времена.

— До Крещения Руси?

— Вроде бы да. Но точно не знаю. Я вообще историю не люблю.

— А я, не поверишь — ненавижу историю, — сообщил священник. — Иной знаток истории узнает какую-нибудь гадость, которую поп провинциальный вдруг учудил лет четыреста назад в своем Тамбове, да потом раззвонит на весь свет — вот все вы, попы, такие. А за тыщу лет на Руси знаешь, сколько попов было? Тьма. Ну и, конечно, даже если очень немногие из них гадости управлялись сотворять, за столько времени все равно много гадостей набежит. А мне за всех отвечай да оправдывайся. Нет, история — это только людей с толку сбивать.

Бармен внимательно посмотрел на священника, а тот улыбнулся благосклонно.

— Вижу я, что человек ты степенный, сын мой. Правильный человек, верный. Хочу я дать тебе совет, от чистого сердца. Ты, когда тебя после сегодняшнего арестуют да будут спрашивать, чего ты во все это влез, ты отвечай, что тебя бес попутал. Во-первых, это так и есть, а во-вторых, это всегда сбивает с толку следователя. Следователи, как правило, люди неверующие, в таких вещах не разбираются. Может и отпустят тебя, а если и посадят, то ненадолго.

Бармен мрачно смотрел на священника.

— Это вы так шутите, святой отец? Это шутка такая?

— Да, я шутить горазд, когда пью. Раньше я курил, так ежели пить, то целую пачку выкуривал. Но теперь бросил. Вот только шутить и остается.

— Н-да, — сказал бармен. — Странные у вас шутки. Это что ж, все священники так шутят теперь? Ничего себе.

— Тебя как звать-то, сын мой?

— Это, святой отец, значения не имеет.

— Не скажи. Имя — оно важно. Имя, бывает, так связано с судьбой человека, что любо-дорого. А бывает и не связано.

Бармен пожал плечами и отошел к другому концу стойки.

— Ты далеко не уходи, — окликнул его священник. — Я, может, еще выпить захочу.

Бармен посмотрел мрачно, снял с полки бутылку со скотчем, поставил ее на стойку, и плавным движением придал ей скорость — и она остановилась точно перед клиентом.

— Сколько захотите, столько и нальете.

* * *

Сумерки сгущались. Стоя на смотровой площадке, Вадим почувствовал спиной чье-то присутствие, но не обернулся.

— Хороший вечер, не так ли, — сказали сзади.

— Да, весьма, — отозвался Вадим.

— Воздушные течения в тропосфере, в основном восточные, захватывающие большие пространства океанов между тридцатью градусами широты и экватором в каждом полушарии на обращенных к экватору перифериях субтропических антициклонов в этом году выдались особенно приятные, не так ли?

— Вы, Ольшевский, человек умный и рассудительный, — сказал Вадим. — Я вас очень уважаю. И за это тоже.

Ольшевский встал рядом с Вадимом и оглядел — город, и обрамляющие его водные пространства. Леса почти не было видно — темно. Вадим посмотрел на часы.

— Как там остальные? — спросил он.

— Не знаю. Я подремал в номере, принял душ, хотел посмотреть телевизор, но он ничего не показывает.

— Да, — Вадим изобразил сокрушенность. — Мой тоже ничего не принимает.

— Остальные находятся в разных стадиях легкой растерянности.

— Ничего. Трувор их успокоит.

Внизу, возле петнхаузов, раздался вдруг истошный нечленораздельный крик, а затем посыпались отрывочные истеричные фразы:

— Где? Куда? Куда бежать? Девки, это страшно! Ааа!

Вадим и Ольшевский переместились к противоположным перилам и посмотрели вниз.

— Что случилось? — крикнул Вадим.

— Дети! Дети исчезли! — закричала матрона, и две других ей вторили, — Дети!

— Не волнуйтесь! — крикнул Вадим.

— Да где ж они, где?!

— О них позаботятся и будут хорошо кормить! — обнадежил ее Ольшевский.

— Где?

— В Бразилии. Их туда продали в рабство.

— Что, как?

— Странный у вас, питерских, юмор, — сказал, пожав плечами, Вадим.

Дверь одного из пентхаузов распахнулась, из нее высунулась Амалия.

— Спят ваши дети, не орите, будто вас режут, — сказала она.

Матроны кинулись к ней.

— Не входить! — строго сказала им Амалия. — Я их сейчас выведу, а то вы их напугаете. Да и нечего вам делать у меня в номере.

Она закрыла дверь. Матроны остановились возле двери нерешительно.

— Да, так мы не договорили о пассатах, — сказал Ольшевский. — Отойдемте от края.

Они снова перешли на внешнюю сторону площадки.

— Вы что-то хотите мне сказать, Ольшевский?

19
{"b":"97241","o":1}