Когда официант принес напитки, Маранилья еще не вернулся.

– Вам здесь нравится? – спросил Хурадо.

– Очень. Мне бы хотелось жить здесь.

– О, это удел избранных, – улыбнулся Хурадо.

– Вы, колумбийцы, умеете радоваться жизни.

– Конечно. А иначе зачем жить?

– Мне нравятся здешние манеры поведения. Например, сегодня за ужином я заметил: никто не выпил лишнего, никто не торопился опрокидывать рюмки одну за другой...

– А зачем торопиться? Мы стараемся от всего получать удовольствие.

– При этом умеете хорошо работать, – заметил я.

– Стараемся. К сожалению, у меня сейчас мало времени, так что придется прервать беседу: мне нужно задать вам несколько вопросов. Надеюсь, это не испортит вам этого чудесного вечера?

– Я к вашим услугам.

– Следуя вашей гипотезе, Кеймерон пришел домой в перчатках и сразу же схватил пистолет, не так ли?

– Я не сказал «сразу». Может быть, сначала он испробовал другие средства и лишь потом взялся за оружие.

– Логично, – кивнул Хурадо. – Вы, должно быть, предполагаете, по какой причине стрелял Кеймерон?

– Вещественных доказательств у меня практически не было, но некоторые выводы я сделал.

– Какие же? – поинтересовался Хурадо.

Я достал из кармана блокнот.

– Я внимательно ознакомился с книгой «Птицы Америки», она вышла в серии «Библиотечка любителя природы». Так вот, там есть статья о воронах. Ее автор, основываясь на научных исследованиях, утверждает, что многим ручным воронам свойственна страсть к воровству – что-то вроде клептомании. Чаще всего вороны тащат к себе в гнезда яркое, красочное – например, катушки синих или красных ниток, – а также сверкающее, блестящее – например, ножницы или наперстки.

– Очень интересно, – кивнул Хурадо.

– Во второй части «Энциклопедии птиц», изданной Национальным географическим обществом, – продолжал я, – сказано, что вороны иногда собирают целые коллекции всевозможных блестящих безделушек и даже просто красивых камешков. Свои сокровища они прячут в потаенных местах и порой даже забывают о них.

Ко мне приблизился официант и сказал что-то по-испански. Хурадо перевел: надо подойти к телефону.

Звонила Берта. Она была так возмущена, что говорила заикаясь:

– Я-а, ка-а-жется, по-о-пала в ло-овушку. Э-эти о-о-олухи...

– Успокойся, Берта. Что случилось?

– Эти олухи из местной полиции совсем обнаглели! Они, видите ли, решили меня задержать! Я говорила им, что Маранилья разрешил мне отправляться куда хочу, но они то ли не понимали меня, то ли не хотели понимать!

– Но все кончилось хорошо, не так ли? Прими горячую ванну, а я сейчас куплю бутылочку и приду к тебе...

– Да пошел ты со своей бутылочкой! – взорвалась Берта. – Они меня обыскали.

– Кто? Полицейские?

– У них есть для этого какая-то мерзкого вида баба – прямо солдат в юбке. Понимаешь, они нашли ту бумажку!

– Что-о?!

– Да, ту самую.

Я задумался.

– Ради бога, Дональд, скажи что-нибудь! – взмолилась Берта.

– Дай подумать.

– Думай скорее. Надо что-то предпринять!

– Что?

– Откуда я знаю?! Думай – для того я тебя и держу, Спиноза!

– Сейчас приду. Бумагу эту тебе вернули?

– Не задавай дурацких вопросов – конечно, нет.

– У них есть переводчик? По-английски там кто-нибудь говорит?

– Один полицейский объяснил мне по-английски, что от меня требуется, но, как только начинала говорить я, он махал руками, притворяясь, будто ничего не понимает.

– Может, он и впрямь не смог понять твой лексикон?

– Что значит «не смог понять»?! – По всей вероятности, до Берты не дошла моя ирония. – Если уж ты взялся учить язык, будь добр ознакомиться и с ругательствами! А вообще я ничего такого особенного не сказала. Просто назвала его сукиным...

– Ладно, хватит. И так все ясно. Кажется, я знаю, что делать. Жди меня, скоро буду.

Повесив трубку, я подошел к столику. Маранилья уже вернулся и о чем-то вполголоса разговаривал с Хурадо.

– Джентльмены, – обратился я к ним, – у меня просьба. Может быть, она покажется вам несколько странной, но, поверьте, дело серьезное.

– Что случилось? – спросил Маранилья.

– Пожалуйста, свяжитесь с вашими людьми на прииске «Два клевера» и выясните, все ли в порядке с тамошним управляющим Фелипе Муриндо.

– А разве ему что-то угрожает? – спокойно спросил Хурадо.

– Я не учел одного обстоятельства: возможно, Муриндо известны причины убийства Роберта Кеймерона.

Маранилья и Хурадо переглянулись.

– Боюсь, что вы несколько опоздали, сеньор Лэм, – сказал Хурадо после некоторой заминки.

– Родольфо Маранилья только что получил известия об этом Муриндо.

– Что случилось?

– Сегодня около пяти часов вечера взорвался динамит, хранившийся на складе, расположенном по соседству с домом управляющего.

– Что с Муриндо?

– Его разорвало на куски.

Некоторое время мы сидели молча, допивая налитое в бокалы. Опустошив свой, я подвинул его на середину стола, поднялся и сказал:

– Джентльмены, спасибо за приятный вечер, но мне пора...

– Сядьте! – резко перебил меня Хурадо.

– Простите, я не совсем понимаю...

– Нет, дорогой сеньор Лэм, – сказал Маранилья, – вы прекрасно понимаете, что этот несчастный случай на шахте был кому-то на руку.

– Ну и что?

– После всего, что вы нам сообщили, мы не можем просто так отпустить вас.

– Мне нужно срочно поговорить с коллегой.

– А вы не боитесь, что по дороге с вами что-нибудь случится?

Рассудив, что просто так мне не уйти, я снова сел и рассказал им все о нашем «разговоре» с Муриндо.

– Жаль, что вы не сообщили нам все это раньше, – заметил Маранилья.

– Понимаете, он был так напуган, когда я заговорил о переводчике, что я не решился сказать вам. Я попал в дурацкое положение...

– Ах, сеньор Лэм, разве мы дали вам хоть малейший повод подозревать нас в неискренности? Зачем же вы скрыли от нас такую важную информацию?

– Я подумал, что она не имеет прямого отношения к кругу ваших интересов.

– Хорошо, – сказал Маранилья, – я постараюсь что-нибудь сделать, хотя все не так просто. Ваша коллега должна была потребовать, чтобы ей вернули бумагу или, по крайней мере, выдали свидетельство о ее изъятии.

– Вы же видели мою коллегу – не сомневаюсь, что она предъявила полицейскому кучу требований. Беда в том, что эти полицейские не знают английского языка. Впрочем, если им надо было у нее что-то выяснить, они как-то умудрялись подбирать слова.

– Когда собираешься в испаноязычную страну, хорошо бы научиться хоть немного ориентироваться в испанском, – заметил Маранилья. – Или, на худой конец, обзавестись переводчиком.

– Теперь я это понимаю. Но, сдается мне, окажись рядом переводчик, Муриндо ничего бы не сказал.

– Вы так и не поняли, что он говорил?

– Нет.

– Может, вспомните отдельные слова?

– Да, он говорил «мадре».

– «Мадре» по-испански – «мать». А еще?

– Постойте-ка, мне кажется, «кри-а».

– «Кри-а»?

– Да-да, именно так.

– «Кри-а» – это выводок, – перевел Хурадо.

Они снова переглянулись, и Маранилья воскликнул:

– А может, он сказал не просто «криа», а «ама де криа»?

– Конечно! Именно так – «ама де криа».

– «Ама де криа» по-испански – «нянька», – пояснил Маранилья.

– Какое это может иметь отношение к контрабандному вывозу изумрудов? – медленно проговорил Хурадо, словно размышляя вслух.

– Вероятно, джентльмены, – ответил я, – при расследовании несчастного случая на прииске вам придется проверить всех, кто был связан с Фелипе Муриндо.

– Зачем? – спросил Маранилья.

– Вам не кажется странным, что совершенно неграмотный человек был назначен управляющим? Я показал ему испанско-английский словарь – он не смог прочесть ни единого слова. Управляющий, несомненно, был связан с контрабандой: он добывал изумруды и передавал Кеймерону. Думаю, именно он обнаружил месторождение.